w o u l d ' v e   g a v e   i t   a l l   f o r   y o u ,   c a r e d   f o r   y o u
s o   t e l l   m e   w h e r e  i   w e n t   w r o n g
.    .    .    .    .    .    .    .    .    .    .

n o w
[indent] неравномерные, ухабистые и контурные пятна растекшейся туши на веках; тонкими, темными дорожками под глазами и прерывисто вдоль бледных щек, всего полчаса назад покрытых здоровым румянцем; с губ сорваны остатки и матовой помады, и фруктового блеска, что поверх - содрана даже кожица, от этой глупой привычки кусать губы; не сомневаюсь, искусаны они до боли и до подбивающего, металлического привкуса во рту; а еще, она моргает часто, точно боится выдать признаки своей слабости; не хочет чтобы я стал свидетелем ее очередной - второй по счету, потому что с первой не справилась, - истерики: я никогда не видел тиффани такой разбитой; я никогда не видел тиффани настолько сломанной, а она терпеть не может мой полный сочувствия взгляд, в котором, того самого сочувствия, чуть меньше вшивого грамма. ее тонкие пальцы путаются в каштановых волосах; костяшки белеют, когда цепляются за края мраморной раковины, а взгляд скользит в пол, потому что она даже не смотрит на свое отражение: она едва справляется с чертовым состоянием собственной надломленности, а во мне лишь мизерная доля эмпатии и именно сейчас, она так неуместно прячется поглубже, вместо того, чтобы рваться наружу. руки скрещены на груди; спиной упираюсь о дверь женской уборной; лопатками ощущаю твердую поверхность широкой двери и подпираю покрепче, не позволяя очередной девчонке пробраться внутрь, по крайней мере до того, как тиффани не приведет себя в порядок и не будет способна нормально поговорить о случившемся - забавно: в произошедшем лишь моя, стопроцентная вина; дуновением моего собственного, внутреннего ветра, снесло все карточные домики, но вместо сожаления, я чувствую лишь разломанное надвое раздражение: за ее дешевую театральщину; за то, что человечность во мне погибла, не успев даже зародиться. разбитый; дрожащий; треснутый шепот, что эхом бьется о белесые стены: — ты даже чертово извинение выдавить из себя не можешь. — она разворачивается всем телом; вторит и сплетает руки на собственной груди; подушечками впивается в предплечья и оглаживает кожу, покрытую мурашками; глотает слова на выдохе и ощущает слезы на вкус, опрокидывая голову назад: все, лишь бы не смотреть на меня. — мои извинения ничего не исправят. тебе ведь не станет легче. — она мотает головой: я буквально слышу, как на лоскуты рвется ее собственное сердце, - мне действительно жаль, что все получилось именно так; мне действительно жаль, что даже на этот раз, я не разобрался с чертовой, звездной картой над головой и сбился с пути - читай, не старался; не ставил в приоритет; не хотел. эгоизм и паршивое чванство все еще не дают ни единой бреши: когда-то давно, именно ты захотела чтобы я был таким; смотрела на меня только через призму этого притворного образа, а он, так удачно, прижился; приелся; я привык слишком сильно; я стал именно тем, за кого меня выдавал твой затравленный мозг и принимало твое недоверчивое сердце. никаких разговоров о чем-то личном; никаких попыток пальцами дотронуться до чего-то интимного, вроде сердца или прочей шелухи, что порождает отклики души; никакой искренности, проникновенности и сердечности: в недогоревшем и вонючем бланте запрятаны все мысли, все непроизнесенные вслух слова; все истлевшие и  искрошившиеся чувства. ссохшиеся, сопревшие и побуревшие эмоции, которые на вкус горчат похлеще самого дешевого табака, купленного во времена студенчества; изъеденные и рассыпающиеся, потому что когда-то давно, ты, самолично, ворохом леденящих искр спалила все дотла. а может, все куда проще и в днк просто не заложен код сострадания и струпной жалости? глупо было рассчитывать, что правда не всплывет наружу; глупо было верить в то, что мы сможем и дальше, притворством и ложью спасать никчемную стабильность, к которой слишком привязались и в которой так тщетно нуждались. и мы оба слишком трусливы, от того и продолжаем завираться об истинных причинах такого болезненного поведения; такой нездоровой тяги: блядские противоположности в одном магнитном поле, что необратимо тянутся навстречу, потому что так гласят законы физики - так скажем в знак собственного оправдания; потому что так просит ни в чем неповинное сердце - слепо закроем глаза и не захотим в это верить, замазывая чем угодно синяки внутри нас самих. тяжелый выдох; такой же треморный вдох, прежде чем тиффани, тыльной стороной собственной ладони, размажет новые слезы по щеке: дорожки сходят с путей; смолянисто измазывают бледные щеки, но ей наплевать; она шмыгает носом - усмехается, когда я кулаком бью в дверь и нервно выговариваю чуть ли не по слогам ебанное: «здесь занято, мать твою», стоит только кому-то снова суетливо задергать за ручку и толкнуть дверь, - после чего пожимает плечами, наконец-то уняв последние порывы своего постылого и слезливого ступора. как только за дверью издается притупленный ответ - я не разобрал ни единого слова; не слушал - снова воцаряется тишина, прерванная лишь ее грузным и рваным дыханием, а потом она делает несколько медленных шажков вперед, все еще поддерживая определенное расстояние между нами: очевидно, ждет первого шага от меня, насмотревшись глупых фильмов с посылом вровень подростковой наивности. — я могла догадаться. должна была догадаться, эд. — голос ломается уже на этом моменте, но она так любит притворяться сильной, поэтому смотрит прямо в глаза: меня воротит от самого себя, потому что я не делаю ничего, чтобы утешить; усмирить; успокоить; никакой поступи навстречу - мы ведь оба понимали что наши отношения лишь жалкая пародия на то недосягаемое счастье, в котором оба так нуждаемся, но которое не найдем друг в друге никогда. можно перекроить; перешить; изменить параметры и затоптать в ногах все принципы: но любить сильнее от этого не станем. — ты ведешь себя иначе рядом с ней. улыбаешься постоянно, пялишься на нее как полный кретин, — короткая усмешка которая горчит даже на моем собственном языке, — боже, ты никогда не смотрел на меня так, как всегда смотришь на нее. — все эти слова - зачеркни, сущая правда, - бесят; до скрежета зубов раздражают, потому что все что связано с тобой - сквозная рана. поджимаю губы; с трудом сдерживаю в себе желчное желание заткнуть тиффани и ее этот ледащий монолог, потому что она дергает за жилки; за сраные артерии, что ведут прямо к сердцу; потому что ее слова - чертов пароксизм; слишком явственное и резкое обострение самой ненавистной мне болезни имени одной только тебя. и мое молчание служит ей ответом; подтверждением всех догадок: еще немножко и разлом внутри ее грудной клетки дойдет от края до края, а я даже не пытаюсь спасти то, что собственноручно сломал: нещадно; бессердечно; изуверски. — как давно ты с ней спишь? — градация наших эмоций - необоснованная противоположность. чем сильнее я душу внутри себя раздутый до предела эгоизм, пытаясь затолкать ему в глотку огрызки собственной вины, тем увереннее становятся ее слова: тиффани подходит ближе; близко настолько, что я чувствую флер ее цветочных духов - искусственные георгины, тубероза, гардения, лишь бы слаще и приторнее. пальцами крепко сжимаю переносицу; морщу лоб, отталкиваясь, наконец-то от двери и делаю шаг навстречу. я возвышаюсь над ней значительно; она горделиво смотрит снизу вверх, поджимая губы и заправляя волосы за уши: она лживо храбрится; делает вид, будто бы готова услышать правду, пусть я и знаю, что она - станет для нее самым фатальным ударом. — два месяца. и ты знала, тиффани, просто не хотела в это верить. — ножом ковыряясь прямо в глубине: ей ведь не обязательно знать о том, что мы знакомы слишком давно; не обязательно знать о том, что ты мне сказала во время нашей последней встречи; не обязательно знать о том, что кроме секса между нами не было ничего. никаких разговоров; никаких эмоций; никакого будущего на двоих. — я не хотел делать тебе больно и мне жаль, что все так получилось. — и на этот раз, принцип о том, что действие слов сильнее, не работает; разбивается в щепки о гулкие стенки моих решений и поступков: она отдаляется; делает шаг назад и мотает головой; я замечаю, физически ощущаю, что она снова на грани, когда я открываю рот, а она моментально обрывает любые мои попытки продолжить: — тебе не жаль. ты лжешь, потому что ты чертов эгоист и придурок. она не собиралась отказываться от своих отношений ради тебя, а ты только и делал что самоутверждался за мой счет. — она снова обхватывает себя руками, на этот раз, в защитном жесте; ладонями растирает щеки, пытаясь стереть остатки размазанной туши и больше не смотрит на меня; облизывает губы и устало трет закрытые веки, вместе с этим избавляясь от последних зародышей солоноватых слез в уголках больших, карих глаз. тиффани смотрит устало: она не пытается оборвать мои слова криками; не хочет устраивать спектакли в публичном месте, поэтому старательно держит себя в руках. глаза опухшие и красные от двадцати минут беспрерывного плача под моим пристальным вниманием, срывая одно бумажное полотенце за другим; вблизи, губы еще более искусаны и радужка искрится самым настоящим разочарованием: я чувствую себя пиздец как паршиво. за то, как поступил с ней; за то, что даже не пытаюсь сделать легче. от самого себя выворачивает до физической рвоты: выволочь бы наружу и душу, и чувства, и сердце в придачу, чтобы не позволять своей жизни скатываться по причинному месту с завидной регулярностью, только вот не получается. она поправляет волосы; подол своего ситцевого платья, что едва прикрывает острые коленки и я отхожу в сторону, даже не пытаясь ее остановить: — знаешь, я надеюсь, однажды, тебе тоже сделают также больно, потому что ты заслуживаешь именно этого. — яд в ее печальном голосе звучит мягко и она даже не оглядывается, прежде чем быстрым шагом выйти, громко хлопая за собой дверью. я тяжело вздыхаю: потому что мне, мать твою, так больно делали. потому что так больно делала ты: когда пытался соскрести с оболочки и стенок моего собственного сердца то ли привязанность, то ли слишком едкую влюбленность; когда называл тебя привычкой, даже если между нами не было ровным счетом ничего; когда, мать твою, волочился за тобой следом, получая один и тот же ответ и обещая себе емкое: со дня на день остынет. совсем скоро станет легче и проще, а внутри так болезненно все черствело и изнывало. смотри: прошло пять ебанных лет: не остыло; не прошло; не зажило и я действительно довольствовался мизерной толикой тебя, потому что в тебе сосредоточение всех моих самых крепких чувств. ты слепо предпочитаешь этого не видеть, а я слишком боюсь потерять тебя окончательно. когда дверь открывает какая-то девушка и смущенно ловит меня взглядом, я растерянно пожимаю плечами и выскальзываю через приоткрытую щель, обещая себе позвонить тиффани на следующее же утро и поговорить с ней нормально. уже через мгновение, я понимаю что не сделаю этого, потому что в конце зала, за тем самым столиком на четверых, я вижу тебя и недостроенная вавилонская башня внутри меня рушится в одночасье под гнетом моего безволия: я слишком слаб перед тобой, вивиан, разве ты не видишь?

f i v e   y e a r s   a g o
[indent] из под свинцовых туч, что волочатся над линией горизонта, продирается языками пламени долгожданный рассвет: на пепелище слишком холодной, майской ночи, восходит горящее высоко над облаками солнце, что слепит алыми лучами едва ощутимого тепла. парковка при въезде на территорию академии совершенно пуста: за исключением новенького мерседеса, купленного родителями в честь моего поступления, нет никого - смотри на какие слащавые жесты я готов пойти, лишь бы привлечь твое внимание. я знаю твое расписание наизусть: знаю, что ты приезжаешь всегда за сорок минут до начала занятий для того, чтобы разогреть свой голос или позволить одной из своих подружек списать у тебя теоретическую часть домашнего задания; знаю, что тебя всегда подвозит твой собственный отец, а с заднего сидения выскакивает эстер, у которой обязательно задерется юбка до того, чтобы как минимум половина учащихся здесь увидели ее кружевное белье, но она твоя лучшая подружка и ты, вроде как, привыкла заступаться за нее; знаю, в какой именно аудитории ты укрываешься от посторонних глаз, считая калории своего обеда, потому что у тебя высокие амбиции и стремления и ты готова пойти на любые жертвы, лишь бы достичь желаемого и знаю, черт подери, знаю, что ты в очередной раз помотаешь головой, виновато - наигранно виновато, - выдумывая несбыточные планы на вечер пятницы - субботы - и, естественно, воскресенья. ведь в этом вся ты, вивиан: мятные жвачки; идеально выглаженные платья, которые подчеркивают прелести твоей пиздец насколько идеальной фигуры; светлые волосы - по вторникам и пятницам выпрямленные; в остальные дни - вбитые в пышные локоны; карьерное рвение, которое пробивает собой верхушки тех самых первых и самых далеких бликов рассвета на бархатном полотне неба, что усыпано звездами - в твоих глазах, ярко сияющими софитами, которых тысяча - нет, миллион, и все они горят броско для одной лишь тебя; достижения, тщательно выпестованные многолетним трудом и тотальной отдачей, во имя того, что ставишь в приоритет, потому что рука об руку с верой идет поражающее упорство. в этом вся ты, вивиан: в коротких улыбках, очаровательных, что щемят до безумия сердце; в звонком смехе, подпирая щеку кулаком и слушая внимательно, потому что хочешь быть идеальной во всем: даже идеальной подругой мечтаешь стать; в том, как небесным сводом ярких отблесков сияют твои глаза, выдавая искреннее счастье и в том, как наивно ты хочешь верить в пресловутые очертания такой неосязаемой любви; той самой, о которой каждая из песен в твоем плейлисте, что в открытом доступе на твоей личной страничке в социальных сетях. и знаешь в чем проблема? я не собирался на тебя западать: будь на твоем месте любая другая, я бы давным-давно откинул к херам собачьим все свои стремления добиться твоего расположения и заставить тебя, хотя бы один только раз, улыбнуться именно мне; засмеяться над моей дурацкой шуткой и рукой коснуться моих холодных костяшек, но вот незадача: эта паршивая влюбленность - слово, которое никогда не произнесу вслух, - распарывает грудную клетку громовым раскатом в искусственном полутоне; полосует чертово сердце на одно сплошное «до» и «после» твоего непреднамеренного появления в моей жизни. мое поступление в музыкальную академию нью-йорка было чем-то само собой разумеющимся: тяга к музыке во мне пробудилась первее всех остальных, жизненных и витальных инстинктов и стала первой, характеризующей меня, чертой. вместо изучения какого-то иностранного языка или стабильного посещения какой-то спортивной секции три раза в неделю после уроков, я пальцами выучивал звучание клавишных; на последних страницах школьных тетрадей неумело вырисовывал ноты своим кривым почерком; на полях, совсем миниатюрными словами, выписывал мысли, которые позже, складывались в полноценные песни, большая часть которых, бережно хранится в старых блокнотах и на подкорках собственной памяти. мне повезло: мои родители не цеплялись за более перспективные профессии, что гарантировали бы мне стабильное будущее с постоянным заработком; не твердили что мне бы стать юристом или медиком, потому что так будет проще устроиться в этой жизни - мое увлечение стало главным аргументом, и ровно на девяносто девять и девять десятых процентов, они были уверены в том, что я действительно добьюсь желаемого. и это позволяло мне наслаждаться собственной жизнью и получать от нее тотальное удовольствие - так ведь бывает, когда занимаешься тем, что становится той самой тихой гаванью, в которой можешь смиренно скрыться от любого проливного дождя? спесивость и высокомерие не застлали глаза: я смотрел на мир вполне реально и вполне реально старался его ощущать даже после своего поступления, потому что я не отказывал себе ни в чем. возраст размеренно разрушал во мне социопата: мне нравилось знакомиться с новыми людьми и нравилось когда они тянулись в ответ; мне до одури нравилось привлекать внимание, приглашая в собственную, арендованную полуподвальную студию на окраине бруклина - и, помнишь, как иронично закатывая глаза, во время нашего первого знакомства, кажется, в доме предков той самой эстер, ты задала один лишь только вопрос: «тебе не кажется, что ты ведешь себя так, будто уже добился заоблачных высот?» - с отсутствием веры в то, что у меня получится; с показным сарказмом и господи, если это было отвращение, тогда даже оно, сорванное с твоих пухлых губ, заводило до предела. внятного ответа ты от меня не получила: будем откровенны, ты его и не ждала, потому что не зная даже моего имени, ты была уверена в том, что знаешь обо мне все: искренне верила перешептываниям своих подружек; раздраженно отводила свой взгляд в сторону, стоило только заприметить меня в компании какой-то девчонки и ускоряла свой шаг, лишь бы не позволить мне подойти к тебе немного ближе, чтобы поговорить; а позже отдергивала запястье, словно мое прикосновение ошпаривало тебя, когда я притягивал к себе, привлекая внимание. я действительно не отказывал себе в невинных развлечениях: посещал все студенческие вечеринки, на которые меня только звали; коротал свое время с девочками, чьи имена даже не пытался запомнить, глазами цепляясь за провокационный вырез глубокого декольте и ладонью оглаживая внутреннюю сторону бедра, указательным пальцем касаясь тонкой ткани нижнего белья, чтобы спустя минут двадцать уже оказаться в какой-то свободной спальне на втором этаже, разглядывая изгибы податливых фигур, что так хорошо ощущались в моих руках: прости, я всегда предпочитал оголять тело, и никогда собственную душу. я не привязывался; довольствовался одноразовым сексом и не торопился обзаводиться серьезными отношениями, потому что все эти девчонки, которые готовы были ноги раздвинуть и стонать наигранно громко, не вызывали более никакого интереса - член инстинктивно дергался в штанах и весь запал пропадал, стоило только кончить от слишком резких и порывистых движений, даже не стараясь доставить ответное удовольствие. только вот с тобой все было иначе, знаешь: с того самого вечера, когда я впервые положил свой глаз на тебя, я понял что не хочу этого с тобой; понял, что с тобой хочу большего. только вот ты не разделяла ни моего энтузиазма, ни моего интереса; не отвечала на мои попытки заговорить с тобой и намеренно игнорировала мои сообщения в своем директе, как только я наткнулся на твой профиль в инстаграме. не сомневаюсь, на тебя значительно повлияла эстер, которая не смущалась, когда царапала коленки об обшарпанный паркет в узком коридорчике, расстегивая мой ремень и следом, молнию ширинки; которая самодовольно улыбалась, когда рукой цепляя мою, повела в спальню своих родителей и заперла дверь за собой, прежде чем стянуть с себя короткий и обтягивающий топ, под котором даже не было нижнего белья; и которая оставила заметные следы на моей спине, цепляясь ноготочками за смуглую кожу и кусая губы до крови, лишь бы приглушить свои продолжительные стоны. она была привлекательной; не робела под вниманием противоположного пола и намеренно провоцировала, оголяя как можно больше участков своей точенной фигуры: но она была не тобой, поэтому я даже не собирался становиться для нее кем-то большим, а она решила поиграть в обиженку и давила на тебя, нашептывая что-то на ухо каждый раз, когда я пытался заговорить. почти обидно, вивиан: мои намерения были предельно ясны, искренны и чисты и я делал все, лишь бы доказать тебе это, но ты не хотела даже слушать, обрывая любые мои недосказанные фразы. и именно поэтому я здесь: встречаю чертов рассвет на парковке, в попытках застать тебя и поговорить нормально, ведь ты мне действительно нравишься, а я, по факту, не помешанный придурок, чтобы поджидать тебя у ворот твоего дома или ловить тебя за пределами университета. я боюсь тебя отпугнуть: когда ты отталкиваешь, я поддаюсь и делаю тот самый шаг назад. а потом еще один, и еще и между нами долбанная пропасть в десяток километров и я не знаю как справляться: со своими чувствами; со своим нежеланием отступать; не знаю как справляться с тобой. кампус оживает ровно в шесть : сорок восемь, когда люди начинают поочередно появляться; скользят вдоль парковки; по проезжей части, в сторону небольшой кофейни напротив, которая откроется через двенадцать минут; прошмыгивают внутрь большого, каменного блока, имени какого-то неизвестного музыканта. ровно в семь : двадцать у тротуара останавливается серебряный ауди твоего отца и ты выходишь; цепляешь ремешок своей кожаной, черной сумки; в руках держишь папку с бумагами - наброски песен; распечатанные минусовки известных треков, на которые ты записываешь каверы и выкладываешь в сеть под псевдонимом; глянцевые обложки тетрадей с табами. ты мягко улыбаешься, закрывая за собой дверь и ждешь, пока эстер выберется из автомобиля следом, а потом стоишь еще пару минут, выжидая пока машина отъедет. короткий мат прямо под нос: я надеялся хотя бы сегодня застать тебя в одиночестве, но упускать свой шанс не собираюсь, поэтому моментально поворачиваю ключи в зажигании и выхожу; блокирую машину и быстрым шагом направляюсь в твою сторону: ты, кажется, не замечаешь; заинтересованно что-то обсуждаешь, направляясь прямиком в сторону центрального входа: — вивиан! — не кричу, но проговариваю твое имя достаточно громко, чтобы ты услышала меня в полупустом пространстве и обернулась, вопросительно вскидывая брови кверху и замедляя свой шаг, разворачиваясь в мою сторону. твоя подружка, точно пиявка, прилипает к тебе чуть ли не плечом; сверлит меня гневным взглядом и скрещивает на груди тонкие руки: — и тебе привет, эстер. не оставишь нас на пару минут? — вы переглядываетесь: наверняка, обе ищете причины мне отказать, но она сдается первой и что-то шепчет тебе на ухо, прежде чем отойти ровно на семь шагов, все еще не отрывая свой взгляд от нас. — послушай, принцесса, — мягко улыбаюсь; фокусирую все свое внимание исключительно на одной только тебе: если бы ты только знала, милая, насколько на самом деле ты красивая, — я слышал ты любишь мюзиклы. — ты ведь чаще всего записываешь каверы именно на песни из них, я нехотя это заметил, во время наших совместных занятий, — у меня есть два билета на вестсайдскую историю на сегодняшний вечер, — я достаю их из внутреннего кармана джинсовки и протягиваю тебе, старательно убавляя громкость своей тональности, когда замечаю как тщательно эстер пытается нас подслушать: — пойдешь со мной? — твой взгляд аккуратно скользит вниз; цепляется за билеты в моей руке, а потом ты снова смотришь прямиком в мои глаза: я уже заранее знаю каким будет твой ответ, но знаешь что паршивее всего? в те несколько секунд нашего молчания, я все еще теплил в себе надежду на то, что ошибаюсь. я все еще надеялся на то, что удосужусь хотя бы одного шанса. в те несколько секунд нашего молчания, я все еще хотел верить, что это не какая-то ребяческая обида и болезненная злость обжигают бронхи сжатым пламенным воздухом, пока чертова опухоль где-то под ребрами только и делает что растет с каждым мгновением. в тебе ни толики жалости: во мне ни капли кротости, которая ее бы заслужила.

n o w   i f   i   k e e p   m y   e y e s   c l o s e d   s h e   l o o k s   j u s t   l i k e   y o u
b u t   s h e ' l l   n e v e r   s t a y ,   t h e y   n e v e r   d o
.    .    .    .    .    .    .    .    .    .    .

n o w
[indent] ты не дала мне ни единого шанса: в тот день, мы задыхались в поиске зародышей несуществующего равнодушия; на выдохе - желчь, заместо углекислого газа; на вдохе - неразбавленные токсины, заместо такого важного кислорода - на дне невозможно дышать, милая. в твоих словах ни капли правды; ни намека на попытки придать им хотя бы блеклые и размазанные, но все же очертания правдоподобности; никаких попыток смягчить нездоровое воздействие твоих слов на меня: ты рубила с плеча; говорила прямо и резко - знаешь, в какой-то момент мне даже показалось, будто бы ты хотела задеть как можно глубже: так вот, у тебя ведь получилось. выбить почву из под ног; заставить кровь бурлить в венах и растекаться умертвляющей магмой и пламенной лавой, а потом застыть эффузивным покровом окольцовывая все, что есть внутри меня; твердой оболочкой вокруг сердца и стенок жалкой душонки; непробиваемым покровом вокруг жизненно необходимых органов, потому что ты не видела очевидного, а я устал блохастой псиной бегать за тобой хвостом, в праздной надежде что мне достанется хотя бы ошметок твоих ответных чувств. я отдал билеты тебе; наигранным равнодушием пожал плечами и предложил пойти с кем-то другим, даже не дожидаясь твоего ответа: поверь, я нажрался сполна той едкостью, которой ты пропитала каждое свое слово, словно не было в этом мире человека, которого бы ты ненавидела сильнее меня. спустя несколько дней, я узнал о том, что билеты ты отдала своей подружке, а эстер потащила с собой какого-то старшекурсника, наверняка, довольная и твоим неизменным отношением ко мне; и маленьким бонусом, который обернулся в ее пользу. и, знаешь, я сделал именно то, чего ты от меня хотела: перестал лезть к тебе; перестал навязывать тебе свою компанию; я перестал бросать на тебя длительные взгляды с другого конца кампуса и, в конечном итоге, перестал и вовсе здороваться с тобой - надеюсь, ты была счастлива, ведь мы наконец-то дошли до точки невозврата и достигли согласия, к которому ты так стремилась. мы были незнакомцами - не стали друг для друга никем - и снова превратились в совершенно чужих людей. от тебя осталась, разве что, привычка утолять тоску, листая твои социальные сети - я не отписался, а ты, на удивление, не заблокировала мою страничку, пусть я и не пропускал ни единую твою историю. а еще, извечным напоминанием, такое глупое, компульсивное стремление разъедать свой собственный организм и затравленный мозг собственной ядовитой щелочью. тот год: наш последний год в академии оказался самым сложным. докуривая последнюю сигарету из пачки - голосовые связки беречь не надо, я уже как пару месяцев четко осознал, что никогда и шага не сделаю на сцену, - сипло выдыхаю холодный воздух в пустоту и в тысячный раз ловлю себя на обещании: со дня на день остынет. несбыточная клятва, которую из раза в раз приношу собственному сердцу. в день выпуска и вручения дипломов, бросаю на тебя один короткий взгляд: ты его ловишь; задерживаешься и выглядишь как никогда красиво, в ало-красной мантии поверх короткого, летнего платья, а волосы волнами спадают на спину, спрятанные под академической шапочкой, которую ты заранее украсила цветами: живые ромашки; еще желтые одуванчики; васильки и горечавка, будто бы ты изначально стремилась привлечь к себе внимание. но мы не перекинулись ни единым словом: на волосы эстер сыпался глиттер с ее собственной шапочки, пока она тащила тебя за руку куда-то вглубь толпы и ты увела свой взгляд в сторону. я даже не дождался окончания церемонии: свалил сразу после того, как забрал свой диплом - закинул на заднее сидение и его, и все атрибуты придурковатого выпускника, ловя себя на утешающей мысли о том, что у меня наконец-то получится тебя забыть. начать все с чистого листа - мы ведь даже не крутились в одной компании, так что избавляя друг друга от приторной романтизации нашей несостоявшейся истории, которая не оставила за собой никакого, едва заметного последа, я действительно сумел оставить тебя в прошлом. не зацикливался; не задерживался и не превращал собственную жизнь в замкнутый круг и в беготню за своим же хвостом: я знал чего хочу; четко поставил перед собой цели и готов был рвать глотки, лишь бы их достигнуть. музыка оставалась моей панацеей; дигиталисом, что обрабатывал любые душевные раны и белладонной, которой я обложил все шипы, что еще не сумел выкорчевать из себя окончательно. я писал - писал много; рвал листы и ночи проводил в той самой студии, которую, спустя пару лет сумел выкупить для себя, превращая в свое самое сокровенное место, а потом резко осознал - я не хочу чтобы мир знал мое имя, но я способен сделать так, чтобы публика восторгалась именами других. спустя всего два года после выпуска, я нахожу свою собственную нишу и каждая из всех песен, что были трепетно написаны, в слиянии приторных чувств и переживаний, нашли своего исполнителя. знаешь, я никогда не писал про тебя: ты - слишком сокровенное; слишком личное; слишком мое, чтобы делиться тобой с кем-то еще и чувства к тебе будут лживы, извергнутые мелодичным голосом какого-то миловидного парнишки на пике своей популярности. спустя год, я перестал писать: в той самой студии на окраине бруклина лишь мятые бумаги; зарисовки и эскизы того, что никогда не превратится в полноценный трек; в квартире - ничего, что напоминало бы мне о работе, потому что дома я бываю слишком редко; в офисе на двадцать пятом этаже - стерильная чистота и никаких отголосков творческого беспорядка, а на электронной почте тысяча однообразных мелодий, каждую из которых перебираю и прослушиваю по десятку раз, только для того, чтобы правильно выполнить свою работу. продюсировать таланты легко: моя жизнь отходит далеко на задний план, потому что дирижировать мне приходится личными границами тех, кому нельзя облажаться: на кону все; все, до последнего цента на моей банковской карте и мне это нравится. нравится когда песня пробивается в вершины чарта; нравится, когда знакомые мне имена на первых страницах нью йорк таймс; нравится, когда собранные стадионы приносят немалую прибыль и нравится заниматься любимым делом, при этом всегда оставаясь где-то на затворках видимого, не привлекая лишнее внимание. слава - переоценена; возведена в искаженную гиперболу и куда большего можно добиться оставаясь в тени: не нужно ставить на кон ни сердце; ни чувства; не нужно притворяться и врать собственному отражению в запотевшем зеркале по вечерам; не нужно прятаться за фальшью и жрать на ужин горсти непоколебимой лжи. кому как не тебе знать о том, что одно неловкое касание и жизнь способна на токсичные руины распасться? ведь ты достигла именно того, о чем мечтала: твое лицо узнаваемо в толпе; твой голос звучит ежедневно на волнах мирских радиостанций; твое имя у всех на слуху и твои фотографии набирают тысячи лайков в социальных сетях. ты выпустила несколько песен, которые буквально сразу же принесли тебе желанную популярность; всего за несколько лет, добилась того, к чему стремилась еще со времен университета; ты узнаваема, желанна и знаешь: ты все еще та самая вивиан, которая пять лет назад засела слишком глубоко в обоих предсердиях; вцепилась и не отпускаешь до сих пор. ты звучишь в наушниках по выходным и в машине твои песни на повторе во время длительных пробок; твои истории всегда просмотрены чуть ли не моментально - пусть теперь ты этого и не замечаешь; и ровным счетом также, ты никогда не узнаешь, что на твоем первом концерте я тоже был, подкармливая свою больную привязанность к тебе. к счастью, шрамы, что поплыли трещинами, были давно зашиты и залатаны: мозг трезво оценивал ситуацию и раз за разом напоминал лишь о том, что мне не позволено давить по тормозам; не дозволено застревать в собственном прошлом. наверное, именно поэтому я так и зацепился за тиффани: я не думал что у нас что-то получится; кроме жалкой симпатии я ничего к ней не испытывал, но я нуждался в ком-то рядом с собой, а она готова была закрывать глаза на то, что я всегда беру больше, чем отдаю. в череде тщеславия и эгоизма: эти отношения были взаимовыгодными. она скрашивала мое одиночество и давала мне иллюзию того, что я действительно в нее влюблен, а ей нравилась возможность крутиться в компании знаменитых людей; она до безумия обожала когда я давал ей пропуски за кулисы и гарантировал лучшие места на концертах тех, кого продюсировал. чувств между нами - читай, чувств от меня, - всегда было предельно мало, но мы с актерским упорством отыгрывали счастливые отношения: вели себя как те самые парочки, что планируют свое будущее на десяток лет вперед, чтобы с собакой и как минимум двумя детьми - а потом, мать твою, потом ты снова появилась в моей жизни и вся моя любовь к тебе, что была тщательно запечатана в зиплоках; натянутые красной, полиэтиленовой нитью и запрятаны в самые дальние ящики, снова вырвались наружу. ты снова не дала мне ни единого шанса: никакой возможности жить нормально и двигаться дальше. ты, боже, держала на привязи с самого начала, а сейчас, намотала цепь вокруг своих тонких запястий и снова притянула к тебе; ты душишь, вивиан и я задыхаюсь, потому что ты не даешь никаких гарантов; ты не готова жертвовать ничем и мы только и делаем что притворяемся. ты так боялась именно этого исхода; так страшилась того, что я окажусь именно таким, но по щелчку твоих же пальцев, в обертку из своих страхов ты нас и завернула: и если это моя единственная возможность быть рядом с тобой, я не сумею сам себя изменить.
[indent] ты так болеешь изнутри, принцесса.
[indent] но, не волнуйся. все хорошо, я ведь тоже.

(  m y   l o v e r ,   m y   l i a r  )

t w o   w e e k s   a g o
[indent] все наши последние, совместно проведенные вечера, перебитыми душами по одному сценарию: рванными и хаотичными поцелуями; горячими, болезненно-приятными и тлеющими прикосновениями вдоль бархатной кожи и под задирающиеся края одежды; хриплым полу-шепотом, сорванным с губ и глухими стонами, пока возбуждение, что накапливается внутри, перерастает в страсть и нескончаемое желание, что вплетается в нежность постепенно. за лишнюю двадцатку, таксист перестанет бросать любопытные взгляды в салонное зеркало заднего вида и ты послушно и податливо сжимая хрупкое тельце, позволишь мне усадить тебя на свои колени, игриво кусая мою нижнюю губу; языком вдоль острой линии челюсти и дыханием опаляя кожу, неразборчиво что-то нашептывая на ухо, чувствуя как неудержимо дергается мой член в штанах, пока ты неугомонно, и, определенно, намеренно ерзаешь сверху, сжимая мои ноги своими оголенными коленками. углубляешь каждый поцелуй и перенимаешь контроль, потому что я позволяю; а ты позволяешь собственными губами приоткрыть напористо твои, цепляя твой язык и глотая приглушенные звуки твоего ответного желания. пальцы по коленке выше - ты сотрешь с губ самодовольную ухмылку очередным поцелуем, когда почувствую целую шеренгу мурашек вдоль твоей кожи, - ладонью оглаживая бедро и настойчиво раздвигая твои ноги еще шире, чтобы мазнуть по внутренней стороне и проскользнуть под ткань твоего провокационно короткого платья; чтобы дышать загнанно вровень тебе, пальцами невесомо очерчивая контуры твоих трусиков, спесиво позволяя снова прильнуть губами к твоим, чтобы ты сумела сдержать свой низкий стон, инстинктивно дергая дрожащими коленками, а позже переложить мою ладонь на свою спину, что выгибается вровень моим движениям, позволяя собирать в складках тонкую ткань твоей одежды и неторопливо сползти вниз, мягко сжимая твои ягодицы: настойчиво и по-собственнически, даже если ты мне не принадлежишь. твое платье будет сброшено в трех шагах от входной двери; мы не дотерпим до спальни, больше не сдерживая громкость издаваемых нами звуков и твое белье останется в просторной прихожей. на ощупь выискивая дверную ручку, чтобы не отлипать от твоих губ ни на секунду и чтобы не прерывать нескончаемые ласки и прикосновения; включить приглушенный свет и отпустить тебя на мягкую постель, нависая сверху и замирая лишь на мгновение, чтобы вдоволь насладиться видом тебя, потому что ты пиздец насколько красивая, даже с растрепанными волосами и с маленькими капельками пота стекающим вдоль висков: в твоих глазах созвездие гидры - самое яркое; самое большое и сотканное из миллиарда негаснущих звезд. а потом снова прильнуть; снова целовать безостановочно, пока твои ноги скрещены в щиколотках на моей пояснице, а пальцы сплетены вокруг моей шеи - изредка, ты ими оглаживаешь мою грудь или оставляешь заметные отметины длинными ноготками вдоль спины, что прогибается в ответ, подстраиваясь под каждое твое движение. вдавливать тебя еще сильнее в уже изрядно помявшиеся простыни; подминать губы друг друга и рывком оказаться в тебе: резко; тесно и глубоко, не выдерживая больше порывы собственного вожделения; двигаться неизменным тактом, сцеловывая с твоих щек разгоряченное дыхание, а с веснушчатых плеч твои шепотные просьбы не останавливаться; теряться во времени, меняя позы в угоду твоего удобства; хрипло выговаривать твое имя и двигаться безостановочно навстречу, до тех пор, пока между нами не останется ничего, кроме огнива ослепляющих искр, которое то бесстыдно перегорает, то вспыхивает с новой силой, не позволяя мне отпустить тебя; не желая лишать нас этой близости, на которую я знатно подсел и без которой просто физически не способен существовать. а потом, во рту останется все тот же фантомный вкус твоего химозного блеска для губ и солоноватых отголосков твоей влажной кожи, что пропиталась так крепко твоими духами. дыхание, наконец-то, приходит в норму примерно в тот момент, когда я слышу как стихает звук струящейся воды в ванной комнате: ты всегда остаешься у меня до самого утра - вы так и не съехались со своим дружком и ты, по всей видимости, слишком сильно боишься одиночества, а я и не позволил бы тебе уйти, потому что засыпать, тычась носом в твое покатое плечо или подбородком о твою макушку: любимое окончание каждого моего дня. ты не торопишься выходить: дверь приоткрыта; через небольшую щель я вижу твою тень, которая останавливается у небольшого зеркала перед керамической раковиной и я не могу удержаться от соблазна. проскальзываю внутрь: ты замечаешь, но виду не подаешь, пальцами сжимая махровое полотенце: единственное, что прикрывает сейчас твое оголенное тело. влажные, светлые волосы спадают на спину; вода, тяжелыми каплями, на сероватую плитку - наверняка, ты искала полотенце, в которое можно было бы завернуть свои волосы, но я намереваюсь помешать твоим планам, потому что контролировать себя; держать себя в руках в твоем присутствии - непосильная задача с которой я, предательски, не справляюсь. я подхожу сзади; останавливаюсь аккурат позади тебя, значительно возвышаясь над тобой и мои руки скрупулезно обхватывают твою талию, сжимая кромки белоснежного полотенца, которое чертовски сильно хочется стянуть с тебя. я наклоняюсь вперед: нежно, мягко и предельно осторожно, словно не было ничего между нами минутами назад; губами аккуратно касаюсь твоего оголенного плеча; веду выше, попеременно рисуя языком тонкие линии, оставляя следы и коротко улыбаюсь, когда ты податливо выгибаешь шею и откидываешь голову чуть назад, в угоду моего удобства. я прижимаюсь к тебе теснее: твои пальцы на краях умывальника и полотенце теперь держится только благодаря моим рукам, которыми обвиваю твое тело; целую под самой линией челюсти и задерживаюсь там на несколько долгих минут. мне так хочется пометить твою кожу ярким пятном; оставить отметины, напоминанием о моей извечной к тебе любви, но ты просишь этого не делать, по причине, известной нам обоим, поэтому я сдерживаю себя, все еще не всасывая твою кожу, а лишь увлажняя ее своими губами, пока ты мягко мычишь, наверняка, закатывая свои глаза. я не вижу: запотевшее стекло не позволяет, поэтому я поддаюсь вперед; все еще сжимаю твое тело в своих руках и правой ладонью растираю конденсат на зеркале, открывая себе полный вид на твое лицо - прекрасно понимаю, что если настойчиво разверну к себе, лишу каждого из нас удобства в тех намерениях, которые шаловливо проскальзывают в моих показных ласках и которые ты улавливаешь; на поводу которых идешь. левая ладонь все еще на твоей талии; правая теперь обвивает твою грудь, пока я носом скольжу выше; останавливаюсь у чувствительного места за ухом и улыбаюсь, глазами улавливая твою ответную реакцию: — не боишься что кто-то о нас узнает? — ты не дергаешься; не поддаешься на провокации потому что их нет в моем вопросе: будем откровенны, адреналин снова приливает к сердцу по исправно работающим артериям и это заводит; заводит и тебя, потому что телом ощущаю как ты трешься о мою собственную, оголенную грудь и лишь мягко мотаешь головой, потому что ты не способна выдавить из себя хоть что-то, помимо неровного дыхания и хриплого полу-стона. я отодвигаю твои волосы в сторону; губами касаюсь выпирающих позвонков и задерживаюсь, прежде чем подняться выше: ты пальцами ловишь одну из моих рук и переплетаешь пальцы; ты, боже, поддаешься навстречу каждой моей прихоти и подставляешься под каждое мое прикосновение так правильно и это заводит; возбуждает еще сильнее и я более не способен держать себя в руках. — прости, принцесса, — горячим шепотом опаляя твою кожу, пока прижимаюсь губами к твоей шее сзади; цепляю зубами кожу, которая пахнет моим гелем для душа; всасываю, языком скольжу вокруг и создаю вакуум, пока пальцы оглаживают костяшки на твоей руке: отлипаю лишь спустя несколько долгих минут, прекрасно зная что останется отметина - останется там, где никто ее не увидит; там, где ты сможешь ее спрятать, имея при этом хотя бы мизерное, но напоминание обо мне. — но ты меня слишком сильно заводишь. — и я грубо; резко и настойчиво тяну наши сплетенные ладони вперед и впечатываю твою руку в запотевшее зеркало, прижимая ее своей. свободной рукой плавно выуживаю край полотенца и настойчиво тяну, позволяя ему скользнуть вниз и упасть резко и грузно к твоим ногам, полностью оголяя твое тело передо мной. пальцы, выточенные под твои изгибы; знающие наизусть каждую деталь тебя, скользят вверх; останавливаются в области аккуратной и округлой груди и нежно поглаживают, прежде чем сжать в ладони одну из них: — ты можешь в любой момент меня остановить. — голос звучит еще тише, будто бы я не хочу чтобы ты это услышала, но ты вздрагиваешь: то ли ответом на мои слова; то ли реакцией на мои движения, пока та же рука скользит теперь уже ниже; по твоему плоскому и идеальному животу в сторону самой чувствительной точки. и ответом служит то, как ты послушно раздвигаешь ноги, позволяя касаться; пальцами повторять одни и те же движения, взглядом цепляясь за твое отражение; за то, как кусаешь губы; за то, как спиной пытаешься вплестись в мое собственное тело; за то, как напрягаешься и подрагиваешь, пока из твоей груди вырывается мягкий, но такой громкий стон. и это, каждый чертов раз вызывают по телу приятную судорогу, заставляя еще крепче сжимать твое тело в своих руках. я оставляю еще несколько неровных; неразборчивых поцелуев на твоей спине, усыпанной красивыми родинками, прежде чем очередным, резким движением цепляю твою ногу с задней стороны у сгиба колена и приподнимаю; заставляю согнуть, теперь уже, в угоду своего удобства, упирая о холодные края раковины, вызывая неконтролируемую дрожь с твоей стороны, которую я моментально притупляю, своей ладонью обхватывая и тем самым, огораживая тебя от прямого соприкосновения, поддерживая и придерживая. я наконец-то отпускаю твою руку: твоя ладонь все еще впечатана в зеркало и она скользит ниже, оставляя заметный след, но не отлипает. я стягиваю домашние штаны, натянутые второпях после нашего первого - заходов было больше, - раза; несколько раз провожу ладонью вдоль изрядно возбужденного члена, прежде чем снова оказаться в тебе: я поддаюсь вглубь единым рывком, выбивая протяжный стон из твоих легких, который действует на меня слишком провокационно. я повторяю еще несколько раз распаляющие для нас двоих движения, прежде чем ускориться, свободной рукой то цепляя твою грудь; то замирая на твоей вытянутой шее, пальцами обхватывая и надавливая совсем немного: мне тебя мало; чертовски мало - я погружаюсь в тебя и в тебе хочу забыться, с каждым рывком все сильнее и все крепче; губами к твоим ушам, нашептывая бессвязные слова, не сомневаясь что ты чувствуешь каждое из них всем своим телом; не сомневаюсь, что ты чувствуешь каждое мое движение; каждый рывок и толчок; осязаешь нескончаемое желание и, мать твою, даже то, как бешено бьется в моей грудной клетке мое сердце. не от скорости; не от непрекращающегося движения, до онемения и в моем, и в твоем теле, а от обилия чувств к тебе, которые вырываются наружу; плещутся через края и которым даю волю сейчас, пока продолжаю осыпать твое тело нежными поцелуями, оставляя еще несколько засосов на твоих плечах; цепляя кожу на шее зубами, потому что не имею доступа к твоим губам, пока твое тело выгибается навстречу моему, не оставляя между нами никакого пространства. я возвращаюсь к реальности лишь тогда, когда твое тело; когда твое, мое тело, мелко дрожит в нежной судороге, удерживаемое моими руками; когда учащенное дыхание переходит практически во всхлипы и я отпускаю тебя, а ты поворачиваешься, оставляя самый чувственный поцелуй из всех на моих губах, а потом останавливаешься и смотришь пристально, до тех пор, пока не восстановишь сбитый ритм неразборчивых вздохов и выдохов. и лишь когда сердце перестает так учащенно биться, ты переплетаешь наши пальцы и тянешь меня в сторону душа: ты нуждаешься в повторном, а я с удовольствием составлю тебе компанию, чтобы мягко и предельно ласково целовать твои губы под горячими струями воды, прижимая крепко к себе; чтобы не возбудить на этот раз, а успокоить, оглаживая твое тело и губкой проводя вдоль шеи и спины, усыпанными моими метками; а потом снова и снова целовать, до тех пор, пока усталость не накатит ожидаемой волной и оказаться в постели, в кромешной темноте. вставать через несколько часов и мы проваливаемся в сон моментально: на тебе одна из моих футболок и нет нижнего белья, потому что сил не было искать его по другим комнатам; ты прижимаешься спиной ко мне крепко и я чувствую жар твоей кожи, когда в полудреме все еще целую тебя за ухом: на этот раз без слов; проявляя заботу и нежность, прежде чем потеряться в точенной черноте сна. рядом с тобой: спокойно. рядом с тобой: безопасно. рядом с тобой: правильно. но если ты мне снишься - я просыпаюсь.

n o w
[indent] почти все твои песни - о любви. почти в каждой твоей песне - ворох чувств; кипа эмоций; омет сентиментальности и наволок разнеженности, но твой голос, точно эмиттер зова левиафана, что зовет на прямую погибель; что заманивает не залатанную душу, превращая все на своем пути в кромешный хаос. сумбур; развал и разруха: разве не в это мы превратили жизни друг друга ровно с того самого дня, когда наши пути снова пересеклись? разве не этим мы стали ровно в тот момент, когда поддались чувствам, существование которых так упрямо и лживо отвергаем до сих пор? я правда думал, что мы с тобой: две параллели; как оказалось, мы - две спутанные нити, с перевязанными узлами то тут, то там, которые не расплетешь, даже если переломать пальцы и ногти. разве что, перерезать окончательно острым лезвием ножниц, но мы оба этого не хотим и отрицать очевидное мы теперь уже не сможем. совершенно случайная встреча и тот самый катализатор самой настоящей аномалии в естественном течении времени: отклонение; дефект; блядская дифракция той жизни, к которой мы оба стремились. искривленное счастье и патологическая ложь во имя первого: мы так похожи, не находишь? создали иллюзии идеальных жизней, не смотря на то, что грехами повалены все попытки возвести все в несуществующую утопию. я скрашивал одиночество; выдавал свои блеклые чувства за крепкую любовь и ты делала то же самое, разве что цели у нас были другие. твоим несостоявшимся дружком оказался твой продюсер, за услуги которого ты расплачивалась не только значительным процентом из твоих доходов, но еще и телом и, по всей видимости, душой, ведь ты действительно говорила что тебя все устраивает. я не удивился увидев тебя в компании другого: такие как ты одинокими быть не могут. ты слишком красивая; слишком эффектная; ты без усилий привлекаешь внимание мужчин и каждый из них готов чуть ли не небосвод обокрасть во имя одной только тебя. я изображаю равнодушие; играю в безразличие, но ниточки душонки дергаются и я теряю самоконтроль: думаешь, обоснованно ревновать ту, с кем ничего и никогда не связывало? мы эти темы не обсуждали; тщательно игнорировали, пока ты допивала свой американо: без сахара, без сливок, без сиропов, потому что все еще слишком печешься о своей фигуре, - ложечкой перемешивая остывшую жидкость и цокая о стенки кружки, в небольшом кафе чуть поодаль от моего продюсерского центра. ты лишь обронила что вы вместе почти год и неуклюже спросила о тиффани, а я скомкано ответил что мы вместе примерно столько же, листая уведомления в своем телефоне, прежде чем мы негласно установили табу на эту тему. в тот день мы разговаривали долго; обменялись номерами и остаток вечера переписывались, рассказывая друг другу обо всем, что произошло в наших жизнях с момента выпуска из академии и, знаешь, будто бы эта пропасть расстоянием в сотню миль, начала уменьшаться. не знаю что поменялось в тебе, но ты не брезгала общением со мной; не попыталась отвязаться, когда я предложил встретиться еще раз; не отказывалась ни разу и мы даже не заметили, как все слишком резко перешло все границы дозволенного и ты начала коротать большую часть своих ночей в моей постели. я бы хотел назвать это сексом без обязательств; изменами без чувств, наполненными лишь потребительским желанием и нуждой в физиологической разгрузке, но мы оба знаем что это не так: потому что ты не торопилась прикрыть свое тело; не смущалась моего пристального внимания и засыпала в моих объятьях, лишь для того, чтобы на утро разойтись не промолвив ни слова. мы не говорили о чувствах; не говорили о том, что происходит между нами; никогда это не обсуждали и никогда не обсуждали нас: кажется, предпочитали верить, что никакого нас, по факту, не существует. но это дрянная ложь, разве я не прав? еще пять лет тому назад, ты поверила в тот образ меня, который не является правдой и, знаешь, если это единственная моя возможность быть с тобой - я им и стану для тебя. пусть мне и хочется большего: хочется глупых свиданий, чтобы гулять по ночному нью-йорку и встречать новый год на людной площади, срывая голос от обратного отсчета; чтобы завтраки, обеды и ужины на двоих, сопровождаемые твоим звонким и заливистым смехом; чтобы запоминать эти глупые даты, каждая из которых будет предельно важна для тебя; чтобы водить тебя на те самые мюзиклы, которые ты всегда любила и чтобы, мать твою, твои песни - обо мне; чтобы, блять, та самая студия, на окраине бруклина, не пустовала месяцами, потому что и мои песни, которые снова начну писать и которые будешь исполнять только ты одна, - о тебе. я обожаю; я до одури влюблен в твое тело; в то, насколько правильно и хорошо оно ощущается в моей постели; в моей ванной; на столе и на балконе; на диване и на любой плоскости; в то, насколько правильно оно ложится под моими ладонями и насколько ты послушна и податлива, зная, что в приоритет всегда пойдет твое удовольствие - но, детка, это ведь не самое интимное: я так мечтаю залезть в твою душу. засесть в твоем сердце; окутать собой весь твой маленький мирок и стать глубинной и важнейшей его частью, но в этом, по всей видимости, наши интересы разнятся. мы ведь оба помним тот самый разговор, после нашего первого раза, когда ты, укутавшись в тонкую, белоснежную простынь и уложив щеку на свое согнутое колено, смотрела внимательно на лежащего рядом меня и произнесла шепотно: «это ведь ничего не меняет между нами, верно?». всего мгновение моей нерешительности, которое, клянусь, щелкнуло слишком болезненно внутри меня, прежде чем выдать емкое: «верно. но я не хочу чтобы это прекращалось.». ты согласно кивнула, прежде чем позволила себе расслабиться и улеглась под боком, пристраиваясь рядом и крепко прижимаясь ко мне телом, при этом, полностью зарываясь лицом в мятую ткань пододеяльника и лбом тычась в мою напряженную руку: я не видел твоего лица, а ты так и не посмотрела на меня. мы оба хотели услышать друг от друга другого, но на другое мы не были способны. потому что на следующее же утро, прежде чем выйти за пределы моей квартиры - мы всегда, без исключений, приходили ко мне; отели - это жалко и убого; к тебе - кажется, слишком лично, - ты очень тихо поставила меня в известность, что ты хочешь это продолжить, но расставаться со своим дружком не собираешься. и я принял правила твоей игры: знаешь, вивиан, пять лет назад ты не дала мне ни единой возможности стать для тебя кем-то важным и теперь, я с удовольствием довольствуюсь дешевой копией; подделкой тех отношений с тобой, о которых мечтал сколько я себя помню. секс и ночи проведенные вместе стабильно четыре раза в неделю - без чувств; поцелуи, прикосновения, тактильная привязанность и проявление всего глубинного через электрические разряды вдоль кожи - без чувств; первые лучи рассветного солнца на твоем лице, пока ты окутана моими руками, а нога закинута поверх моей - тоже, блять, без чувств. или это очередная ложь, потому что мы храним их на самом дне тихих, прибрежных омутов; потому что прячем и боимся об этом поговорить; потому что в тебе все еще живет та самая привычка: не верить и не доверять мне; держать меня на расстоянии вытянутой руки, не замечая, как самолично переняла мой самый главный изъян - оголять тело, но никогда душу. скажи, неужели ты ничего не чувствуешь, когда мои губы впечатываются в твои голодно, жарко, жадно; когда прижимаю так близко к себе, словно боюсь что если выскользнешь - потеряю тебя окончательно; когда выцеловываю каждую твою родинку и веснушку на лице, помеченным солнечными зайчиками; когда инстинктивно прикипаю ласкательным словом и ты заметно робеешь, поглядывая на меня снизу вверх? скажи это вслух: произнеси по слогам что не чувствуешь ничего, а я, так уж и быть, постараюсь тебе поверить.

w o u l d ' v e   t r a d e   i t   a l l   f o r   y o u ,   t h e r e   f o r   y o u
s o   t e l l   m e   h o w   t o   m o v e   o n
.    .    .    .    .    .    .    .    .    .    .

[indent] мы не скрывали наше общение: мы скрывали лишь то, что за этим общением стояло и чем оно обернулось для нас. мы скрывали ночи проведенные вдвоем и то, что почти каждое утро просыпаемся в одной постели. будем честны: было глупо притворяться друзьями, когда мы были чем угодно, но только не ими; глупее всего, было это делать в компании моей, все еще, девушки и твоего, все еще, парня. это была идея тиффани: ее знатно напрягало обилие времени, которое я провожу в твоей компании; раздражало то, что твое имя, изредка, мелькает на экране моего смартфона и первое время, ее вполне устраивала отговорка, касаемо того, что ты, на самом деле, счастлива в отношениях, и ничего между нами быть не может. в конце концов, мы работаем в одной сфере и вдобавок ко всему прочему, нас связывает еще и совместное обучение в академии. и я надеялся что ты откажешься от этой глупой затеи пойти на двойное свидание: но ты согласилась. вполне ожидаемый исход, что все пошло по причинному месту; вполне ожидаемо, что правда всплыла. у нее ведь есть такое свойство: перелезать через тонны лжи и пылью в глаза в самый неожиданный момент. я правда старался держать себя в руках: аккуратно разжимал кулаки под столом, когда замечал, как он тебя касается; как ты мягко ему улыбаешься и поддаешься вперед; отворачивался, скрипя зубами и поджимая губы, когда становился свидетелем того, как его рука оглаживает твои коленки, поднимаясь выше - выше дозволенного, по моему мнению; уводил свой взгляд в сторону, лишь бы не наткнуться на твой ответный, потому что ты бы увидела все: и болезненную, совершенно нездоровую ревность; и липкое чувство собственничества; и долбанную влюбленность, которую притуплять в самом себе просто заебался. уже через двадцать минут, я проклинал саму идею этого глупого, двойного свидания; уже через полчаса, я надеялся поскорее свалить отсюда - клянусь богами, я никогда не отвечаю на рабочие звонки после семи вечера, но я готов был сорваться моментально, если бы мне позвонил хоть кто-нибудь, лишь бы была причина свалить отсюда. а потом, ты поджала губы в чинной улыбке и сказала, что тебе нужно отойти в уборную, а тиффани, широко улыбаясь, навязала тебе свою компанию, явно надеясь на какое-то подобие девчачьего разговора. я не собирался болтать и любезничать с твоим парнем, с придурковатой улыбкой и идеально уложенными, светлыми волосами, но он начал задавать вопросы по работе и мне приходилось, пусть и апатично, но отвечать на них; неохотно поддакивать: естественно, мои ответы его не удовлетворяли. я не соглашался с его мнением; откровенно унизил одного из его низкосортных певцов, сказав что его песни то еще дерьмо и знаешь? я получал настоящее удовольствие, когда он нахмурил свои брови и наклонился вперед через широкий столик, пытаясь высказать мне все что он думает насчет моего продюсерского центра: его самолюбие явно было уязвлено моей простой истиной о том, что вся его карьера держится на одном только твоем таланте. но моя самодовольная ухмылка слетела с лица моментально в то мгновение, когда ты быстрым шагом подошла к столику, восприняв свои искомые страхи за действительность. ты так боялась что я все испорчу; так боялась что не удержу язык за зубами; так боялась того, что кто-то о нас узнает - читай, боялась что узнает он, - что именно это и увидела в нашей словесной перепалке, которая привела к катастрофе вселенских масштабов. пусть он и был самым настоящим кретином, но сложить дважды два у него получилось быстрее, чем я того ожидал: ты не конкретизировала, но он умело сделал правильные выводы. следом за тобой прибежала и тиффани, которая стала свидетельницей произошедшего: ты не скрывала того, что спишь со мной; не отрицала того, что изменяешь - неужели ты правда думала, что я настолько жалок, чтобы все это просрать? неужели действительно позволила себе поверить в то, что я мог бы раскрыть все карты и подорвать твое доверие? небольшой вип-зал позволил избавиться от лишнего внимания, потому что ваш разговор был действительно громким: я не собирался встревать; не собирался вмешиваться, пусть и хотел перенять всю вину на себя - только вот тиффани закатила целую истерику, которая заставила нас запереться в женской уборной на целых тридцать минут и я не имел ни малейшего понятия о том, что происходит в самом зале; что происходит между вами. я не имел ни малейшего понятия о том, как могу все это исправить и паршивее всего: я не хотел ничего исправлять. ни в одном из альтернативных сценариев, я не поступил бы иначе; ни в одном из них, я не отказался бы от возможности быть с тобой, пусть и в крайне извращенном и нездоровом понятии этого концепта. и ровно в тот момент, когда я замечаю тебя за тем самым столиком: откровенно подавленной, сломанной и расстроенной, я понимаю что не сожалею ни на мгновение о том, что между нами с тиффани все кончено. потому что я не позвоню ей завтра; не позвоню ей через неделю и даже когда выпью слишком много субботней ночью, тоже не позвоню. все мои чувства к ней давно истлели; утратились и испепелились под напором того, что ощущаю к тебе. под напором всей той любви, что неизменно существовала, увенчанная именем одной только тебя. твоего дружка нигде не видно: не сомневаюсь, он свалил, наговорив достаточно для того, чтобы довести тебя до такого разбитого состояния, поэтому я неторопливо подхожу к тебе. ты даже не поднимаешь на меня свои глаза; сложив ладони лодочкой между ног; следишь за передвижением заказанного тобой такси и не реагируешь на меня никак. я плавно; осторожно хватаю твой телефон со стола и отменяю заказ; блокирую твой телефон и отдаю его тебе: — поехали, принцесса. — говорю мягко и протягиваю тебе свою руку, за которую ты моментально хватаешься, как за спасательный круг. я замираю на пару секунд; сжимаю твою ладонь в своей покрепче; переплетаю пальцы и увожу тебя в сторону выхода. мы молчим все время, пока пересекаем парковку и добираемся до моей машины: никто из нас не знает с чего начать, пусть эта тишина, откровенно говоря, предельно сильно давит и на меня, и на тебя. я отпускаю твою руку только тогда, когда мы добираемся до припаркованного автомобиля: ты садишься на пассажирское сидение; пристегиваешься и следишь за тем, как я завожу машину, прежде чем шепотом продиктовать свой адрес, а я пропускаю твои слова мимо ушей. на твой счет, по крайней мере сегодня, у меня совсем другие планы. я включаю радио; повышаю громкость, потому что прекрасно понимаю что еще не готов ничего сказать: фоном играет какая-то малознакомая мне песня, но ты, на удивление, отвернувшись от меня и рассматривая ночной город, подпеваешь знакомые слова под нос. минут через десять ты все же поворачиваешься в мою сторону: на твоем лице немой вопрос, когда я заезжаю на территорию первого попавшегося старбакса: нет никакого желания заходить внутрь, поэтому я заезжаю на полосу для внешнего обслуживания. к счастью, перед нами всего две машины: я нетерпеливо барабаню пальцами по рулю, все еще отказываясь хоть как-нибудь прокомментировать случившееся: ты не задаешь вопросы; не настаиваешь и снова отворачиваешься. тишину прерывает громкий голос девушки из динамика, которая спрашивает что мы будем заказывать: — два американо, — бросаю на тебя короткий взгляд, — с сахаром, сливками и каким-то сиропом на свое усмотрение. — ты ерзаешь, вызывая на моем лице лишь ответную ухмылку: я расплачиваюсь, прикладывая карту к терминалу и спустя несколько минут, на пункте выдачи мне протягивают два небольших стакана, один из которых я передаю тебе: — у тебя идеальная фигура. и ты идеальна, вивиан, так что расслабься. — я делаю небольшой глоток из моего стакана, прежде чем аккуратно зажать его между своих ног и снова выехать на проезжую часть. это действительно помогает тебе расслабиться: ты продолжаешь молчать, но по крайней мере не выглядишь настолько напряженной, поэтому я сбавляю скорость и убавляю звук музыки. — мне жаль что все так получилось. — на самом деле, мне нихрена не жаль: не жаль, что ты рассталась со своим парнем; не жаль, что я привязался к тебе еще сильнее; не жаль, что я провел с тобой не одну только ночь и каждая из них, становилась лучшей в моей жизни. — я никогда бы не рассказал ему. знаешь, не сделал бы ничего из того, чего бы ты не хотела. — голос звучит тише; мягче и спокойнее, пока я поворачиваюсь и краем глаза замечаю то, как заметно ты напрягаешься, когда осознаешь что везу я тебя совершенно не домой, а уже по знакомому тебе маршруту, в сторону знакомой тебе квартиры, где ты провела не одну только ночь. не вижу смысла объясняться, но делаю это только в тот момент, когда ты наконец-то подаешь голос: — я не хочу оставлять тебя одну в таком состоянии. — хмурюсь, притормаживая на перекрестке, пока светофор загорается красным и череда пешеходов проходит перед машиной, — я везу тебя к себе, ладно? — поворачиваюсь и смотрю на тебя внимательно: вопрос риторический; не нуждающийся в ответе. ты слишком разбита, чтобы коротать ночь в одиночестве; ты слишком сломлена, чтобы я, хотя бы не попытался, но собрать тебя по кусочкам. а еще, нам действительно нужно поговорить, малышка, даже если мы оба понимаем, что это будет нелегко. даже если мы оба понимаем, что будет больно.