another love
Страница: 1
Сообщений 1 страница 3 из 3
Поделиться12022-01-29 21:41:24
- Администратор
- Сообщений: 3
- Уважение: +0
Поделиться22022-01-29 22:19:27
- Администратор
- Сообщений: 3
- Уважение: +0
[indent] так уж вышло: мне всегда нравились девочки. тонкость талии, густота длинных волос, мягкость пухлых выразительных губ, округлость небольших грудей, плоскость животов и стройность ног; мне нравились юбки на них, облегающие джинсы с высокой посадкой, просторные рубашки и короткие футболки; конверсы со свободной шнуровкой, массивные найти, лоферы со стоптанными задниками или элегантные лодочки; тонкий шлейф цветочных духов, исходящий от них, отдушка от крема для рук или лица; их сумочки и рюкзачки; их высокие голоса, похожие на щебетания птичек, звонкий смех и легкость походки. мне нравились девочки, нравились девушки и продолжают нравиться до сих пор: то, какими кокетками они могут быть, то, как флиртуют, как соблазняют, как сводят с ума парней, как разбивают сердца и собирают по кусочкам, но проблема в том, что ничто и никогда во мне не отзывалось ни на одну из них. не трепетала душа, не разрывалась на части от осознания, что влюбился в суель из параллельного класса или в старшеклассницу рюджин; я любовался ими всегда со стороны, находил в них какое-то вдохновение, умиротворение и покой, предпочитал роль старшего брата, защитника и заступника, и и испытывал что-то вроде чувства вины каждый раз видя ланчбокс на своей парте с самодельной открыткой или домашним печеньем, упакованным в плотный кондитерский пакет. я знал, понимал, что мое поведение — предложение помочь, проводить после факультатива до дома, заступничество перед обидчиками порождает в них симпатию, как минимум, но не мог ответить взаимностью ни одной из них. я не притрагивался к подаркам, избегал самодельные криво собранные пибимпап с морковью, грибами и тофу, пульгоги с острым кимчи и даже купленные в вагончике за пределами территории школы хоттоками к арахисом или тыквенными семечками; отказывался от крепкого зеленого чая, минералки и лимоном и терпкого черного кофе, считая себя обязанным, и только поджимал губы, когда доводил своим поведением девочек до слез. они воспринимали мое поведение как попытку ухаживания, и ухаживали в ответ, а я не нуждался в отношениях с ними, и в них тоже, в принципе, не нуждался. я понял это в юности, когда парни в раздевалке после тренировки по баскетболу обсуждали девочек из группы поддержки: они были старше нас всех, выпускались в том учебном году и все с кем-то встречались, но моим одноклассником не мешало это трепаться о них; соджун таскался по пятам за харин. она ответила ему взаимностью, пригласила на вечеринку по случаю победы нашей команды в школьном первенстве, а потом заперлась с ним в своей спальне до самого утра. соджун всегда был треплом, и неудивительно, что не смог удержать язык за зубами, как только оказался после следующей же тренировки в раздевалке. он считал себя каким-то самцом, рассказывая в подробностях, как имел харин, а остальные собрались вокруг него, как голодные псины, ждущие от щедрой руки кость, разве что слюнями на керамический пол не капали, и забрасывали вопросами обо всех интимных подробностях: насколько она гибка в постели, насколько хорошо раздвигает стоны, насколько глубоко заглатывает, оказавшись на коленях, насколько громко стонет, когда ее тянут за волосы и заставляют прогнуться еще ниже; мне не было интересно: фантазия не бушевала, гормоны не шалили, воображение не разыгралось; но я стоял там, вместе с остальными, и сравнивал себя с ними же. кто-то не скрывал: от представленного член привстал; остаться наедине с девчонкой в неполные шестнадцать хотелось каждому, но не каждому удавалось, и поэтому соджун стал настоящим героем. с харин они долго не провстречались: она узнала о том, что он рассказал обо всем моментально и почувствовала себя униженной и оскорбленной; даже угрожала своими родителями, если соджун еще раз откроет рот и посмеет что-то про нее кому-то сказать. ее отец был довольно влиятельным, и связываться с ним никто бы не захотел. соджун пришлось приносить публичные извинения на школьном дворе, а вскоре после этого о сложившейся ситуации позабыли. я рассказал тебе обо всем в подробностях тем же вечером: ты втыкал в телефон и мычал что-то нечленораздельное, пока валялся на моей кровати, задрав босые ноги кверху; я сидел на полу, подпирая изножье спиной, и переписывал из твоей тетради домашку: в школе я ненавидел практически все предметы, кроме физкультуры, и частенько забивал на подготовку к урокам. к счастью, ты за сытый ужин и купленный соджу соглашался давать списывать; делал все добросовестно и ждал меня после каждой тренировки, чтобы мы вместе пошли ко мне или к тебе. чаще, конечное, первое: мои родители редко были дома, и весь первый этаж (первый и единственный) уходил в наше полное распоряжение. мы могли всю ночь рубиться в какую-нибудь тупую игрушку, не забивая головы размышлениями о вечном; могли кататься на отцовской машине по пустым улицам сеула, не боясь попасться полицейским, потому что у меня были липовые права, как и липовое айди, и я уже несколько раз избегал штрафов и арестов благодаря ему; могли просто торчать на заднем дворе в ночной прохладе и есть разогретый в микроволновке фастфуд, касаясь друг друга плечами и коленками. наша дружба вообще не требовала много болтовни, я чувствовал себя уверенно и спокойно рядом с тобой даже в минуты молчания, и это я ценил больше всего. все в тебе я ценил больше всего, на самом деле; и всего - боялся. потому что мне нравились девушки: нравилась из неземная красота и легкость, умение соблазнять и раздразнивать, но сильнее мне нравился ты, шин, и к счастью, мне хватило ума понять довольно быстро: это не то, что стоит тебе рассказывать. я бы мог с легкостью привести миллион аргументов в пользу того, что ты - лучше каждой девочки, таскающей мне шоколад и фруктовые смузи; мог без устали смотреть на твое бледное, лишенное хоть каких-то изъянов лицо, совершенное по корейским мерках своей чистотой и тонкостью; мог разглядывать кошачий вырез темно-карих глаз и чувственный изгиб розовых губ; мог слушать твой тихий грудной смех, разливающийся вибрацией где-то внутри меня самого; мог залипать на движениях - порывистых, резких, как и ты сам, но все это я держал при себе, как и все свои желания. взять за руку, например, или обнять при встрече вместо того, чтобы сухо кивнуть головой; заставить заткнуться не грубым словцом, а поцелуем, когда ты в запале теряешь контроль над самим собой и тараторишь без умолку, выплескивая возмущения и недовольства; запустить после очередной прогулки в морозный вечер пальцы в твои волосы, чтобы не дать им спутаться, а потом спрятать твои руки в карманы моей куртки, чтобы отогреть вечно холодные широкие ладони. я знал, ты не оценишь и не поймешь, и старался, правда старался держать себя в руках; я осознал свои предпочтения довольно-таки рано, прошел через кризис самоопределения быстро, и в этом мне помог интернет и, разумеется, порно с его разнообразием; не то, чтобы я запаниковал - я был испуган до усрачки тем, что возбуждение накатывает не из-за высоких девичьих стонов, а из-за хриплых выдохов на грани рычания; не из-за коротких юбок, а коротких шорт на крепких ягодицах; не из-за ласковых прозвищ и нежных касаний, а слишком внимательных взглядов и неоднозначных комплиментов. я боялся выдать себя самого в какой-либо компании, боялся осуждения и отчуждения, сходил с ума из-за собственных страхов, позже - из-за осознанности влюбленности в лучшего друга, и я был на грани отчаяния, когда решил признаться во всем родителям. мама, на самом деле, догадывалась: я никогда не приводил домой девочек и никогда не рассказывал хотя бы об одной, зато постоянно говорил о тебе и расцветал, стоило только вспомнить какую-нибудь из наших встреч. она сама подтолкнула меня к откровенному разговору, вопросами расшевелила, доверительным тоном успокоила. не говорила, что это нормально или ненормально, не вешала ярлыки, не позволяла напрягаться и просила быть осторожнее, чтобы не наделать ошибок. и я сдерживался - все годы до окончания школы, поступление в институт и первые три курса в нем - я сдерживался, справлялся с завидным успехом и сам верил в то, что все в порядке, но жить во вранье и попытке перехитрить самого себя невозможно. и именно тогда, когда я думал, что все под моим абсолютным контролем, я облажался как никогда.
[indent] ты был пьян, а я должен был осознавать это, когда открыл сначала калитку, а затем и дверь родительского дома в натянутых наспех и даже не застегнутых джинсах; голая кожа моментально покрылась мурашками, их толпища практически стянули между собой лопатки. я даже не успел продрать глаза и принять душ, а футболка, носимая вчера, выглядела слишком непригодно, чтобы я мог позволить себе надеть ее еще хотя бы один раз. когда раздался звонок - продолжительный и настойчивый - я торчал перед зеркалом и водил монотонно зубной щеткой по зубам и деснам, пялился на свое помятое отражение: каштановые волосы торчали в разные стороны воробьиным гнездом, на щеке отпечатался след от подушки и никак не хотел проходить, на подбородке пробивалась свежая щетина то тут, то там, выглядящая максимально убого, а синяки под глазами выделялись синевой сильнее, чем обычно. я не хотел открывать и планировал забить; во-первых, потому что никого не ждал: я вернулся домой пару часов назад и даже не успел поспать нормально, только повалялся на диване перед телевизором, пострадал и заставил себя вновь подняться на ноги. во-вторых, я не имел хотя бы малейшего желания с кем-то увидеться, но следом за звонком в дверь последовал звонок на мобильный. телефон был при мне, и увидев имя контакта на заблокированном экране, лишенное хотя какого-то опознавательного эмоджи (так, например, на моих хенах стояли стаканы пива, микрофон и кегля из боулинга, потому что с ними веселиться выходило лучше всего; на маме, по стандарту - сердечко, на сурин - уродливая рожа с дьявольскими рогами, потому что он лучше всего описывал ее природу и натуру), ведь странно было бы рядом с именем друга указывать перевязанное бинтом раненное сердце, не так ли? я не мог игнорировать тебя дольше: сплюнул пасту, наспех вытер рот и выкинулся из дома в том, в чем был - в многострадальных джинсах, жутко неудобных и жутко узких в области паха: шов давил нестерпимо, стоило только сделать одно лишнее движение, но это меня сейчас волновало меньше всего. ты даже выглядел нетрезво, а было, на минутку, всего лишь одиннадцать утра. либо ушел в загул с рассветом, либо не мог остановиться после ночи. я не знал, где ты ее провел и не был в курсе своих планов, потому что тусовался с хенами: сухо закрыл сессию и предложил собраться у него, прежде чем он отправиться на каникулы в кванджу вместе со своей девушкой; тэмин его поддержал, ровным счетом как и ран: тот в принципе никогда не отказывался. я любил с ними веселиться, они покупали выпивку и закуску, кормили без устали и таскали собой из одной квартиры в другую от каннама до итэвона. и вчерашний вечер я ждал по-настоящему долго: мне безумно, безумно, безумно хотелось влить в горло как минимум два виноградных соджу, а делать это, пока родители были дома, я не мог. было бы кощунством заставлять их волноваться и переживать. я помог тебе войти: ты притащил с собой недопитую бутылку чхонджу в бумажном пакете, а еще жаренных осьминогов и куриные крылышки в меде и чесноке; от вида алкоголя меня воротило: вчера я перебрал, к счастью, не обнимался с унитазом, но был к этому чертовски близок. однако, я практически не ел, и запах еды пробудил зверский аппетит. ты по-хозяйски устроился на родительской кухне с чхонджу, пил прямо из горла и отказывался от закуски: кидал в рот копченных кальмаров маленькими горстями, но больше ни к чем не притрагивался, а я готов был собственные пальцы сожрать, измазанные соусом. нам не нужно было говорить: ты, кажется, искал компании, чтобы не пить в одиночестве, как полный неудачник, а я не был готов слушать истории о том, как тебя кинула очередная девчонка, или как очередную девчонку кинул ты. их в твоей жизни было дохуя, и я, правда, шин, старался быть для тебя лучшим другом, старался стать братом, старался выполнять все свои обязанности, являясь для тебя хеном (разница в пару месяцев не ощущалась, но мне нравилось, как ты иногда баловал мой слух этих прозвищем), но я устал держать на своем лице эту ебанную маску. устал делать вид, будто прекрасно понимаю тебя; устал делать вид, будто мне действительно жаль; устал делать вид, будто все в полном порядке, потому что нет, не в порядке. ни все, что происходит, ни я сам; потому что мое сердце заполошно бьется, сходит с ритма и с ума - тоже, стоит только тебе оказаться рядом; потому что я стараюсь не смотреть на тебя вообще и увожу все время взгляд в сторону, предпочитая разглядывать мыски найков, а не пялиться на то, как твои губы обхватывают трубочку, воткнутого в стакан холодного кофе или узкое горлышко стеклянной бутылочки. даже сегодня, сейчас, я демонстрирую то, насколько увлечен этой заледенелой курицей и этими пережаренными осьминогами, лишь бы только не вестись на твой хмельной заплывший взгляд. ты же будто насквозь глядишь и лапаешь самую душу, ушедшую уже глубоко в пятки. ты что-то говоришь, а я отвечаю, твержу что-то, не задумываясь над смыслом произнесенных слов, а потом перемещаюсь в гостиную, чтобы найти под диванной подушкой пачку сигарет и зажигалку. табак помогает унять дрожь в пальцах и привести посаженный прокуренный голос в норму, в отличие от паровой или электронной дряни; ты идешь по пятам, разве что бутылка остается на столе. шлепаешь босыми ступнями, и когда я затягиваюсь, стоя у окна, замечаю лодыжки. они у тебя не по-мужски красивые: длинные, тонкие, узкие, как у девчонки, с бледной кожей, пересекаемой голубоватыми венками, будто мрамор; с острой косточкой на щиколотке, с ровными пальцами и ухоженными ногтями. я затягиваюсь сильнее обычного, и в легких начинает печь: дым, скапливающийся где-то глубоко внутри, приносит физическую боль, но она не сравнится с моральной. я выдыхаю в открытое окно, и ветер подхватывает сизые клубы; ты стоишь недолго рядом, потом - усаживаешься на диван, в самый угол забиваешься, раскинув широко в стороны ноги в мягких спортивных джогерах. и говоришь вновь. о родителях, которые давят на тебя по любому поводу, о девчонке, с которой действительно не срослось, но которую уже готов быть знакомить с матерью, об учебе в институте и о сомнениях касаемо того, что занимаешь тем, чего хочешь и своим нахождением или, наоборот, отсутствием на правильном месте. я пропускаю половину твоих слов мимо ушей. не потому, что мне не интересно, а потому, что знаю все, что ты скажешь. даже порядок всех этих предложений. могу остановить тебя и продолжить с любого момента. ты ведь такой: вечно переживаешь. не можешь жить настоящим, не можешь позволить себе заботиться только о себе, и от этого же страдаешь. ты слишком зациклен на чужом мнении, а я зациклен на твоем, я готов все сделать, чтобы счастливым был ты, а не кто-то, и поэтому, когда ты замираешь, я не замечаю; когда тон твоего голоса меняется, темп снижается, я не фокусируюсь и на вопрос «о чем думаешь, дже?» отвечаю, потеряв связь с реальностью: - кажется, о том, что ты мне пиздец как нравишься, - и ты замираешь. даже дышать перестаешь на мгновение. этой секунды хватает, чтобы я замер точно также, чтобы истлевшая сигарета обожгла подушки пальцев, чтобы я затушил ее о землю в цветочном горшке матери и рискнул посмотреть в твое лицо. ты смотришь точно также шокировано, уверен; разве что взгляд твой лихорадочно блестит, скользит от глаз к губам (свои ты облизываешь попеременно в попытке увлажнить, они у тебя тонкие, не привлекательные, если присмотреться, но девчонкам нравится, и мне - тоже, наверное, именно поэтому с шипящим сквозь зубы «блять» я сокращаю между нами расстояние, боясь упустить момента. на первый гулкий удар сердца моя правая ладонь сжимает подлокотник дивана, а левая его спинку; на второй гулкий удар сердца я склоняюсь над тобой, и мое колено оказывается между твоих разведенных ног; на третий удар сердца я урезаю расстояние, чтобы сразу же - на четвертый - впечататься в твои губы. на поцелуй это мало похоже: мы бьемся зубами, врезаемся больно, и я морщу в недовольстве нос, прежде чем смягчиться в невинном касании. жду, что ты ударишь: по лицу, дашь в живот, чтобы согнулся пополам, и еще куда, но ты отмираешь и действуешь наперед: захватываешь своими мою нижнюю, потом - верхнюю, не пытаясь попасть в рот языком, массируешь их, ласково настолько, насколько получается, и это отличается от поцелуев с девушками безумно. потому что твои губы сухие не только на внешний вид; они жесткие, с отшелушевающейся кожей; и даже слюны не хватает, чтобы сделать их мягче. я смелею, робость уходить на второй план, и клоню голову в бок, целуя увереннее. ты цепляешься теперь уже зубами, зажимаешь и тянешь на себя нижнюю, и я не сдерживаю глухой прорывающийся стон, вибрацией отдающийся в самой груди. я наклоняюсь ниже, чтобы быть еще ближе, и мое колено, но до сих пор не касающееся дивана, оказывается ближе к тебе; я улыбаюсь сквозь этот поцелуй, давлю - в самый пах, и ты вздрагиваешь всем телом, пытаешься отодвинуться, но у тебя не выходит, и каждая попытка приводит к тому, что ты проезжаешься промежностью по колену в плотной джинсе. и это заводит; это так заводит. ты трешься, уловив в этом кайф, и сквозь ткань твоих штанов невозможно не заметить то, насколько ты возбужден; и мне хватает этого, чтобы собственный член, скованный узкими боксерами, заинтересованно дернулся; я знал, что мы не зайдем дальше поцелуев. не дошло бы даже до дрочки, но останавливаться не хотел. целовал, и целовал, и целовал; а когда ты осмелел еще сильнее, когда твои ладони оторвались от дивана и ты опустил их на мою голую грудь, когда ноготь случайно царапнул сосок, я готов был спустить прямо в трусы, веришь? я отлип от твоих губ, но только чтобы посмотреть на твое напряженное лицо, на то, как ты сжимаешь плотно глаза, на то, как открываешь в немом стоне рот, и, не сдержавшись, прижался губами к открытой шее, провел широким мазком языка от ключиц до подбородка, цепляя кожу зубами, но не решаясь на большее, ведь ты теперь уже цеплялся за волосы и контролировал процесс. телефонный звонок стал громом среди ясного неба. ты встрепенулся резко, сгоняя с себя дурман, я отскочил, пытаясь удержаться на ногах, и кинулся шариться по комнате, чтобы найти смартфон и ответить. к сожалению, я зациклился на этом так сильно, что не заметил, как ты ушел. к сожалению, я зациклился на этом так сильно, что не заметил: на мое «ты мне нравишься» ты никак не ответил. я успокаивал себя именно этим: ты испугался, ты не осознал, мы поторопились, ты был взволновал. я испытывал такую эйфорию от того, что ты ответил на поцелуй и от того, как крепко ты держался за меня - блять, шин, в самых сокровенных мечтах я не мог и подумать о том, что ты ответишь мне взаимностью, что будешь гореть всем телом от одних только прикосновений, и это произошло, но где мы теперь? - и я ошибался. я искал оправдания тебе и надеялся, что немного времени поможет тебе успокоиться и вернуться к тому, на чем мы остановились, после разговора обо всем, но ты меня откровенно избегал, и я понял вдруг: для тебя все было ошибкой. для тебя это было, возможно, какой-то шуткой. розыгрышем от воспаленного мозга. и твой стояк - это реакция на поцелуй и невинный петтинг, а не откровенная демонстрация желания. и сам я - не то, чего ты хотел на самом деле. поездка родителей затянулась: маму пригласили на семинар в токио, и она купила билеты прямо в кванджу, чтобы не заезжать домой и не тратить на это время. отец решил полететь с ней: они собирались купить костюмы и все необходимое уже в японии, говорили, что приедут не раньше, чем через неделю, и дом оставался в моем распоряжении еще как минимум на семь дней. я мог бы устроить вечеринку, мог бы собраться с хенами, мог бы привести кого-нибудь: найти компанию на ночь не трудно, особенно в арене, по-настоящему классном ночном клубе в итэвоне, но вместо этого торчал в четырех стенах и изредка выходил на крыльцо, чтобы, пялясь на цветущие розовые кусты опустошать пивные бутылки, сидя на каменных ступенях. иногда заглядывала миен, аджума из дома напротив, и заносила пироги с грушей и свинину с вялеными томатами. она много времени проводила со мной вместе, когда я был еще ребенком, и присматривала, когда мама задерживалась в университете вместе с отцом: они оба были преподавателями в сеульском национальном, мама занималась психологией, а отец инженерией, и я собирался пойти по его стопам, чтобы в будущем свалить из страны. я любил южную корею всей душой: сеул мой дом, и я уверен, никакой другой город не сравнится с ним, но здесь я никогда не смогу почувствовать себя по-настоящему свободным. я не мог раскрыться даже перед друзьями, сомневаясь в том, что они смогут меня понять по-настоящему; смогут принять и не попытаются придушить в какой-нибудь подворотне. трое против одного - мне в этой заварушке не справиться, а боль - последнее, что я готов был терпеть. отсутствие родителей позволяло мне погрузиться в свои страдания; я таскался исправно в институт и посещал все пары, старался выцепить тебя в коридоре этажом ниже, но ты не попадался мне на глаза. твоя староста говорила, что ты не прогуливал; готовился к семинарам и даже участвовал в каком-то проекте. просто успешно сваливал из аудиторий до тех пор, пока я доберусь до тебя. ты не отвечал на звонки и сообщения, даром что не кинул в черный список номер и не заблокировал в к-токе. да и я, на самом деле, не строчил тебе ежедневно: написал несколько сообщений в первый день, когда все произошло, потом еще парочку - в течение всей недели, но даже не предлагал увидеться и поговорить. просто интересовался, как ты, потому что это меня по-настоящему волновало. как бы мне ни хотелось повторить; как бы мне ни хотелось вновь почувствовать вкус твоих губ и твою стремительную настойчивость, ощутить солоноватый вкус пряной кожи, прощупать жилку на шее, холод пальцев - я готов был забыть обо всем этом, чтобы сохранить нашу дружбу. у меня получалось держать себя в руках не меньше десяти лет - мы ведь познакомились, когда были шкетами - и я смогу еще столько же, а потом еще и еще, лишь бы только ты не пропадал, не прятался, не брезговал и не скрывался. я мог бы уже начать волосы рвать на голове: ты буквально испарился, ты будто не существовал никогда и был плодом моего воспаленного воображения, но потом - на седьмой день - все изменилось. это была очередная субботняя тусовка. гынхо собирал в родительском загородном доме, там был бассейн, бильярд и боулинг, и я не собирался отказываться от возможности нажраться в чужом доме и проспать в какой-нибудь комнате до рассвета. я не думал, что ты там появишься; я был уверен, что ты не посмеешь туда заявиться, но ты был там. и был не один.
[indent] густые черные волосы чиа были распущены и прикрывали ее оголенную топом бледную ровную спину без единого недостатка. она громко смеялась, дула пухлые, накаченные гиалуронкой губы, забрасывала ногу на ногу поочередно и не торопилась отдергивать задиравшийся подол своей короткой порнушкой клетчатой черно-красной юбки в складку. она не отходила от тебя и липла своим боком к твоему, терлась щекой о твое плечо по-кошачьи, то и дело шептала что-то на ухо, пока пальцем с идеальным маникюром на длинном ногте выводила узоры на твоей груди. ты выглядел расслабленным, и именно таким был: щурил глаза, пока смеялся над чьей-то шуткой, держал руку между ног своей подружки, оглаживая голую кожу с внутренней стороны аппетитного бедра, поднимаясь с каждым разом все выше и выше и я - я не сомневался, что ребро твоей ладони уже касалось ткани ее трусиков. блять, я готов был блевануть от отвращения прямо там, в вазу с какими-то диковинными цветами, потому что сидел напротив вас и смотрел на тебя, не отводя взгляд в сторону. я соскучился по тебе; я так соскучился, и мне казалось, что я заслуживаю хотя бы объяснений, что я заслуживаю хотя бы извинений за то, как легко ты вычеркнул меня из своей жизни и забыл о том, что мы с тобой, вообще-то, лучшие друзья. ты пялился в декольте своей подружки или в пластиковый стаканчик с ликером или другим каким пойлом, а я пялился на тебя, сжимая зубы настолько сильно, что они грозились стереться в пыль. никто, кажется, не обращал внимания на напряжение, возникшее между нами, но чиа волновалась: она крутила на пальце прядь волос, выгибала широкие брови и кивала в вопросе головой время от времени, будто мне было до нее хоть какое-то дело; я отвлекся лишь на несколько минут - и вам хватило этого времени, чтобы уйти наверх. я не сомневался в завершении вечера для вас двоих: она раздвинет ноги, ты устроишься между ними, она будет выгибаться ужином и стонать громче, чем требуется, потому что девчонкам нравится это делать, ты заткнешь, в конце концов, ей рот ладонью, потому что парням не нравится это актерское представление, и не позволишь себе спустить, пока находишься в ней, ведь даже на резинки нельзя надеяться, а я набухаюсь в хлам и не остановлюсь даже тогда, когда кто-нибудь скажет, что уже бы пора, на самом деле. так бывало практически каждую вечеринку, на которой мы оба оказывались; я просыпался раньше остальных, чтобы встретить утро на пустой кухне со стаканом воды и аспирином, дождаться тебя и свалить вместе до того, как наше отсутствие заметят; ты бы проснулся чуть позже и завалился бы на кухню с голым торсом и помятым лицом, с отвратительно вонючим дыханием и таким же настроением. но тогда - в тот вечер, я не собирался тебя ждать. я вообще не собирался что-то делать, что могло хоть как-то связать нас с тобой. ты выбрал трусливый путь притворства, и я пошел по нему следом за тобой. перестал искать возможность встретиться, перестал писать, звонить, выслеживать. все чаще общался со старшими друзьями и все реже вспоминал о тебе, потому что был уверен, что такая позиция позволит моему сердцу избавиться от болезненной привязанности, не приносящей ничего, кроме страданий. тэмин составлял мне компанию чаще остальных: он был всего лишь на курс старше, и мы часто обедали вместе в столовой, часто уходили вместе после пар - он предпочитал прогуливаться до метро и редко брал машину, потому что пробки в сеуле в обед сводили с ума своей продолжительностью. ты все так же таскался с чиа, она рассказывала о тебе своим подружкам в перемены между парами: мы были с ней одногруппниками, и я слушал все россказни внимательно, потому что - потому что скучал, и как бы ни делал вид, что мне заебись и без тебя, это не было правдой. чиа выглядела счастливой, ты - что паршиво - тоже, и я сдался. расслабил вечно напряженные плечи и предпочел плыть по течению. вскоре ты нашел меня сам: присел за свободный стол в кафетерии со своим подносом, ковырялся палочками в кругляше риса и отделял порезанные пополам помидоры черри от кубиков свежего зеленого огурца. я молчал, жевал обжаренные куриные потрошки в кунжутном масле и высасывал остатки сока через трубочку из бумажного пакета, и не собирался тебе помогать с диалогом. он завязался сам собой, кажется, ты что-то сказал, я ответит - и ты облегченно выдохнул, потому что я не вел себя, как обиженка, и старался быть адекватным. адекватным и не таким очевидным. мы все еще не были близки, как раньше: ты продолжал встречаться со своей девушкой, продолжал провожать взглядом остальных, усиленно демонстрируя свою заинтересованность в девушках, а не парнях, но время от времени (я замечал это, разумеется), смотрел на мои губы слишком долго и выпадал, как будто задумывался о чем-то. не составляло труда понять, о чем именно. ты хотел свести меня со своей подружкой, убеждал, что мы поладим, и это походило на какое-то издевательство, ведь я буквально признался тебе в своей влюбленности пару недель назад, и меня не ебали ником образом твои отношения, я не желал тебе ни счастья, ни радости, ни успеха в личной жизни, потому что все, о чем я мечтал, разрушилось стремительно, и я понимал, что не смогу оказаться на месте этой дуры только потому, что между ног у меня твердеющий от возбуждения член, а не горячая влажная узость; под футболку у меня - равнина, а не аппетитная симметричная грудь с вздернутыми сосками; на лице - ежедневная колючая щетина, а не освежающий макияж. я парень, всегда им был и всегда буду; парень, которому нравятся другие парни, которого заводит сила, властность и робость, грубые шутки и тяжелый мускусный аромат, венозные руки и крепкие сильные бедра, жесткие непослушные волосы и натягивающие тонкую шею кадыки, расслабленность и беззаботность, а не нежность, легкость и воздушность, и в этом мы с тобой разные. я признаю, честно признаю, что не такой. что, возможно, дефектный, бракованный и неправильный, но ведь и ты - ты подарил мне надежду, что сам такой же. что я не одинок в своей симпатии, а потом ты отобрал ее и растоптал тяжелой подошвой грубых ботинок. но я не виню тебя, не собираюсь этого делать; хоть и злюсь безостановочно, хоть и гневливость растекается по венам тяжелым осадком пачкая кровь.
[indent] о переезде со мной заговорила сурин. ну, как заговорила: завалилась домой, как к себе, шлепнулась на диван, вытянулась во весь рост и заставила сделать холодный чай с лимоном, медом и имбирем, прежде чем начала, как обычно, ныть: ее парень учился в америке, и я не сомневался в том, как и сухо, между прочим, что джихан, на самом деле, просто сбежал от нее на другой континент; сурин скучала безумно, ожидала летних каникул с нетерпением и собиралась полететь к нему без предупреждения, чтобы сделать сюрприз и обрадовать внезапным визитом, но джихан ее опередил предложением приехать посреди учебного года: она согласилась без лишних раздумий, родители нехотя согласились, и я подумал, что уехать куда-нибудь было бы неплохо; в сеуле меня правда ничего не держало: с друзьями я мог бы видеться время от времени во время их или своих каникул, а еще никто не отменял звонки и фейс-тайм; родителей практически никогда не было дома с их постоянными командировками, семинарами и симпозиумом; серьезные отношения меня не связывали и не сковывали, так что по сути, и скучать ни по кому не пришлось бы. тебя я не вспоминаю умышленно: нам не о чем говорить и нечего делить, попытки делать вид, что мы все еще друзья детства, обламывались с завидным успехам. как раньше уже не будет, мы оба понимали. видеть тебя каждый день в стенах института осточертело и я выбрал тот же путь, по которому пошел ты: трусость и слабина. я собирался не просто уезжать; я собирался бежать куда подальше, не оглядываться и не думать о прошлом ни плохо, ни хорошо. я хотел начать все с чистого листа и ждал возвращения родителей - на этот раз из берлина, куда они летали по делам отца - чтобы поговорить с ними и поделиться своими планами на ближайшее будущее. я уже отправил чисто из любопытства запросы в университеты сша на перевод из сеульского, приложив оценочные листы и листы успеваемости из свежего табеля; качество моего образования должно было быть высоко оценено, джихан говорил, что обучение в корее в америке считается престижным, а это значило, что я на самом деле мог свалить посреди семестра и продолжить уже там. меня интересовал бостон, потому что ни один институт не мог сравниться с массачусетским в области инженерии, а эта специальность по-настоящему меня волновала. я не рассказывал о своих планах никому; не хотел торопить события и ждал официального ответа письмом на электронную почту, чтобы даже разговор с мамой и папой не был пустым звуком. в случае запрета, я мог просто не улетать, но искренне надеялся, что мне дадут зеленый свет. сурин стала единственной, кто был в курсе событий, а потом еще и хвиин, моя - это даже звучит странно - девушка. я не испытывал к ней ни сексуального, ни физического влечения, но знал, что она в меня откровенно влюблена. первокурсница, отличница, спортсменка - идеальный набор идеальной девушки, мне было бы грустно разбивать ее сердце, и именно это я собирался сделать. хвиин не входила в мои планы на ближайшее будущее, я и не думал звать ее с собой, а ее предложение продолжить наши отношения на расстоянии отверг сразу: нести ответственность за одностороннюю любовь не был готов; соединенные штаны страна свободных нравов, страна современности и полного отсутствия консерватизма, возможность сделать глоток свежего воздуха и, я надеялся, найти свое счастье в личной жизни. найти человека, который не боялся бы своих чувств, человека, который смог бы разглядеть во мне нечто большее, чем потенциального приятеля, с которым можно выпить, покурить, поиграть в приставку. мне не нужна была девушка там; мне она и здесь, на самом деле, не была нужна, но хвиин строила глазки, не отставала и бегала хвостиком, как будто не специально, как будто нас сталкивала в корпусе судьба, и однажды я увидел, как ты смотришь на нее удивленно, и подумал - а почему бы и нет? твоя реакция была забавной. вы с чиа все еще были вместе. кто-то говорил, что ты собираешься знакомить ее с родителями, и я предложил хвиин попробовать быть вместе. забирал ее из дома, провожал после пар, угощал свежим кофе и кормил пончиками, чтобы, когда она испачкает губы и щеки в глазури, собрать их невесомыми поцелуями. ее лицо предательски краснело, она смущалась и пряталась в моей груди, обнимая за поясницу, а ты свирепел, злился, пытался не демонстрировать свои эмоции и только крепче сжимал в ладони ладонь чиа; я не понимал - что не так? почему ты раздражался, если был счастлив в отношениях со своей девушкой. неужели я не имею права на тоже самое? наши поочередные попытки восстановить взаимоотношения не приводили ни к какому успеху, мы сталкивались лбами, как бараны, не находили темы для разговоров, но продолжали делать вид, что все еще дружим, что ничто не мешает нам быть чуть ли не братьями; и не понятно, кого пытались обмануть: я уверен, со стороны мы оба выглядели максимально жалко. наверное, именно поэтому я не говорил тебе о том, что собираюсь уматывать из страны в ближайшие две недели: родители вернулись раньше запланированного, и когда я рассказал за семейным ужином в ресторане традиционной кухни в исторической деревне, поддержали мою затею. отец считал этот шаг признаком зрелости и самостоятельности, а мама - попыткой стать самим собой. должен сказать: мне безумно повезло с ними, потому что они приняли меня и мой выбор: папе было гораздо сложнее смириться с тем, что его единственный сын тот, кого общество привыкло презирать, но образование и опыт мамы, а еще терпение и безграничная любовь помогли ей убедить отца в том, что ничего страшного не произошло, что моя ориентация никак не влияет на то, какой я человек, и что меньше от этого любить меня они не должны. разумеется, первое время было сложно: я признался им в шестнадцать, практически в семнадцать. рассказал об этом матери, умываясь слезами, когда осознал, что меня привлекает не противоположный пол, а собственный; попросил не выносить наш разговор за пределы моей комнаты, но она не дала обещания молчать и уже к выходным обо всем знал отец. он выпивал весь вечер, не смотрел на меня и практически не ел. мама шепнула тихонько о том, что он нуждается во времени, и я готов был дать его столько, сколько потребуется; у меня не было никого, кроме родителей, и если бы они отвернулись от меня, я не знаю, куда бы пошел. никому из друзей я не доверял так, как им, и даже тебе я не смог бы открыться, даже к тебе домой не смог бы прийти и рассказать правду, потому что сомневался в том, что ты сможешь принять и понять. и я не ошибся, по всей видимости, ведь тебе не удалось сделать это даже сейчас. я купил билет на ту же дату, которую выбрала сурин: джихан встретит нас в аэропорту и подвезет до кампуса: он состоял в братстве и жил в классном двухэтажном доме, но снял квартиру на несколько дней для того, чтобы уединиться в ней со своей девушкой, а мне уже забронировали место в студенческом общежитии и я ждал с нетерпением и страхом того момента, когда нам нужно будет сесть в самолет и покинуть сеул, возможно, навсегда. сурин и сама строила планы переехать в бостон на постоянной основе, особенно после рассказов джихана о том, что он после стажировки нашел постоянное место работы и оказался на хорошем счету.
[indent] вещи уже собраны: один чемодан стоит у стены, я решил не брать много, только самое необходимое, потому что добрать остальное можно будет уже в америке; да и к тому же, глупо было бы вывозить абсолютно все из родительского дома. я не смог избавиться от баскетбольной формы и худи с эмблемой клуба: с командой связано слишком много, я привязан к ребятам и люблю их искренне, всей душой, пусть мы и являемся друг другу максимум приятелями, но никак не друзьями; после того, как сухо покинул команду, а место капитана заняла хеншик, обстановка стала немного напряженной, но все нормализовалось достаточно быстро из-за вмешательства тренера. мы научились быть единым слаженным механизмом, и это устраивало всех. я бы даже хотел попасть в баскетбольную команду в своем новом университете: сегодня я забирал документы из сеульского института и декан, сжимая широкую переносицу под душкой очков, попросил подумать еще раз, прежде чем ставить подпись в листе отчисления; перспективного студента терять он не имел желания, но заставить меня остаться не мог, и поэтому и не пытался. родители взяли отгулы, чтобы проводить нас с сурин в аэропорту, и я дни считала до приближающейся даты. оставалось всего ничего: дотерпеть до выходных, и я смогу поставить точку на одной странице своей жизни и перейти на другой, чистый лист, не запятнанный разочарованиями. такси останавливается у обочины, я рассчитываюсь наличкой, отдавая таксисту последние десять тысяч вон, и замечаю чужую фигуру у калитки только когда покидаю теплый салон. стаскиваю капюшон белой толстовки с головы, ерошу электризующиеся волосы, стараясь пригладить торчащие пряди на затылке, и прячу левую руку в карман голубых просторных джинс: сегодня прохладно, как-то по-осеннему зябко, несмотря на цветущую весну и приближение лета. - че ты здесь делаешь? - голос звучит низко и хрипло из-за продолжительного молчания и выкуренной перед поездкой в такси ментоловой сигаретой; во рту все еще остался терпкий привкус хорошего табака и я облизываюсь, испытывая желание затянуться еще раз; вообще-то, планирую завязывать. выходит так себе, и именно поэтому я пытаюсь нащупать в кармане зажигалку. в помятой пачке ничего: видимо, я раскурил последнюю у ворот института, пока отслеживал приближение автомобиля через приложение; жаль, потому что рядом с тобой все еще сложно сохранять терпение и самообладание, а успокоиться мне не помешало бы. ты заметно сутулишься, намеренно смотришь все время куда-то мимо и не спешишь отвечать, пока мы на людной улице стоим. ждешь, пока я отопру калитку и двигаешь следом, не отставая, ко входной двери. ввожу код, после звукового сигнала толкаю дверную ручку, а потом чувствую такой же толчок, но уже от тебя, куда-то под правой лопаткой. разворачиваюсь, готовясь вывалить примерно тонну возмущений и послать куда подальше - у тебя длинные, узловатые пальцы и сильные руки, толчок выходит ощущаемым и болезненным, и я не удивлюсь, если на бледной чувствительной коже расцветет синяк. и, знаешь, что паршиво? я бы любовался даже им, разглядывая через отражение в зеркале, потому что следы на моем теле, оставленные тобой, заслуживают вечного внимания. я разворачиваюсь, но не могу проронить ни слова, натыкаясь на твой пылкий злобный взгляд. смотришь из-под нахмуренных бровей, из-под лезущей в глаза растрепанной непослушно челки, и сжимаешь эти самый узловатые пальцы в кулаки. я не собираюсь приглашать тебя в свою комнату или на кухню, я не хочу, чтобы разговор затягивался, и остаюсь прямо в прихожей. прижимаюсь спиной к стене, отделанной декоративной штукатуркой, убираю теперь уже обе руки в карман и смотрю на тебя сверху вниз: разница в росте минимальная, но сделать это мне позволяешь. - долго молчать будешь? - мы заговариваем одновременно, одновременно задаем вопросы друг другу; я не заставляю тебя повторять, разбираю в словах вопрос о том, когда я собирался рассказать тебе о своем отъезде и вообще о сурин. я в непонимании хмурю брови: причем здесь сурин? а потом до меня доходит: о том, что она в отношениях на расстоянии, не знал никто, кроме меня и ее родителей; она часто терлась рядом, и некоторые считали, что в моем разрыве с малышкой-хвиин виновата именно она. видимо, именно хвиин и растрепала тебе о том, что я собираюсь уезжать: я не помню, рассказывал ей о своих планах или нет, но если нет - она, видимо, каким-то образом прознала, и именно поэтому ты сейчас здесь, в моем доме, задаешь мне требовательно вопросы, и ждешь на них ответы. ты не в курсе, что между мной и сурин ничего нет, что к хвиин я не чувствовал ничего и был с ней только для того, чтобы не быть одному, но я не собираюсь оправдываться перед тобой, не после того, как ты ушел, не оставив нам ни единого шанса поговорить. - вылет в это воскресенье. я подал документы о переводе, и меня приняли. только я не понимаю, какого хера тебя это должно волновать? - я все же рассказываю коротко; ни о каком дружелюбии не может быть и речи. я обижен, я оскорблен и чувство моего достоинства задето. не столько твои молчаливым отказом, сколько тем, в каких отношениях мы с тобой оказались из-за гордости каждого из нас. я не рассказываю лучшему другу о своих планах, а лучший друг - последний, кто узнает обо мне хоть что-то. мы ни разу после того случая не собирались с ночевкой дома у одного из нас, чтобы порубиться в приставку, сходить вместе куда-нибудь повеселиться, а потом завалиться в мак и пожрать картошки и ножками, не смотрели сопливые дорамы, чтобы поржать или по-настоящему крутые боевики. мы не обсуждали преподов, девчонок, последнюю мою игру - мы вообще практически не разговаривали и обменивались парой жалких слов только в случае крайней необходимости. общие знакомые считали, что между нами пробежала кошка из-за девчонок: поэтому ты сейчас с чиа, а я меняю одну на другую, не сумев остановиться; я же понимаю: это с девчонками я не смог поделить тебя. и я, видимо, по-настоящему паршивый друг, раз до сих пор заставлял тебя в себе сомневаться.
Поделиться32022-05-29 15:49:20
- Администратор
- Сообщений: 1
- Уважение: +0
B A B Y , Y O U W E R E
the love of my life
m a y b e y o u d o n ' t k n o w i t ' s l o s t ' t i l y o u f i n d i t
t w o w e e k s a g o
[indent] в тяжелых и мятных клубах дыма и неона растворяется все: мысли, трусливыми муравьями, разбредаются по разным уголкам затравленного подсознания; дыхание сбивается, теряя счет недокуренным, дешевым сигаретам, потушенным о бортики стеклянной пепельницы, замыленной изгарью в размашистых пятнах; расфокусированный взгляд плывет, теряя концентрацию в искрящихся зарницах, то ли от лишней стопки соджу, то ли от дрянной травки в неумело завернутом косяке; приглушенный смех, будто бы где-то на заднем фоне, на периферии и грани пьяного делирия: помрачнение сознания; растерянное внимание; нарушенное восприятие и неконтролируемые эмоции - разве не это связывает нас с тобой сейчас? знаешь, от собственных чувств не убежать: они либо сжирают до последнего, проедая огромнейшую дыру внутри тебя самого, оставляя следом проседающую пустоту, либо становятся частью тебя, следуя за тобой по пятам и неугомонным шепотом напоминают о себе ежеминутно. сквозь просто не пробиться: нет никакой бреши в этой смазливой и сентиментальной правде - один из нас выбирает неосторожно бросаться притворством, точно пылью в глаза; второй гордо подбородок вздирает кверху, словно не замечает как сердце, блять - не у ног; сердце уже давно растоптано и сравнено с землей. забавно, не находишь, как умело мы постоянно меняемся ролями, не замечая как выкорчевали внутри каждого из нас настолько отвратительную рану, что никогда уже не заживет. а если и затянется, клянусь, полыми шрамами и рубцами продолжит напоминать об этом каждый божий день до самого конца: а под швами все та же мерзкая боль, которую выблевать хочется, вместе со всей той дрянью, что не помогает притупить ее ни на килогерц. на сраной физике, которую мы вместе посещали в школе, никогда не говорили в чем измеряется сердцебиение - чертово число систол в секунду, хаотично увеличивающиеся при одном только виде тебя; на ненавистной мною химии, никогда не говорили о названии той самой реакции, когда сердце останавливается, а ты целуешь: больно, неуверенно, но, мать твою, до одури приятно; так, что сносит крышу - пока голова раскалывается на части от непрекращающегося похмелья, последней выкуренной мятной и излишне громких чувств к тебе, а внутри осколки будто бы собираются воедино, чтобы потом слишком резко, заново раздробиться на кусочки. ведь именно это и происходит прямо сейчас: жженная травка горчит в горле и противной едкостью давит на носоглотку, разъедая слизистую с каждой новой затяжкой - глаза на выкат, пока голова мягко отпускается на изголовье дивана, пропитанного насквозь запахом гари; а потом долгий и протяжный выдох, высвобождая легкие из болезненного оцепенения, истаивая в тяжелых клубах. я четко ощущаю как чье-то тяжелое тело падает совсем рядом: коленки бьются друг о друга и я инстинктивно дергаюсь, прерывая любой телесный контакт - гынхо дышит загнанно; глаза неестественно блестят и совсем глупая улыбка искажает его помятое лицо: кажется, он знатно перебрал, поэтому я позволяю ему выудить почти истлевший косяк из моих пальцев и затянуться крепко. чиа со своими подружками умотала в другую часть дома и я не имел ни малейшего понятия чем она сейчас занимается: буду откровенен, меня мало ебало все что происходит с ней, поэтому большую часть ее разговоров я терпеливо пропускал мимо ушей и лишь кивал, либо затыкал ее милый ротик очередным поцелуем, лишь бы она меньше разговаривала и переставала задавать свои навязчивые вопросы. мне нравилось - по крайней мере, я заставлял себя в это верить, - ее тело; ее идеальное лицо, которое не нуждалось ни в фильтрах, ни в тонне какого-либо макияжа; мне нравилось как податливо она оголялась и позволяла делать с собой все что угодно в постели, подстраиваясь под мои мимолетные прихоти; мне нравилась эта иллюзия отношений и нравилась ее наивная искренность - в таких девушках как чиа не интересна душа; не интересны предыстории и вся эта пустая болтовня; в таких как чиа - интересно только одно и мне повезло, что она прекрасно это понимает. я теряюсь в порыве собственных мыслей до того момента, как мое минутное одиночество не прерывается компанией остальных дружков гынхо, подоспевших следом и распластавшись на диване и креслах вокруг небольшого, деревянного - по всей видимости, винтажного, - журнального столика, заваленного пустыми бутылками из под пива и соджу; окурками и прожженными насквозь страницами каких-то глянцевых журналов - его мама работает в каком-то небезызвестном издании, кажется. енхун громко смеется: настолько громко, что я и сам ощущаю как этот смех царапает горло; следом, бьется о спинку кресла и скрещивает ноги в щиколотках на том самом столике, опустошая одну из бутылок до самого дна; один из его дружков, чье имя я даже не удосужился запомнить, щелкает зажигалкой, продолжая крутить в пальцах фильтр, будто бы оттягивая удовольствие, пока гынхо продолжает разговаривать, явно не контролируя громкость своего голоса: — поговаривают, — он наклоняется чуть вперед, пальцами цепляясь за рваные джинсы на коленках, — что юнхо трахается с каким-то первокурсником, — он по-идиотски улыбается, прежде чем кивком указать в сторону того самого юнхо: невысокий; худощавый; отросшие, черные волосы вьются локонами вокруг его макушки, пока он заинтересованно общается с каким-то другим парнем, чье имя никто из нас не знает. с самим юнхо я был знаком лишь косвенно: раньше, он постоянно тусовался в компании гынхо и его дружков, но в последнее время предпочитает сохранять между ними определенное расстояние, пусть и бывает на всех вечеринках организованных в этом доме. енхун комментирует сказанное и его взгляд скользит в мою сторону: я слишком крепко сжимаю ручку дивана и до побелевших костяшек цепляюсь за горлышко своей бутылки. — завидуешь что не ты подставляешь ему свой зад? — стараюсь говорить расслабленно; спокойно отпускаю ту самую бутылку на пол и прячу руки в карманах тонкой ветровки, чтобы не выдать свое раздражение. следом, увожу свой взгляд в сторону, выдавая фальшивую, короткую усмешку и в картинно-постановочном равнодушии пожимаю плечами, когда молчание кажется слишком растянутым и уже изрядно напрягает. — какого хрена, шин? разве тебе это не кажется странным? — зубы бьются друг о друга почти до скрежета; неконтролируемо облизываю губы и морщусь - мне повезло, что это все можно свалить на алкоголь и прочую дрянь, которой во мне сейчас в достатке, даже если разум трезв как никогда до этого; даже если я умудряюсь сохранить здравость и четко понимаю чем - точнее, кем, - вызваны все эти противоречивые чувства; потому что я четко понимаю кого пытаюсь оправдать: знаешь, дже? в тот вечер я оправдывал в первую очередь самого себя; проговорил впервые вслух все те вещи, о которых боялся даже думать месяцем ранее; в тот вечер я впервые не отмахивался от тех самых воспоминаний. — мне кажется что это тебя не касается. какая вообще разница с кем он встречается? — патологическая ложь дергает за каждую нервную извилину; нездоровая ревность и паршивая привязанность вяжут силки, от которых не получается увернуться на этот раз: я могу тысячу раз повторять самому себе что все в порядке, даже если на самом деле, происходящее между нами едва ли смахивает на нормально. — расслабься, шин, мы просто шутим. ты чего так взъелся? — енхун сплетает пальцы на затылке, выдавливает из себя жеманную улыбку и я понимаю что среагировал слишком остро на то, что не имеет ко мне никакого отношения: я тяжело вздыхаю и наклоняюсь вперед; локтями упираюсь о колени и зарываюсь пальцами в искусственно осветленные, на зло отцу, пряди жестких волос; натягиваю их назад и мотаю головой: — думаю, я просто перебрал, — к счастью, этой отговорки вполне достаточно для того, чтобы отпустить ситуацию и перевести разговор в другое русло: но я больше ничего не слышу. не слышу ни обсуждения предстоящего матча по баскетболу, который не пропущу, потому что ты играешь; не слышу ни шутки касаемо какой-то новенькой девчонки, что недавно перевелась в группу енхуна; не слышу даже когда кто-то разбивает что-то в другом конце комнаты и гынхо подрывается с места, прекрасно понимая что ему влетит от своих предков за это. я не помню как в руке оказывается новая бутылка светлого пива, к которой даже не притрагиваюсь, глазами продолжая изучать периметр широкой гостиной: ты всегда приходишь на эти вечеринки; не пропускаешь ни одну, но сегодня тебя нет - непродолжительные сомнения что ты пытаешься меня избегать улетучиваются, когда я понимаю что ты просто не пришел и это раздражает, знаешь: бесит, до одури - не знать где ты, с кем и какого хрена тебя здесь нет, понимаешь? почти демонстративно и громко я бьюсь бутылкой о твердую поверхность стола, оставляя ее там, прежде чем рывком встать в места: — мне достаточно на сегодня, — ответом на озадаченные взгляды парней вокруг: я не знаю меры. не знаю когда нужно останавливаться, поэтому обычно ты всегда подстраховываешь меня аспирином и минералкой по утрам, чтобы избавить от головной боли, а потом самолично предлагаешь провести у тебя весь остаток следующего дня, чтобы мои родители не увидели меня в таком паршивом состоянии - но этой роскоши я самолично лишился и, знаешь, миндже? я просто горю изнутри этой злостью, только вот на этот раз, она полностью направлена на одного только меня, потому что я единственный кто виноват в том, что произошло - в том, что тебя нет рядом; в том, что я не могу пойти к тебе домой в третьем часу ночи, зная, что ты впустишь и позволишь отоспаться в гостевой комнате - откуда, через полчаса, я обязательно перекочую на пол твоей спальни, потому что так комфортнее; в том, что я пиздец как по тебе скучаю и у меня не хватает храбрости в этом даже самому себе признаться. мне стоило бы найти чиа, сказать что я собираюсь сваливать с этой вечеринки и предложить провести ее до дома, но я знаю чем это все закончится, а мне, поверь, тошно от одной только мысли что мои губы будут касаться ее, когда каждая моя мысль центрируется сейчас вокруг одного только тебя. я не удосуживаюсь скинуть ей даже сообщение в к-токе, торопливо выскакивая из дома и застегивая ветровку. домой возвращаться нельзя, я слишком пьян: я проведу весь остаток ночи в небольшой забегаловке семейства сунг, которая работает даже по ночам, ковыряясь палочками в остатках чимэков и пережаренных осьминогах. телефон предательски скатится до нулевого процента еще до наступления утра - наверное, это к счастью, ведь я был на грани написать тебе какое-то смазливое сообщение о том, что мне тебя не хватает или что еще хуже, что мне не хватает твоих губ, - и я свалю как только на небе появятся первые проблески зарева. инстинктивно попрусь в сторону твоего дома и ближайшие два часа проведу где-то на конце твоей улицы, допивая купленное в круглосуточном магазине сикхе, просто потому что не хочу повышать градус алкоголя в крови. ближе к восьми, я уйду домой, лишь бы не столкнуться лбами с матерью и отцом, но, знаешь, у меня нихрена не получится отоспаться, потому что мыслей будет слишком много; потому что тебя в них будет слишком много. знаешь что противнее всего, хен? я не имел ни малейшего понятия что способен чувствовать такое, до того, как позволил себе потерять тебя.
o n e w e e k a g o
[indent] я не могу расслабиться, лопатками впиваясь в твердое изголовье односпальной кровати, пока чиа осторожно проводит влажным языком вдоль покатого плеча, периодически всасывая бледную кожу, потому что ей нравится оставлять чертовы метки. длинные ногти скользят по оголенной груди, находя в ней точку опоры, в то время как губы оказываются невпопад то в области шеи; то где-то под линией челюсти, покрытой едва заметной щетиной; то у самого края моих собственных губ, за которые цепляется, продолжая ерзать и неестественно извиваться в пояснице. она не тянется за поцелуями, просто потому что я не отвечаю на них: я позволяю ей развлекаться - вплетать длинные пальчики в отросшие волосы; оставлять влажные следы на тех участках тела, до которых может дотянуться, все еще сидя на моих коленях; издавать скомканные стоны и приглушенное мычание, которыми пытается возбудить ответно. мои руки на ее талии, оглаживают аккуратные и тонкие изгибы механически; бесчувственно и скорее инстинктивно и я слишком часто залипаю, впиваясь пальцами предельно крепко, но ее это заводит еще сильнее. меня не заводит ничего: ни ее непрекращающиеся прикосновения; ни полу-пьяный шепот под ухо; ни то, как под конец она цепляет зубами мочку и уменьшает расстояние между нами еще сильнее; не заводит ни ее полуголый вид - у чиа совсем идиотская привычка покупать нижнее белье на размер поменьше, чтобы грудь казалась визуально больше, вываливаясь из лифа; не заводит даже то, как она продолжает двигаться, намеренно трется промежностью о мой пах, через ткань своего нижнего белья под до неприличия короткой юбкой и моих джинс, от которых она уже пару раз пыталась избавиться, но я лишь цеплял ее запястья и возвращал ладони на свою грудь. как бы она ни старалась, возбуждение не накатывало; отвечать взаимностью на все ее действия мне не хотелось; член даже не дернулся инстинктивно в штанах и это, в конечном итоге, надоедает. она прижимается губами вплотную к моим; ведет ладонями вдоль шеи, надавливая; пытается углубить поцелуй, но я отстраняюсь, ответно натыкаясь на ее озадаченный взгляд. облизываю губы, после чего дергаю ногой, призывая ее приподняться с моих колен и чиа послушно встает, торопливо накидывая поверх свою рубашку, но не торопится застегивать маленькие пуговички. она сидит на краю; не дергается, наблюдая за тем, как я с пола хватаю свою футболку и натягиваю ее поверх; тяну за края, пытаясь разгладить и избавиться от непритязательного вида помятости, взъерошиваю волосы и с дверной ручки хватаю стягиваю свою джинсовку. родители чиа уехали на все выходные и оставили в ее распоряжение дом: она написала мне об этом утром; сказала что могу остаться у нее, чтобы мы могли провести больше времени вместе и, откровенно говоря, эта идея казалась хорошей. я думал, это поможет абстрагироваться; избавиться от докучающих размышлений; разрядит меня несколькими заходами в ее комнате; на кухонном островке, пока будем заваривать быстрорастворимую лапшу; на диване в гостиной, не вытерпев даже десять минут какого-то идиотского фильма, который она выберет сама, а потом еще одним в душе, перед тем как лечь спать, избавляя меня от всех сомнений, но секс с ней перестал прельщать, кажется, уже после первого раза, на втором этаже дома все того же гынхо, в комнате его предков. последующие разы происходили только в состоянии совершенного отсутствия хоть какой-либо трезвости, когда мне хватило одного только ее прикосновения в области паха, чтобы возбудиться моментально и кончить спустя всего несколько минут. — мне сейчас не хочется. — ответом на ее озадаченный взгляд, которым она продолжает сверлить меня, на этот раз уже скрестив руки и прикрывая ими свою грудь. знаешь, что дерьмовее всего? я прекрасно понимал в чем дело: будь на ее месте любая другая девчонка; будь на ее месте какая-то первокурсница с привлекательной фигурой или какая-то миловидная айдолка с идеальными формами, я бы все равно не захотел бы продолжать и не ответил бы взаимностью, потому что единственное что живет сейчас во мне: ревность, которая буравит подсознание и глодает что-то в области межреберья, проникая все глубже, пока не прожжет и истерзает насквозь каждое из двух предсердий. перед глазами, точно клеймом на сетчатке, воспоминание о второй перемене: хвиин неуклюже сутулилась и отпускала взгляд в пол, заправляя за ухо темные волосы, которые продолжали выбиваться из-за слишком короткого каре; твоя правая рука на ее талии и ею же ты умудряешься настойчиво припечатывать ее к стене, пока левой держишь свой рюкзак. я не знаю почему остановился; просто стоял как вкопанный и пялился на то, как она что-то шепчет тебе на ухо, а ты киваешь, наклоняясь вперед и целуя. клянусь богами, дже, я готов был выблевать в тот момент весь свой завтрак, приправленный тремя сигаретами еще до начала первой пары, а вместе с этим и все свои чувства к тебе. ты даже прикрыл глаза, точно получал удовольствие от ее податливости, а потом и вовсе коленом пододвинулся вперед, раздвигая ее ноги ради собственного удобства и я больше не выдержал. развернулся на все сто восемьдесят и спустился по лестнице, а потом и вовсе забил на пару по геометрии, шарахаясь последующие полтора часа вдоль кампуса, попеременно сжимая и разжимая кулаки, чтобы хоть как-нибудь избавиться от раздражения; нахлынувшего гнева и четкого нежелания делить тебя хоть с кем-нибудь. я знал что ты нашел себе девчонку: об этом мне рассказала чиа во время обеда, отделяя овощи от риса, точно высчитывая калории и пытаясь хоть как-нибудь разбавить повисшую между нами тишину. мы редко о чем разговаривали; откровенно говоря, общего между нами не было ничего, но почему-то ни одного из нас это не смущало, пока мы притворялись самой настоящей парой. она спрашивала давно ли вы вместе, а я лишь незаинтересованно пожал плечами - мы ведь с тобой почти не разговариваем в последнее время. позже, я заметил что вы тоже обедаете вместе; видел пару раз как ты ждешь ее возле ворот университета и не один только раз видел, как ты носишь ее сумку, позволяя ей цепляться за твое предплечье и громко о чем-то разговаривать - так на тебя не похоже, знаешь. я почти убедил себя в том, что ты делаешь это только чтобы разозлить меня, но сегодня это все перестало казаться какой-то ребяческой игрой, в которой мы оба идем наперекор всевозможным правилам. спиной прислоняюсь к двери, пока с помощью приложения пытаюсь словить хоть одно такси: пешие прогулки не прельщают и мне откровенно хочется поскорее завалиться в собственную постель с одним только стремлением - как можно быстрее отрубиться и проспать до самого утра, даже если легче не станет. — мы можем заказать доставку и посмотреть какой-то фильм. нам не обязательно, — я недовольно морщусь и мотаю головой, не позволяя ей закончить свое предложение - наверное, чиа действительно достойна нормального отношения к себе, чего я не могу ей дать. не тогда, когда, блять, каждая моя мысль - о тебе; не когда, якобы стальная оболочка, дает трещину настолько глубокую, что внутренние устои полностью перестраиваются: я думал, что все это время вру всему окружающему миру - как оказалось, единственный кого я напичкал вдоволь собственной ложью, являюсь я сам. — послушай, чиа, — блокирую телефон; прячу его в карман, а следом прячу и собственные ладони; макушкой бьюсь о твердь белой, деревянной двери и хмурюсь, — ты классная и все такое, но думаю у нас ничего не получится. — забавно, правда? ведь еще неделю назад, я был уверен что обязательно познакомлю ее со своей семьей, потому что мне казалось что все действительно серьезно; еще неделю назад, я был уверен что мне чертовски повезло подцепить такую девчонку и еще неделю назад, я убеждал себя в том, что эти отношения определенно отличаются от всех остальных, что были до этого. только вот не было никаких чувств; не было никакой любви: это была лишь жалкая попытка соврать самому себе в очередной раз: может быть у меня никогда не клеилось с девушками, просто потому что мне на самом деле нравились не они? может ничего не получалось, потому что на самом деле мне нравился ты? наш дальнейший разговор прошел не так, как я себе того представлял: я свалил сразу же, как только увидел на ее глазах подступающие слезы, потому что не имел ни малейшего понятия что говорить: мне не жаль; я не знаю чего она достойна; я не знаю будет ли она счастлива в своих следующих отношениях - точно знаю, что в ее послужном списке я останусь как тот самый конченый бывший, которого принято ненавидеть за разбитое сердце, и которого, обязательно и вдобавок, возненавидят и все ее подруги, только вот, так уж вышло, это волновало меня меньше всего тем самым вечером. по всем законам жанра, мне стоило заявиться к тебе домой; как минимум, скинуть сообщение и предложить прогуляться вместе или что-то в этом роде, чтобы поговорить, но я не позволяю себе даже открыть переписку с тобой, потому что боюсь получить в ответ отказ, с упоминанием имени хвиин - почему-то становится тошно и сердце сжимается, а потом предательски прямиком к ногам, когда я в очередной представляю тебя в ее компании. вместо этого, короткое сообщение енхуну с прикрепленной геолокацией и коротким: «я угощаю», чтобы не пить в одиночестве. для него, повод у меня вполне очевидный: разрыв с чиа; для меня, чертовым поводом являются чувства к тебе - их так много, что задохнуться можно, потому что они притесняют собой легкие, сердце и все жизненно необходимые органы. под сетчаткой твоих темно-карих глаз целая галактика, в которой размеренно тлел на протяжении всех лет нашего знакомства: в тебе ведь идеально все, знаешь? от твоего характера - эта постоянная забота, вечно ставишь мои интересы наперед своих собственных и откладываешь все на потом, ради возможности провести со мной каждый свой вечер; этот пронзительный взгляд, когда цепляешься за каждую деталь меня самого, почти дотягиваешься до окраин души, только вот ты и есть моя душа; то, как улыбаешься, идешь на уступки, сглаживаешь углы даже когда откровенно злишься на меня, боже - даже то, что начал курить, только потому что я первый обзавелся этой вредной привычкой и это стало еще одним поводом проводить все перемены вместе, спиной упираясь о шероховатую, каменную стену, - и заканчивая твоей внешностью. ты и сам знаешь насколько привлекателен, верно? тебе носят домашнюю еду в красиво упакованных контейнерах, оставляя милые записки; девчонки откровенно залипают и не скрывают этого, потому что есть на что, дже: твой разрез глаз, особенно когда улыбаешься, точно полумесяцы в окроплении звезд; длинные пальцы, бледные ладони, перевязанные тонкими, голубоватыми венками и такие же тонкие запястья, вечно увешанные нитками и плетенными браслетами; спортивное телосложение - оглядываясь назад, я не один только раз залипал на выпирающие мышцы, во время всех твоих игр, которые никогда не пропускал, - и даже чертов пресс, почти как в фильмах где ты бы обязательно сыграл главную роль. ты замечал мой взгляд на себе, когда без толики смущения переодевался передо мной или стягивал футболку в особенно жаркие, летние дни, когда даже кондиционер не спасал; ты замечал и то, как я неоднократно рассматривал твое лицо, особенно когда еще влажные, вьющиеся пряди обрамляют; спадают на лоб, а потом ты зачесываешь их назад; особенно твои губы, тонкие, с острой дугой и, мать твою, даже в самых сокровенных мечтах я и представить не мог что целовать твои губы станет самой желанной и недосягаемой из всех моих зависимостей. и я действительно в очередной раз не сдержусь: выпью слишком много, а по возвращению домой лишь безразлично пожму плечами на все материнские упреки. я не боюсь того, что меня не поймут; не боюсь что оттолкнут или отвернутся, навешав ярлыки вдоль и поперек: теперь уже я боюсь только одного, понимаешь? боюсь того, что стало слишком поздно.
n o w
[indent] я и не вспомню сейчас причину, по которой оказался у тебя тем самым утром: это ведь уже какая-то жизненная условность, что каждый раз, когда я нуждаюсь в тебе особенно сильно, я появляюсь на пороге твоего дома. мы познакомились настолько давно, что я даже и не вспомню при каких именно обстоятельствах это случилось, но точно вспомню, как быстро мы нашли общий язык и как стремительно привыкли; прикипели друг к другу настолько, что почти моментально превратились в лучших друзей. средняя школа, старшие классы, а потом даже университет один, разве что специальности разные - лишь бы пересекались чаще; встречались после уроков и пар, обедая одной порцией токпокки на двоих, в небольшой забегаловке прямо напротив автобусной остановки. моя семья не была проблемной, но я с трудом находил с ними общий язык: как и подобает офисному клерку, отец был крайне серьезен, строг и консервативен в своих взглядах, убежденный что баловать единственного сына не стоит, а вместо этого настаивал на строгой дисциплине и соблюдении традиций; мама была врачом скорой помощи - не смотря на то, что после моего рождения, отец был категоричен в видении того, что ей стоит заниматься моим воспитанием и домашними заботами, он все же пошел на уступки, соглашаясь с тем, что профессия на самом деле хорошая. я чувствовал как с годами, давление возрастает: на мои плечи падало все больше и больше ответственности; больше ожиданий - хорошая успеваемость; поступление в престижный университет; в перспективном будущем, стабильная работа с хорошим заработком, чтобы я мог обеспечить всю свою семью, и, соответственно, порядочную жену, а потом еще несколько спиногрызов - пример идеальной, корейской семьи, в видении моих родителей. и если с успеваемостью у меня получалось справляться, потому что я действительно старался подтягивать свои знания по всем предметам, а позже я умудрился поступить в неплохой университет, тогда с последними двумя не складывалось от слова совсем. я никогда не тащил девчонок домой, просто потому что ни одни мои отношения не длились долго настолько, чтобы решиться на знакомство с такими людьми как мой отец и моя мать: без сомнений, к ней они были бы настолько же требовательны, как и ко мне. и если первое время, они относились лояльно и терпеливо, тогда со годами, за ужином, все чаще всплывали разговоры о том, как безрассудно я трачу свою юность. и чем сильнее я ощущал нежелание возвращаться в пределы собственного дома, тем чаще сутками пропадал на вечеринках в доме гынхо или его приятелей; иногда даже тусовался в компании твоих дружков, с которыми мне так и не удалось найти общий язык, потому что схожих интересов между нами не было; и большую часть своего времени, я проводил у тебя. твой дом почти всегда пустовал: твои родители были в постоянных разъездах; часто уезжали из сеула в другие города, иногда в японию или даже европу, от того ты был только рад моей компании, позволяя оставаться у тебя не на один только день, одалживая мне свою одежду, а в ванной появилась даже моя собственная зубная щетка. забавно, правда? мы никогда не думали о том, насколько это интимно - в моем гардеробе так много твоих футболок, а у тебя дома огромная куча моих вещей, которые ты иногда таскаешь на себе, потому что это казалось правильным. мы всегда находили о чем поговорить и что обсудить, валяясь на твоем диване в гостиной или на кровати твоих предков, потому что она была двуспальной и мы с легкостью умещались на ней оба; по будням списывали друг у друга домашку, на небольшом балконе в теплые дни, чтобы запах сигарет не въелся в мебель - твои родители ведь не знают об этой твоей привычке и ты до сих пор прячешь свои пачки под подушкой или в самый дальний угол прикроватной тумбочки; по пятницам вместе ходили на вечеринки, откуда сваливали рано утром прямиком к тебе домой, покупая калорийную и нездоровую еду по дороге, чтобы провести весь остаток выходных в пределах четырех стен, играя в приставку или за просмотром какой-то глупой дорамы, не смущаясь телесного контакта: нога к ноге, коленом об колено, без какой-либо толики смущения и неловкости. знаешь - даже молчание рядом с тобой было спокойным и умиротворяющим; даже простое присутствие тебя рядом со мной, было способно унять большую часть моих забот и загонов. их ведь становилось все больше и больше с каждым днем и ты позволял мне высказываться; слушал, даже пытался помочь с чем-то и во всем поддерживал, смотря на меня тем самым взглядом, от которого кровь в жилах стыла и только сейчас я понимаю почему. я действительно не имел ни малейшего понятия что делать дальше; не знал в каком направлении мне стоит двигаться и слишком часто уничтожал себя; ломал мыслями о том, что, вероятно, отец прав; что, возможно, я не на своем месте и это чувство; стойкое ощущение неправильности преследовало меня по пятам. у меня не получалось построить нормальные отношения и каждый мой разрыв тебе приходилось проносить через себя - все стандартно. я перебираю с алкоголем, а потом тащусь к тебе под утро, пытаясь оплатить тебе покупной едой - ты позволяешь мне провести у тебя весь остаток дня и готовишь самостоятельно какой-то импровизированный ужин на двоих, отвлекая мое внимание какой-то пустой болтовней - о ребятах из команды; о каком-то проекте по учебе; о прошедшей игре; о работе твоих родителей, и в особенности отца, по стопам которого мечтаешь пойти и ради чего даже на дополнительные занятия записался. и правда в том, что я настолько привык к нашей с тобой обыденности, что стал принимать ее за должное; что не осознавал, как в устоях и заповедях того, что нас связывает, основой давно является нечто большее чем просто дружба. между нами было лишь одно различие: я медленными шажками продолжал пускать свою жизнь по причинному месту, а ты держал все под контролем - в какой-то момент, мне начало казаться что даже мою жизнь, ты стремился удержать в шатком порыве какого-то иллюзорного «нормально», настолько тебе была присуще эта жертвенность. ты ведь знал как усмирить любой мой запал; какими словами успокоить порывы моей агрессии; знал, что именно сказать, чтобы тревожность развязала тугой узел в самом низу живота и стало легче; ты знал, как вести себя, когда на меня накатывала злость и своим раскатистым; заразительным смехом вызывал ответную реакцию: вначале скомканную и едва заметную улыбку, а позже такой же громкий смех. ты, миндже, знал меня лучше чем кто-либо другой, и дело даже не в том, что я собственноручно тебе нараспашку открывал собственную душу, доверяя страхи, тайны и, по всей видимости, самого себя - дело в том, что ты знал каким я являюсь на самом деле и прекрасно понимал, что близко я не подпущу никого, кроме тебя. все просто: ты давно занял центровое место внутри меня и я, инстинктивно, не допускал даже мысли о том, чтобы разделить тебя хоть с кем-нибудь. я ведь никогда не видел тебя в компании девчонок и даже когда к тебе в открытую клеились, подкупленные твоей аристократичной внешностью с крайне мягкими, аккуратными и эстетичными чертами, ты все равно мешкал, в очередной раз ставя меня наперед всех своих остальных приоритетов. только вот, тебе одному хватило смелости разобраться в происходящем между нами и признаться в том, что это уже давно за гранью той самой дружбы: я же, тупым бараном, отказывался смотреть правде в глаза до последнего. все ведь могло сложиться иначе если бы я не струхнул; если бы не испугался наплыва собственных эмоций и толпища мурашек, которые кружили вдоль рук и в области живота, точно бабочки, в тот самый день, когда ты позволил себе перейти черту. все могло бы сложиться иначе, если бы я не оказался настолько малодушным; если бы не оказался ебанным трусом, который не готов был принять константу, в которой мы живем уже так долго.
I T ' S N O T W H A T I W A N T E D
to leave you behind
d o n ' t k n o w w h e r e y o u ' l l l a n d w h e n y o u f l y
[indent] я был слишком пьян; голова шла кругом и гудела, пока я старательно пытался ее приглушить и притупить остатками чхонджу. я высказал слишком много лишнего своему отцу тем вечером; пытался до тебя дозвониться, но ты проводил свое время в компании своих друзей и пообещал перезвонить мне утром, поэтому я снова не придумал ничего лучше, чем нажраться в компании енхуна и его брата, а под утро позволить себе такую роскошь, как завалиться к тебе, заранее потратив последние воны на еду для тебя. естественно, я не собирался возвращаться домой, чтобы выслушивать очередную порцию нравоучений; за два дня до этого, я расстался с соми и, как глупо, на тот момент, все что навалилось за раз, давило слишком сильно и все казалось таким беспросветно мерзким, знаешь? я и не подозревал, что к концу дня станет еще хуже и все перегорит до основания платяного скелета и пары сломанных ребер, хотя, даже чертов удар прямо в живот, обвенчанный костяными крошками, не был бы настолько болезненным как то, на что собственноручно себя обрек. ты выглядел неважно, хотя, будем откровенны, я выглядел еще паршивее; точно подбитая собачонка, которая ждет когда ты наконец-то откроешь перед ней двери и впустишь в единственное, относительно безопасное, для нее, место. ты был молчаливее обычного; вместо скупых слов, на мои вопросы отвечал неоднозначным мычанием или безмолвным кивком, забивая рот остывшей едой, которую тащил с собой через половину сеула, потому что на такси не хватило денег. ты почти не смотрел на меня; намеренно игнорировал все мои попытки наткнуться на твои глаза и в какой-то момент мне даже показалось что ты не слушаешь - а потом, теряешь интерес к еде и без лишних слов перемещаешься в гостиную, чтобы закурить. я последовал за тобой; завалился на диван, предварительно оставив уже пустую бутылку на столе и внимательно наблюдал за тобой, только для того, чтобы на мое взволнованное «о чем думаешь, дже?», получить ответ, из-за которого скрутило живот с такой силой, будто бы все мои внутренние органы перемешались в кучу. я не успел ничего ответить; переваривал твои слова слишком долго и не заметил, как одним рывком ты оказался прямо передо мной, уменьшив расстояние до предельного минимума, а потом удариться губами о мои. вначале было грубо; болезненно и непривычно, но за одну только секунду, я понял что хочу большего; почувствовал что мне тебя слишком мало и позволил себе ответить: не углубляя; не пытаясь перенять инициативу, но сминая твои губы поочередно; чтобы провести языком вдоль нижней и вычертить ту самую острую дугу, вдоль верхней; прикрывая глаза от удовольствия. мать твою, дже, я никогда не получал настолько сильное удовлетворение от поцелуя; я никогда до этого, не мечтал так крепко, чтобы это не заканчивалось; никогда до этого, не возбуждался настолько резко и никогда до этого, мне не казалось все настолько правильным. и я потерял бразды правления; потерял контроль, чувствуя как крышу сносит от твоих прикосновений; от того, какими горячими оказываются твои ладони; от того, как сильно мне хочется коснуться твоего тела - ведь именно это я и делаю, когда мои пальцы вдоль твоей груди, мазком по бледной коже все выше. я четко ощущал, как члену в штанах становится слишком тесно, в особенности когда это чувствуешь и ты, и намеренно продолжаешь касаться коленом, проверяя меня на стойкость. ты отрываешься и прежде чем я попытаюсь снова прильнуть, твой влажный язык уже вычерчивает неровные линии вдоль длинной шеи, а мои пальцы путаются в твоих каштановых волосах. я хотел большего; четко понимал, что мне это все нравится и что я не хочу останавливаться, поэтому прижимался ближе, крепче, настойчивее; грубо впивался пальцами в твою кожу, от того, что тебя было недостаточно, но посторонний звук возвращает ногами на землю - ты отрываешься; уходишь в сторону своей спальни, в поисках телефона и я теряюсь. но еще сильнее я пугаюсь собственного стояка; того, как продолжаю облизывать собственные губы, чтобы почувствовать в очередной раз тебя на вкус; еще сильнее я испугался того, что ты тоже, миндже, мне пиздец как нравишься. я не знал как вести себя когда ты вернешься в комнату; не знал как смотреть на тебя и что именно говорить, поэтому моментально подорвался с места и быстрым шагом направился в сторону выхода. я не вернулся домой - вначале пытался протрезветь шатаясь по центру; позже, завалился к енхуну, который позволил мне отоспаться и прийти в порядок: синяки под глазами сиреневыми пятнами распластались слишком глубоко; мелкая дрожь не прекращала бить по пальцам и расфокусированный взгляд оттягивал меня чуть ли не за волосы в самые дебри затравленного подсознания. я старался не думать, веришь? только вот ничего не получалось: я все еще чувствовал и твой вкус; и твой запах; и твои прикосновения на себе, фантомные, но все еще такие горячие; настолько переполненные желанием, что, клянусь, меня било каким-то нездоровым ознобом от одних только мыслей об этом. но что-то стопорило; вставляло палки в колеса - думаю, это страх; думаю, это боязнь признаться самому себе в том, что я отличаюсь от остальных; думаю, это была неуверенность в том, что я действительно этого хочу. я ссылался на то, что был нетрезв; искал себе оправдание в минутной слабости или, знаешь, в затуманенном рассудке; в чем угодно, что могло хоть как-то походить на правду. я никогда не думал о том, что мне могут нравиться парни: и в то же время, по какой-то причине, меня до безумия тянуло к тебе. не по-дружески; далеко от приятельства и прочего - меня тянуло к тебе на физическом уровне; так, как никогда до этого не тянуло к девушкам. ты написал мне тем же вечером; спросил в порядке ли я - и в этом весь ты, дже. в очередной раз ставишь меня наперед всего, даже если это мне стоило спрашивать в порядке ли ты: это ведь тебя оттолкнули; это от твоей правды убежали; это тебе, кажется, разбили сердце. я даже набрал тебе ответное сообщение, но так и не отправил его - слишком сильно испугался разговора, который обязательно последует за всеми этими формальностями, просто потому что мы теперь не сможем относиться друг к другу как раньше; ничего уже не будет как прежде и эта перспектива вселяла в меня ужас. я так и не ответил на твое сообщение; не отвечал ни на одно последующее и намеренно тебя игнорировал и сторонился, убеждая себя в том, что мне нужно время чтобы во всем разобраться. чертова ложь и мы оба это знаем. мне было легко тебя избегать - я знал твое расписание наизусть и проходил мимо аудиторий, в которых у тебя были занятия, и также быстро сваливал со своих собственных пар, потому что ты, ответно, знал мое расписание. мы не пересекались в университете; вскоре ты перестал писать и спрашивать как мои дела; я не приходил к тебе домой, а ты, соответственно, не заезжал ко мне, позволяя мне отдаляться от тебя еще сильнее. отцовский консерватизм ритмично отбивал монотонные шаги в недрах затравленного мозга: кому я вру, повторяя себе из раза в раз что я не такой? я обещал себе что напишу тебе; давал себе еще один день, а потом еще несколько, только для того, чтобы понять: это бы длилось бесконечно, просто потому что мне не хватало храбрости сознаться самому себе. я жалел себя за тот груз; за тот примотанный камень, что петлей к шее и тянет на самое дно, но я почему-то не думал о том, что тебе, на самом деле, еще паршивее и что мое молчание ломает тебя. я не знаю поверишь ли ты мне: но я этого не хотел. не хотел причинять так много боли; не хотел заставлять думать что ты не важен; не хотел заставлять думать что ты мне не нужен. потому что, блять, миндже, я двинусь, если тебя больше не будет в моей жизни: я сломаюсь; перестану и сам складно функционировать, потому что ты давно часть меня; самая неотъемлемая и витальная, без которой я двигаться дальше не могу. без которой не хочу. иронично, тем не менее, как мои действия противоречили всем моим мыслям. чего ты боишься на этот раз, шин? разочаровать предков? я ведь это делаю ежедневно; настолько стабильно, что уже и не вспомню когда они в последний раз мною гордились. увидеть укор в глазах дружков? какая разница - меня никогда не парило их мнение. упреков общества? разве ему не все равно; разве это не касается только нас с тобой? в каких оправданиях я нуждаюсь, когда битый месяц ты появляешься даже с моих снах; путаешь пальцы в моих волосах, а я тянусь за прикосновениями, в надежде почувствовать отзывчивость, податливость и тепло чужого - нет, самого родного, - тела. в чем пытаюсь себя убедить, когда вижу тебя на чертовой вечеринке, и даже на трезвый рассудок мечтаю затолкать свой язык в твой рот и не переставать целовать тебя до тех пор, пока губы не сотрутся и не станет больно - только вот это тоже меня не остановит. зачем продолжаю горячими пальцами опалять твое сердце, мотая головой из стороны в сторону в крике отрицания? раскрытый ад души сворачивает рвотным рефлексом, когда осознаю что делаю только хуже. но я держу себя в руках, потому что от чувств к тебе, я не хочу избавляться.
[indent] чиа сама подсела ко мне в тот вечер, прекрасно зная о том, что я порвал с соми чуть больше недели назад. я не собирался идти на эту вечеринку; не хотел напиваться и раскуривать очередной косяк на троих, потому что прекрасно понимал что ты там будешь - подозревал, на самом деле, ведь ты тоже не пропускал ни одну из вечеринок гынхо, но последний настоял на своем и я зацепился за мысль о том, что, вероятно, это поможет мне развеяться и привести мысли в порядок. как оказалось, недели самокопаний было вполне достаточно чтобы знатно выбить почву из под ног и я решил справиться с этим единственным, знакомым мне способом. я не планировал подкатывать ни к кому; откровенно говоря, думал что выпью немного и свалю домой, пусть и ценой упреков со стороны родителей, но алкоголь в крови; крепкая травка и слишком сексуальная чиа не позволили мне строго последовать своему первоначальному плану. она прилипала ко мне всем своим телом; откровенно выражала свои намерения, цепляясь то губами, то пальцами, будто бы искренне боялась упустить меня. и я расслабился. убедил себя в том, что получаю от этого удовольствие, пока моя ладонь медленно поднималась все выше вдоль ее бедра, забираясь под подол юбки и напористо раздвигая ее ноги еще сильнее, ради собственного удобства. я оказался прав, думая что ты тоже там будешь и ты представить не можешь, насколько отвратительно я себя ощутил в тот единственный момент, когда наши взгляды столкнулись: ты злился; смотрел с откровенным презрением; с таким отвращением и мне захотелось выблевать собственное сердце, чтобы вынуть оттуда стрелу купидона, что так смешно пошутил и разломать ее на части. хотелось выцарапать тебя из себя, знаешь: твое выгравированное имя на сердце и инициалы на ребрах, вместе с твоим голосом, твоими глазами и всем твоим естеством, вокруг которого концентрировалось все мое собственное существование. у меня не было никакого права злиться на тебя, но именно злость я и почувствовал в тот самый момент, поэтому тут же шепнул своей подружке на ухо долгожданное предложение уединиться, чтобы моментально зацепиться за ее запястье и потащить на второй этаж. я даже не целовал ее; не пытался раззадорить и возбудить; не хотел чтобы она оголялась передо мной: мне достаточно было уложить ее на хоть какую-то горизонтальную поверхность, задрать юбку и устроиться между ее ног, выталкивая из нее громкие стоны и крики, которыми пытался приглушить каждую ебанную мысль о тебе. без чувств; без какой-либо отдачи; без желания угодить - зато с тотальным желанием избавиться от тебя хотя бы на одно мгновение. спускаться не было никакого желания и я вырубился в той же постели, чтобы проснуться ближе к обеду следующего дня: не знаю с чего чиа решила что с того момента, мы встречаемся, но я не собирался ей перечить и пошел на поводу этой маленькой прихоти, самоутверждаясь за счет того, что она продолжала околачиваться вокруг меня. о том, что мы вместе, она сразу же растрепалась всем вокруг и я не сомневаюсь что ты тоже об этом слышал: и меня тошнило от себя еще сильнее, потому что вместо того, чтобы сдержать собственное обещание; вместо того, чтобы не потерять тебя окончательно - я разрушил последние мосты между нами. я делал вид что все нормально; притворялся что не тоскую по тебе; что не скучаю, хотя это было не так. я не чувствовал к ней ничего; на трезвую голову, меня не возбуждали даже ее слишком откровенные наряды, но я даже не пытался поставить такую нужную точку и ты становился главным свидетелем этого. а потом, я сделал только хуже: подсел к тебе во время обеда, но разговор откровенно не клеился. ты не строил из себя обиженного; отвечал на мои неловкие вопросы и даже старался и сам заполнить хоть чем-то повисшие паузы. я подумал что было бы здорово познакомить тебя с одной из подружек чиа: решил, будто бы тем самым, смогу исправить все между нами и вернуть дружбу, пусть это и походило на то, как неумело я пытаюсь заклеить пластырь поверх ежесекундно разрастающегося рубца. ты не скупился в выражениях, когда послал меня куда подальше и даже не притронувшись к подносу со своей едой, тут же свалил: я проебался еще сильнее, потому что в очередной раз не хватило мозгов. было опрометчиво думать, что ты тоже мог поторопиться; что ты мог ошибиться и было еще глупее верить, что мы оба сможем забыть о случившемся; что мы сможем притвориться друзьями, когда между нами распяты наши собственные сердца. мы перестали избегать друг друга; пересекались часто в коридорах или на территории кампуса, но общение не возобновилось - мы совершенно не разговаривали, лишь одаривая друг друга ребяческими и гневными взглядами. а потом чиа растрепалась о том, что вы с хвиин теперь вместе и это раскровенило меня окончательно. ты постоянно ошивался в ее компании; приходил и уходил цепляясь за ее маленькую ладонь и действительно выглядел счастливым - это раздражало и я не мог объяснить чем именно. мы не шли на уступки; делали только хуже и усугубляли ситуацию, ковыряясь в незаживающей ране поочередно; так фальшиво делали вид что мы все еще друзья, когда оказывались в одной компании. в один из вечеров, чиа любопытно поинтересовалась о том, какая кошка между нами пробежалась - мы ведь никогда не ссорились, верно? никогда не ругались и нас едва ли можно было представить настолько далеко друг от друга, но этот вопрос вывел меня из себя и неконтролируемо повышая на нее свой голос, я ответил что это не ее собачье дело. с того момента, она больше о тебе не говорила; не рассказывала о ваших отношениях с хвиин и не трепалась о любых новостях, которые хоть как-нибудь тебя затрагивали и это злило меня еще сильнее: с каждым днем, я терял тебя все больше и больше. и я думал что дальше просто некуда уже расширить эту пропасть между нами: но ты, так умело, в очередной раз доказал мне обратное. о вашем расставании с хвиин болтали все девчонки из моей группы, жалея бедную девочку, потому что ты, как оказалось, не дал ей ни единого шанса: я не сдержал ту самую самодовольную ухмылку, которая вылетела неконтролируемо, а позже, в тот же день, за обедом подсел к твоей, уже бывшей, девушке. она растерялась; нервно заерзала на месте и неуклюже выронила палочки из рук, когда я настойчиво уселся прямо перед ней, громко швыряя свой поднос на стол. первые пару минут я молчал, прожевывая кусочки жаренной курицы, позволяя ей собраться с мыслями и намекая на то, что собираюсь с ней поговорить: удивительно, но на мой вопрос о том, почему вы расстались, она даже бровью не повела и как-то озадаченно вздохнула, прежде чем сделать глоток бананового молока и начать ковыряться в своей собственной еде. хвиин выдала все: о том, что почти все свое время ты проводишь теперь с сурин; о том, что ты перевелся; о том, что уезжаешь из сеула; о том, что, мать твою, улетаешь на другой континент - но ты об этом знаешь, шин, разве вы не лучшие друзья? и я должен был удивиться, правда, но почему-то эта новость не застала меня врасплох: тебя ведь уже несколько дней как не видно в университете; ты не единожды говорил о том, что, вероятно, перебрался бы в штаты - вначале бежал от тебя я; теперь, убегаешь ты, так ведь, дже? я разозлился; почувствовал как гнев клокочет в крови и я не смог затолкать больше ни один кусок себе в глотку, отталкивая от себя поднос и подхватив рюкзак, быстро свалил из кафетерии. я не знал как реагировать; не знал что делать: в очередной раз, я четко понимал что не имею никакого права сердиться на тебя, но отчего-то, тот факт что ты собирался уезжать - возможно, навсегда, - ничего мне при этом не сказав, доставляло слишком много боли. блять, чего я вообще ожидал? что ты будешь мириться со всем дерьмом, которое я вытворяю, до тех пор, пока я не смогу ответить тебе взаимностью? что ты будешь смиренно ждать, пока я буду готов признаться тебе в ответных чувствах? что ты не будешь винить меня в том, за что тебе, будем честны, стоило бы меня возненавидеть окончательно и до конца своей жизни? ты разочаровался во мне единожды, а я, точно в сраном дне сурка, повторял свои выходки изо дня в день и по итогу, заставлял тебя разочаровываться снова и снова. а теперь ты возводишь на эшафот мое собственное сердце и знаешь? правда в том, что я это заслужил; правда в том, что я стою только того, чтобы все увидели как оно будет кровить, лишенное тебя, на этот раз окончательно, точно постскриптумом без конечного адресата. я снова прогулял последнюю пару, не способный окончательно смириться со всей той информацией, которая стала моей новой реальностью: впечатал кулак несколько раз в стену, стирая костяшки; скрипя зубами чуть ли не до крошки. я собирался написать тебе, даже набрал целое сообщение, с просьбой встретиться и поговорить, но я не решился тебе отправить его, прекрасно понимая, насколько убого это, должно быть, выглядело бы со стороны. тем более, ты мог с легкостью последовать моему примеру и проигнорировать каждое из моих сообщений и каждый из моих звонков, поэтому я не попытался найти тебя в тот день. во мне зародился еще один паршивый страх: в наши тринадцать, ты сказал что я могу в любой момент прийти к тебе домой; в наши почти что двадцать три, я боюсь того, что мне там будут уже не рады. от твоих футболок в моем шкафу избавляться не хочется; нет никаких моральных сил удалить хотя бы одну нашу совместную или хотя бы одну твою фотографию из фотогалереи; нет никакого желания любить и дальше этот блядский сеул, если тебя больше в нем не будет.
B U T B A B Y , Y O U W E R E
the love of my life
[indent] сегодня я пропустил все свои пары, просто потому что боюсь опоздать; боюсь что второго - кажется, это чуть ли не сотый по счету, - шанса у меня уже не будет. следуя всем законам жанра, когда я оказываюсь около твоего дома - тебя там нет. я не осмеливаюсь написать тебе сообщение или скинуть голосовое, даже если руки будут мерзнуть, поэтому решаюсь подождать тебя, прислонившись спиной к металлическим прутьям и прячу руки в карманах тоненькой курточки. ждать тебя не приходится долго, к счастью: я вижу как такси останавливается напротив твоего дома; вижу, как ты елозишь по карманам и замечаешь меня только тогда, когда автомобиль двигается с места и ты собираешься перейти дорогу - вместо этого, цепляешься за мой силуэт и мешкаешь, будто бы надеешься что я свалю и нам не нужно будет ничего обсуждать. тебе не кажется, что мы слишком долго оттягивали этот разговор? ты стягиваешь с головы капюшон; поправляешь волосы и я откровенно залипаю, но стоит мне только поймать себя на этой мысли, как тут же заставляю себя отвести свой взгляд в сторону, рассматривая мыски своих потертых кроссовок. ты задаешь вопрос и твой голос звучит холодно; почти что отстраненно; раздражающе безразлично, но я все еще не нахожу в себе силы посмотреть прямиком на тебя, пока топчусь в расстоянии всего нескольких шагов, замечая краем глаза как ты не торопишься впускать меня внутрь; вытягиваешь из кармана пачку сигарет, но не закуриваешь, а отпираешь калитку, позволяя мне следовать за тобой. не знаю почему злость накатывает новой волной, а обида дерет глотку так сильно, что начинает саднить: серьезно, миндже? это единственное что ты придумал? свалить отсюда и оставить меня в прошлом? не сказать мне ни единого слова на прощание, наплевав на то, как много всего нас с тобой связывает? вычеркнуть меня из своей жизни с такой легкостью, будто бы меня никогда и не существовало? я глотаю каждую из этих мыслей и она царапает слишком остро; бьется о затворки внутренности слишком гулко, поэтому я не сдерживаюсь: толкаю в спину намеренно сильно; чтобы непременно больно, сразу же, как только мы оказываемся внутри твоего дома. этого вполне достаточно чтобы привлечь твое внимание: мне так хочется выбить из тебя всю эту дурь, веришь? я с таким трудом держусь чтобы не толкнуть тебя еще раз, а потом еще и еще, чтобы даже если свалишь окончательно - вспоминал до конца своей долбанной жизни. ладони невольно сжимаются в кулаки; дышу рвано и я жду возмущений; жду хоть чего-то с твоей стороны, но ты только смотришь - спокойно, невозмутимо, почти бесстрастно - даже сейчас предпочитаешь оставаться самим собой. я смотрю на тебя в упор; наблюдая за тем, как спиной прислоняешься к стене и прячешь руки в карманах, стоически выжидая когда я заговорю, только вот терпения не хватит, потому что твой вопрос вырывается синхронно с моим и звучит он настолько же гневно; вторит недовольству и пахнет той же обидой: — какого хрена я узнаю об этом последним? — и это касается всего. о том, что ты начал менять девчонок как перчатки и расстался с хвиин, чтобы тут же замутить с сурин и спустя меньше недели отношений отправиться вместе с ней на другой конец мира; о том, что ты бросаешь меня здесь, в этом вонючем городе, который люблю только из-за тебя; о том, что собирался уйти не попрощавшись; о том, что позволил мне в себя влюбиться, только для того, чтобы лишить хотя бы малейшей возможности испробовать на вкус ту самую пригоршню, которой мне всегда будет мало. ты не дергаешься даже когда мой голос ломается; срывается и звучит громче чем когда-либо в отношении тебя; не реагируешь почти никак, продолжая сохранять это невозмутимое спокойствие, которое с каждой секундой выводит меня из себя все сильнее и сильнее. а потом ты снова заговариваешь; тычешь меня лицом в мое собственное дерьмо и это должно быть обидно, только вот это, очень иронично, заставляет меня поумерить свой пыл. я не отдаляюсь от тебя; пальцами сжимаю переносицу; надавливаю крепко, пытаясь усмирить поток хаотичных мыслей, которые разрывают мое подсознание на части; пытаюсь сфокусироваться на том, что хочу - что должен, - тебе сказать. — думаешь ты можешь просто так свалить отсюда? думаешь можешь просто уехать и бросить меня здесь? — и я знаю ответы на эти вопросы, но я не хочу чтобы ты их озвучивал, поэтому не позволяю тебе это сделать. на этот раз самолично уменьшаю расстояние между нами; оказываюсь вплотную к тебе, еще до того, как ты успеешь ответно отреагировать: правой рукой цепляюсь за края твоей белоснежной толстовки и тяну тебя к себе; настойчиво притягиваю, чтобы впечататься губами в твои: грубо, резко, больно. и даже если ты не ответишь на этот блядский поцелуй - я не отпущу. не прощупываю почву; не позволяю тебе даже привыкнуть к моей близости, настойчиво кусаясь; цепляю зубами сухие губы и даже в кислороде не нуждаюсь, веришь? целую жадно; голодно, так, как мне того хотелось очень давно - и ты отвечаешь; расслабляешься и размыкаешь губы, позволяя мне углубить поцелуй и я даже собственным воздухом с тобой делюсь, лишь бы не пришлось отстраняться от тебя. ты не отталкиваешь, но я отпускаю, чтобы сразу же прильнуть снова и с еще большей силой; чтобы припечатать тебя к стене, чувствуя как твои пальцы вплетаются в мои волосы, а ты набираешься уверенности; разгоряченным и влажным языком провести снова вдоль верхней губы; вдоль той самой, желанной, дуги, собирая остатки слюней и увлажняя, позволяя отдышаться, и целую заново: нижнюю губу до крови кусаю и эту же кровь всасываю; языком бьюсь о твой и до последнего отказываюсь отпускать, довольствуясь твоей податливостью и тем, как ты мне позволяешь это все делать. вжимаюсь в твой горячий рот снова: долго, тягуче, и уже медленно; прижимаюсь крепче, в приступе алчного желания заменить физическим контактом все вербальное общение и все несказанные слова. мы размеренно дополняем друг друга: когда тянусь на выдохе, ты ведешь на вдохе; когда смягчаюсь, пытаясь выплеснуть в тебя куски неприсущей мне нежности, ты, ответно, прижимаешься плотнее, сминаешь мои губы своими и перенимаешь контроль, марая уже знатно припухшие губы. легкие жжет и я теряю счет сколько раз снова собираю твой вкус на кончике своего языка, прежде чем отпустить сжатую в кулак ткань. прежде чем с коротким, приглушенным стоном разорвать поцелуй и сделать небольшой шаг назад, демонстративно облизывая собственные губы: — ты этого хотел, хен? — с большим трудом проговариваю, потому что дыхание никак не придет в норму; потому что оно сбито и сердце в груди колотится так сильно, что еще чуть-чуть, и точно выпрыгнет наружу - прямиком к твоим ногам, если ты того захочешь. мне удалось застать тебя врасплох, потому что ты не отвечаешь; смотришь удивленно и это даже забавляет: то, как мы успели поменяться местами за последние несколько недель. я растягиваю молчание; позволяю себе справиться с наплывом собственных эмоций и позволяю тебе разобраться со своими. нам действительно нужно поговорить и мне действительно нужно многое тебе сказать: скажи, молю, миндже, скажи что еще не поздно. — я знаю что во всем виноват только я один. мне жаль, я не думал что все зайдет так далеко, — не думал, что страх перерастет в нечто большее; не думал, что не смогу смириться с собой; не думал, что не попытаюсь спасти нас в тот момент, когда мы стремительно падали на самое дно. я и подумать не мог, что спустя десять с лишним лет дружбы, мы сможем настолько отдалиться друг от друга и я не хочу мириться с этим. не хочу мириться с жизнью, в которой не будет тебя и не хочу учиться жить без тебя, потому что я эгоист. потому что мое чувство собственности выкручено на максимум в отношении тебя. потому что ревность клыкастыми зубами впивается в саму плоть и мне не хочется делить тебя ни с кем, в особенности со всем этим ебанным миром, который предстанет перед тобой уже в конце этой недели. — мне было страшно и я не знал как реагировать. потому что мне понравилось целовать тебя, мне понравилось касаться тебя и чувствовать тебя так близко и это пугало, понимаешь? — я не знаю когда ты осознал что мы с тобой намного больше чем просто друзья, но тебе ведь тоже нужно было время чтобы принять это; чтобы смириться и понять что ты хочешь большего, разве я не прав? сколько я себя помню, ты был моим спасением в серых буднях моей собственной жизни и мы на двоих делили совершенно все: не удивительно, что я хочу чтобы это никогда не прекращалось; не удивительно, что я мечтаю о том, чтобы ты оставался рядом и дальше, вытягивая меня со дна каждый раз, когда я буду в этом нуждаться, потому что я сделаю то же самое для тебя. к черту следы чужих губ на моей шее - там есть место только для твоих; в моей жизни есть место только для тебя и ровным счетом как и до сих пор, я не хочу чтобы ты разделял его с кем-либо. я устал бегать из крайности в крайность; устал играть в молчанку, а потом в очередную, идиотскую игру, выдуманную нами же, где мы пытаемся еще сильнее разозлить друг друга. я устал притворяться что счастлив и что у меня все нормально: все паршиво, с того самого дня, как мы проглотили все слова и невыраженные речи. — знаешь о чем я думаю сейчас, дже? — ты вопросительно вскидываешь бровь кверху; снова облизываешь свои губы и это почти раззадоривает во мне желание в очередной раз прекратить это словоизлияние чем-то более весомым, но вместо этого я прячу руки в карманах и коротко усмехаюсь, пожимая плечами. — о том, что ты мне пиздец как нравишься, — я ведь так и не сказал тебе это в прошлый раз, заставляя своим молчанием усомниться в том, что это действительно так. знаешь, я бы отдал все на счете, лишь бы вернуться в тот самый день: не струсить, не сбежать, а припечатать теперь уже тебя к какой-то горизонтальной поверхности и целовать снова-снова-снова, и не потому что буду пьян; не потому что рассудок будет затуманен и зрачки растают в расфокусе, а потому что действительно этого захочу; потому что должен буду убедить тебя в том, что это все взаимно. я оказался хреновым другом и я знаю что никаких слов недостаточно для того, чтобы убедить тебя в обратном. я убеждал тебя в том что счастлив, хотя не был таковым и не хотел чтобы счастлив был и ты, в этих идиотских отношениях на пять минут; я врал самому себе и в особенности тебе, разыгрывая этот жалкий спектакль с одним только зрителем в лице тебя. и как бы сильно мы не цеплялись за прошлое, между нами уже совершено точно ничего не будет так, как прежде: так что, пожалуйста, позволь мне искупить свою вину. не отталкивай тогда, когда я нуждаюсь в тебе больше всего. пожалуйста, дже: не оставляй меня. ты ведь прекрасно понимаешь, разве нет? - если ты того попросишь, я сорвусь с места и последую с тобой куда угодно. просто дай знать, что ты этого хочешь. дай знать, что я все еще тебе нужен.
Страница: 1