A N D   I   H A V E   M I S S E D   Y O U   A L L   D A Y                           
i'm 11 minutes away
s o   w h y   a r e n ' t   y o u   h e r e ?

s i x   y e a r s   a g o
[indent] свинцовые облака алым маревом поблескивают в размытых отблесках бледно-розового неба: закат, тонкой линией, разрезает небо и землю на две половины одного целого. в уголках продолговатого горизонта багровеют всполохи солнечного света, переливаясь с монадой ночной темноты; в глазах отражаются блики и отсветы пунцового тепла, что оседает на плечи и ветром распыляется в едва осязаемом контуре полумесяца; карминного зноя, что раскалывается на миллионы еще не рожденных звезд, которые, нещадно, умрут к рассвету. зарницы последних лучей отражаются в твоих уставших глазах; гаснут медленно, пока последние отголоски рдяного жара стекают легко и навязчиво путаются в смоли твоих черных волос. есть что-то особенное в сеульских закатах: город тонет всего на мгновение в багряном пламени; оно сжигает дотла многоэтажки, застекленные вышки и неоновые вывески; в медном огне горит каждая улочка, чтобы потом, пеплом затянуться пеленой из мрака и в этой полутьме жить наощупь, под блеклым светом фонарей и громкой жизнью, что не останавливается ни на мгновение. меж пальцев левой руки: засаленное горлышко недопитого, черничного соджу; пальцы правой - аккуратно оглаживают костяшки твоей холодной ладони; перебирают тонкие фаланги и переплетаются, в попытках согреть; автоматически массирую большим пальцем, не отрывая взгляда от последних малиновых искр, что дрожью плывут за пределы острых абрисов жилых небоскребов вдали. ни один из нас даже не живет в этом здании: пробрались тайком, цепляясь за руки и поднимаясь по лестничным пролетам все выше и выше; срывали с губ друг друга мятые улыбки и старались не шуршать бумажным пакетом с медовыми палочками и стеклянными бутылками, пробираясь на крышу, торопливо: ты ведь тоже, в детстве, ловила взглядом первую звезду, чтобы загадать под ней желание? а сейчас, когда нам за двадцать и проблески лишь зарождаются на голубой синеве: просить больше не о чем. жизнь так стремительно сменила свой маршрут; на все сто восемьдесят градусов и в противоположную сторону, о затворки того, от чего так рьяно бежали будучи маленькими детьми. как иронично: не было никакой стадии отрицания - все случившееся было принято мною как незатейливую данность; будто бы это какой-то пустяк, нестоящий моего внимания, жгучим клеймом опаляя разорванную линию жизни: нездоровое, неестественное, ненужное и червивое местами, точно прогнившее уже давно изнутри. мы с донхе исчерпали лимит; потратили все время уготованное нам и лишь продолжали оттягивать неизбежное, не замечая как гноит изнутри. она была красивой: в выпускном классе носила предельно короткие юбки, оголяющие тонкие ноги и треугольные, острые коленки, вечно обсыпанные пурпурными синяками; она улыбалась идеальной улыбкой, ведь ее отец стоматолог, а в седьмом классе она натерпелась издевок насчет своих брекетов; она аккуратно укладывала темные, длинные волосы, что постоянно пахли ее мятным шампунем и наносила на лицо минимум макияжа, потому что она в нем не нуждалась. это было что угодно, но только не любовь: симпатия; зарождающаяся привязанность; нужда искоренить истлевшее чувство одиночества; подростковая нужда обцарапать губы неуклюжими поцелуями и разгореться моментально, проникая ладонями под мятые складки тонкой одежды где-то поодаль от любопытных глаз. мне нравилась донхе, но это была не любовь; это была не зубодробящая нужда быть рядом двадцать четыре на семь; не нездоровая зависимость, переходящая, плавно, в болезненное помешательство; это было лишь то, что зашло слишком далеко, потому что я не сумел вовремя остановиться; потому что осознал слишком поздно, что бабочки в животе - бабочками и не были; это была тревожность; слизкий страх, что расползался тягуче внутри, скручивая живот; адская мысль о том, что в близости с ней, тлеет чувство избыточной хвори. донхе была чудесной; донхе была жизнерадостной, наивной, отчасти и хорошей; донхе не позволяла мне потонуть в одиночестве, вызванном моей отрешенностью и недоверием; донхе была удобной, но никогда любимой, как бы несправедливо это не было по отношению к ней. мы встречались несколько лет и по какой-то причине, она решила что это навечно; выдумала для себя то будущее, в котором я неизменная ее константа и зацепилась; въелась зубами в эту мечту, не отпуская до самого конца. вначале, нам действительно было хорошо: я был плох в ухаживаниях; сестра, шутливо, но крайне правдиво подмечала, что романтики во мне примерно ноль или даже меньше, но я делал то, что было в моих силах. заботился; помогал; опекал и чувствовал острую вину, когда на ее разгоряченные признания в любви, отвечал скомканным и неказистым: «ага». с детства слишком отрешенный; слишком самостоятельный; слишком скованный, замкнутый в себе и предельно крепко защищающий границы своего личного пространства: я не позволял никому ковыряться внутри моей души и донхе не стала исключением. я был немногословен; скуп в признаниях и скромен в проявлениях своих чувств - оглядываясь назад, только потому что этих чувств и не было. в конечном итоге, это привело к бесконечным ссорам: мы ругались почти ежедневно, за что мне приходилось извиняться каждое утро перед госпожой хенсо, что укоризненно смотрела на меня через приоткрытую щелку входной двери. я привык спать на диване; привык к ее упрекам и не кичился упрекать взамен, подливая масло в вечно негаснущее пламя, будто мы только и делали что ждали, пока оно сожжет все дотла, распаляясь с еще большей силой. мы оба понимали к чему все это ведет: но мы откладывали; не решались поставить точку в этих чертовых отношениях, а потом стало слишком поздно. в тот вечер, донхе выглядела спокойно; кусала тонкие губы и натирала бледную кожу на своих запястьях и тонких пальцах, признаваясь в том, что беременна. я не планировал этого; я этого не хотел - мир, кульбитом, перевернулся вокруг своей оси, кажется, задницей ко мне. я не хотел принуждать ее к аборту; глотал слова на выдохе: вместо «нам это не нужно», громогласное обещание что мы со всем справимся; вместо «мы не можем его оставить», лбом утыкаясь об ее лоб и поджимая собственные губы, клянусь что не оставлю ее; вместо искреннего «я этого не хочу», такое лживое; такое, мать твою, фальшивое предложение выйти за меня, сделанное впопыхах купленным кольцом на последние четыре стипендии, отложенные, некогда, на покупку новой гитары. я не собирался жениться; не собирался обзаводиться семьей так рано и, как эгоистично, никогда не представлял что проведу весь остаток собственной жизни с донхе: но судьба распорядилась иначе и моя совесть; какое-то идиотское благородство не позволили мне поступить с ней по-другому. я не мог ее оставить; у меня не было никакого права клеймить ее перед консервативным, корейским обществом; у меня не было никакого права оставлять собственного ребенка без отца. я стал мягче; стал уступчивее и обходительнее; стал терпеливее, не позволяя себе повысить голос; упрекнуть и, что паршивее всего, заикнуться о собственных стремлениях, на которые пришлось бы поставить крест - чем быстрее, тем лучше. денег едва хватило на нас двоих; с появлением ребенка, расходы увеличатся в три раза и я знал, что мне следует найти нормальную работу, а музыку отложить в дальний ящик, как несбывшуюся мечту. я не смог отречься от своего увлечения окончательно: продолжал писать тексты - кажется, именно в тот период лея и дала мой номер своему, предельно амбициозному парню, который мне никогда не нравился, но который не позволил мне окончательно распрощаться с музыкой, - при этом, совмещая учебу с разными видами подработки - я знал, что после рождения ребенка, не смогу позволить себе попросить и сотню вон у своих родителей. ты появилась в моей жизни именно в тот момент, кажется: слушала не прерывая; позволяла высказаться, отражаясь в моих опьяненных глазах; говорила редко, но не ошибалась ни разу. и ты не ошиблась насчет донхе: я действительно старался стать для нее хорошим мужем - мы расписались быстро, без церемонии и пышной свадьбы, просто потому что финансово это все не тянули; я слепо верил всем ее отговоркам и позволял ей потакать мною, не замечая правды, которая всегда была на поверхности. она не менялась внешне; ее живот не округлялся и она была лишена всех симптомов: она тепло улыбалась; говорила что ее врач тоже поражается этому; говорила что мне не нужно с ней никуда идти - а потом, спокойно; голос даже не сорвался и глаза не блеснули, сказала что она потеряла ребенка. и я не почувствовал ничего: никакой боли; никакой растерянности; никакой грусти. я не почувствовал совершенно ничего и это пугало куда больше, чем перспектива того, через что ей пришлось пройти, пока меня не было рядом с ней. и я злился, когда правда всплыла наружу; я горел праведным гневом и упрекал-винил-корил, не подбирая слов и выражений, срывая позолоченный ободок кольца с собственного, безымянного пальца. все это было ложью; идиотской, ребяческой попыткой удержать меня рядом - не было никакой беременности; не было ничего. донхе так отчаянно не хотела отпускать, что кормила меня нещадной ложью семь дней в неделю; топила в ней меня, и себя попутно, и даже когда горячие слезы проскользнули вдоль ее бледных щек, я не почувствовал ничего. потому что я не чувствовал ничего, пока мы спали в одной кровати, даже не касаясь друг друга под покровом ночи; не чувствовал ничего, когда мы молчали за ужинами, скрипя ножами по поверхности белоснежных тарелок и стуча палочками по бортикам глубоких мисок; не чувствовал ничего, когда она тянулась и целовала в линию челюсти или в щеку, по утрам; не чувствовал ничего, когда ее руки дрожали, в тот день, когда мы подавали документы на развод и не чувствовал ничего, когда помогал ей собирать свои вещи, съезжая из моей квартиры. такое скоропостижное решение удивило и родителей и мою сестру, но я не ответил ни на один последующий вопрос. я больше не говорил о донхе ни с кем. только с тобой, один раз, в тот самый день, когда она уехала, а я не хотел возвращаться домой и мы смотрели на закат на крыше старой, потрепанной многоэтажки, где невысокие выступы были разрисованы неумелым граффити; пока ты сидела на моей куртке, прижимаясь крепко плечом к плечу, чтобы согреться в ночном, сеульском холоде, а я даже не думал двигаться, все еще цепляя пальцами твою ладонь.

[indent] — ты в порядке? — ты говоришь шепотом; едва уловимым, горячим дыханием цепляя мою кожу; так тихо, словно на этой крыше кроме нас, есть кто-то еще; будто бы кто-то может нас услышать. удивительно, насколько неотъемлемой частью моей жизни ты стала всего за несколько месяцев нашего знакомства; удивительно, как быстро я к тебе привык; как сильно начал в тебе нуждаться и как легко я сумел открыться для тебя. у меня с самого детства было мало друзей: я плох в социализации; не умею подпитывать разговоры, не умею поддерживать людей и не умею задерживаться рядом слишком надолго, но ты, так умело, стала единственным исключением из этого правила. на тот момент, когда ты прерываешь молчание, наши бутылки давно опустошены, а губы уже сушит; крошки медовых палочек где-то под ногами, а мятая упаковка где-то сбоку, потому что на дне осталось еще несколько штук; на улице уже час как стемнело и из всех звезд, что россыпью осыпали небо, мы уже и не скажем - какая из них зажглась первой. мы так похожи, виенн: оба гложим; уничтожаем и раздираем все несказанные слова в безмолвии; боимся задавать вопросы, потому что боимся услышать ответы; мы молчим, даже если душу дерет от того, как громко хочется орать. так громко и раскатисто, чтобы услышал весь сеул. он как на ладони сейчас, перед нами: мы возвышаемся над ним; ты смотришь куда-то вдаль, даже когда спрашиваешь; прижимаешь ноги покрепче к груди и подбородком утыкаешься в острые колени, потому что собственные мысли вьют стихийные бедствия в твоем подсознании. ты первая подтолкнула меня в правде: аккуратно, бережно и мягко, словно боялась что это разобьет мое сердце; что это сломает меня - будто бы действительно волновалась и знаешь - я тоже лгу тебе. когда смотрю слишком пристально и долго; когда, наперекор самому себе, стараюсь касаться тебя чаще обычного: случайно; небрежно переплетая ладони; позволяя греть руки в карманах моего пуховика; подтверждая собственное высказывание о том, как замерзли мои пальцы, ответным прикосновением тыльной стороны до твоих щек - до мелкой дрожи и щемящей сердце, улыбки. когда выучиваю твой номер телефона наизусть; когда пишу тебе слишком часто; когда позволяю тебе листать потрепанный, старый блокнот и скользить глазами по свежим текстам; когда раскрываю перед тобой душу, но все еще не позволяю тебе ворваться в мой мир. я лгу себе о том, что не чувствую к тебе ничего; я лгу себе о том, что мне не нужны отношения; я лгу себе во всем, когда делаю вид, что ты не научила меня любить. и следом вру и тебе. — забавно, — говорю, пока короткая усмешка вырывается из потемок моей души; скользит едва уловимой улыбкой по губам, — я не чувствую никакой грусти. но и никакого облегчения я тоже не ощущаю. — все что чувствую: терпкое разочарование, послевкусием после всей жертвенности; великодушного притворства и тщетных, никому не нужных попыток сделать все правильно. убеждать себя в том, что так нужно было: чтобы не сгореть к утру; портить зрение по ночам, вычерчивая слова на скомканной бумаге: потому что мыслить здраво получается только под покровом ночи; засыпать на жутко неудобном диване: чтобы футболки не пропахли ненавистным мне, запахом ее геля для душа; кушать токпокки в дешевых забегаловках: чтобы не приходилось жевать тишину за кухонным столом. и это непосильная; непозволительная ноша, которую я не в праве возлагать на твои плечи, виенн, но ты становишься моим спасением. панацеей от вечных мигреней; от постоянной усталости; от всего жизненного дерьма и в первую очередь, от отсутствия хоть каких-либо чувств в совершенно пустой, грудной клетке. — я был бы хреновым отцом. — я не поворачиваюсь в твою сторону, но ощущаю твой взгляд на себе; четко чувствую, как напрягается твоя ладонь, поэтому отпускаю ее, позволяя тебе прогреть руки в карманах толстовки, ровно также, как это делаю я, при этом не позволяя себе отдалиться от тебя ни на сантиметр: все еще касаюсь плечом - твоего плеча; ногой - твоей ноги. — я этого не хотел. знаешь: семья, дети, все это не для меня. — как иронично: я был практически уверен в том, что первой замуж выскочит моя сестра и ни в каком из всевозможных сценариев, я не позволил себе даже подумать о том, что первым буду я. потому что с самого детства, в моей жизни были другие приоритеты; другие планы: я хотел писать музыку; хотел записать пару песен, которые смогли бы заинтересовать какого-то продюсера и который помог бы мне получать достойную прибыль из главного увлечения всей моей жизни. я не мечтал о всемирной славе: не грезил о мировых турах; о собранных стадионах; о том, чтобы меня узнавали на улицах и о прочих побочных эффектах славы - это не для меня; это так не похоже на меня. — пару дней назад, мы с ханом и кенсу записали нашу первую песню. — говорю осторожно и тихо, зарывая шею в широкий ворот черной худи. парень леи тоже увлекался музыкой; они со своим братом уже как несколько лет мечтают о собственной группе и это никак не вписывается в мои собственные планы, но я согласился просмотреть их тексты, когда сестра меня об этом попросила. согласился отредактировать и добавить какие-то изменения; позже, согласился послушать как песня звучит, наложенная на мелодию, а потом согласился помочь им в записи. в один из последующих дней, я показал наброски из своих самых удачных треков: они восторженно отозвались, после чего кенсу, явно не посоветовавшись со своим братом, предложил мне присоединиться к ним. у нас с ханом натянутые отношения из-за его связи с леей: она значит для меня больше всего на этом долбанном свете и я ему голову сверну, если он посмеет, хотя бы однажды, но сделать ей больно. тем не менее, я принял их предложение: я не пытался с ними сблизиться; не стремился стать основополагающей частью основанной ими группы; не планировал переводить все на доверительный уровень и становиться их лучшим другом и они приняли правила моего непокладистого характера. они давали мне полную свободу действий, а я, в ответ, писал тексты и старался выдавливать из себя тот уровень дружелюбия, на который только был способен. — осталось только найти человека, который согласится нас продюсировать. сейчас, это важнее всего остального. — улыбаюсь мягко и поворачиваю свой взгляд на тебя: ты не ерзаешь; почти не двигаешься и смотришь не отрывая глаз: заглядывая вперед, это был первый раз, когда я осознал насколько я влюблен в тебя, виенн. ты улыбаешься ответно; выуживаешь тонкую ладонь из кармана и протягиваешь мне ее, а я реагирую моментально; цепляюсь пальцами и сжимаю ее в своей. где-то в метрах под нами, на оживленных, даже по ночам, улицам, шумят проезжающие мимо машины; где-то вдалеке, приглушенно, слышится чей-то гулкий смех; из одной из квартир под нами, определенно, всего на несколько этажей ниже, доносится громкая, попсовая мелодия: но это все не имеет никакого значения, пока у тебя получается сконцентрировать в своих глазах всю мою вселенную разом. и мы теряемся во времени: снова, как и всегда, находясь рядом друг с другом; болтаем ни о чем, не возвращаясь к разговорам о том, что действительно тревожит, пока ночь стремительно скатывается в нескончаемую черноту, в которой поблескивают лишь огоньки высоток и желтый свет фонарей вдалеке. я замечаю как дрожат твои коленки - чувствую своими; ты больше не выуживаешь руку из карманов куртки, на которой больше не сидишь, а которую - я настоял, - натянула поверх толстовки, из-за чего я неторопливо поднимаюсь. как оказалось позже, было уже давно за полночь, на тот момент, как ты поднимаешь на меня свой взгляд и ответом тебе служит короткое: — уже поздно. и ты замерзла. — я аккуратно складываю в бумажный пакет весь разведенный нами мусор; цепляю его и удерживаю в одной руке, пока свободную тяну тебе, помогая подняться. — пойдем, я проведу тебя до дома. — я знаю, что ты живешь далеко. знаю, что живем мы в совершенно разных районах города, но ты не противишься, потому что знаешь что я бы все равно настоял на своем. мы спускаемся по лестнице медленно; почти всю дорогу я держу тебя за руку: мы тянемся друг к другу на автомате; неконтролируемо и неосознанно и этот жест не вызывает никакого смущения, пока я веду тебя за тобой, освещая лестничные клетки фонариком на телефоне. кажется, ты говорила о своем семестровом проекте в своей академии; периодически зевала, но упорно делала вид что не устала, пока мы неторопливо шли в сторону подземного прохода в метро: когда мы сели на нужный нам поезд, вагон оказался совершенно пустым. разве что, где-то вдалеке, сидела женщина в возрасте с огромным букетом гербер в руках. мы сели в самом конце, притесняя друг друга и уже спустя пять минут, ты задремала, уложив голову на моем плече. я разбудил тебя на твоей остановке: я бывал у тебя всего несколько раз, но как-то слишком быстро запомнил дорогу до твоего дома; ты мягко сморщила нос и разозлилась, что я позволила тебе уснуть, а потом я провел тебя до твоего подъезда, на этот раз, безмолвно. ты опомнилась моментально; предложила переночевать у тебя, потому что время было уже три часа, но я учтиво отказался: пожелал доброй ночи и пообещал что напишу тебе на следующее же утро. возвращаться домой все еще не хотелось: я знал, что кенсу живет где-то неподалеку; узнал, когда помогал сестре съезжаться с его братом, поэтому тут же набрал его номер, чтобы получить в ответ недовольное: «ты ведь знаешь, что нормальные люди в это время спят?». но он все же скинул мне адрес сообщением и позволил мне переночевать на его диване, не задавая никаких лишних вопросов. он не потребовал деталей даже на следующее утро, вместо приветствия бросив лишь глупое: «теперь понятно, о ком все твои песни». я пропустил мимо ушей его замечание и убедил себя в том, что это не правда. получилось крайне паршиво, потому что уже через два месяца, мы с тобой съехались. потому что, со дня нашего знакомства - в моих треках отражаешься только ты.

I   C A N   G I V E   Y O U   M O R E   T H A N   W H A T   Y O U   A R E                             
now i see you standing all alone
i   n e v e r   t h o u g h t   t h e   w o r l d   w o u l d   t u r n   t o   s t o n e

f i v e   y e a r s   a g o
[indent] наверное, моей самой большой ошибкой было то, что я подумал что никогда тебя не потеряю. осознал, что не должен был отпускать только тогда, когда в квартире от тебя не осталось ничего: ты забрала все; любые напоминания о себе, будто бы преднамеренно решила выкорчевать все крупицы тебя составляющей из моей жизни. выдрала из кожи; старательно выцарапала из каждой поры и вывела свой запах: ты хотела чтобы было не так больно; но, милая, как же сильно кровит до сих пор. я не помню в какой именно момент мы стерли напрочь эту границу; перешагнули через черту и стали друг для друга больше чем друзьями - может быть, на самом деле, друзьями мы никогда и не были? наверное, это даже отношениями трудно было назвать: не было никаких цветов; не было свиданий - чтобы на второе, поцеловаться впервые; чтобы на третье, телами по белоснежной постели; не было знаков внимания и моих попыток полностью расположить тебя к себе. должно быть, я просто устал от лживого проявления тех чувств, которым даже не могу дать правильное определение: я никогда не искал в тебе утешение; ты была всегда куда больше, чем моя попытка стереть этот срез; этот барьер между прошлым и настоящим. ты была слишком важной, чтобы ставить тебя в сравнении с кем-то; ты была слишком особенной, потому что заполонила собой все мои мысли; всю пустоту внутри и я впервые; впервые за все свои двадцать с лишним, позволил себе расслабиться и отпустить вечно напряжение плечи. и, наверное, моей самой большой ошибкой было то, что я решил беречь тебя только для самого себя. о происходящем между нами мы никогда не говорили в открытую и я, так глупо, но предполагал что ты понимаешь все без лишних слов: в свои прикосновения я вкладывал больше, чем сумел бы вложить в скупые и скомканные признания. слова, не наложенные на музыку, звучат слишком наивно, чтобы их произносить вслух, не находишь? мне до безумия нравилось проводить с тобой свои вечера, поэтому срывался с места при первой же возможности, игнорируя насмешливые подколы хана и кенсу, лишь бы поскорее оказаться дома; мне нравилось, предательским признанием сейчас, упоминать твое имя вслух, в разговорах с сестрой или мамой, которая настойчиво просила вас познакомить; мне нравилось касаться тебя в любое время суток; мне нравилось мягко целовать в чувствительное место под ухом, сонно подкрадываясь к тебе сзади по утрам, пока ты готовила завтраки на двоих; мне нравилось наблюдать за тем, как ты редактируешь свои проекты и мне нравилось делиться с тобой набросками новых текстов; мне нравилось целовать тебя - не доводя все до чего-то более интимного; просто лениво стирать губы, нежно касаясь твоих из желания снова и снова чувствовать твой вкус, руками мягко оглаживая идеальные изгибы твоего тела; мне нравилось неторопливо снимать с тебя одежду, пальцами цепляя шлевки на джинсах и холодными руками под широкие края моих футболок и толстовок; мне нравилось оставлять влажные следы на каждом сантиметре твоего послушного тела и нравилось, когда на шее или над ключицами вырисовывались собственнические отметки, оставленные мною прошлой ночью. мне нравились твои тихие, хриплые стоны; нравилось то, как ты всегда стремилась перенять контроль, прикусывая нижнюю губу и не сдерживая самодовольной улыбки; мне нравилось принимать с тобой один душ на двоих, чтобы целовать еще жарче, не замечая как горячие струи воды стекают по выцветшим волосам и игнорируя тот факт, что прижимаю тебя слишком крепко к запотевшей стене, потому что я никогда не мог остановиться: а ты никогда не просила. мне нравилось засыпать рядом с тобой и нравилось чувствовать твое тело в непозволительной; критической близости ко мне: чтобы мягкими прикосновениями вдоль плоского живота, спиной к спине вплотную; чтобы подбородком упираться о твой затылок, обоими руками обхватывая твое хрупкое тело; чтобы пальцами под резинку пижамных шорт или за края тонкой футболки, не для того чтобы в очередной раз раззадорить или возбудить: чтобы в очередной раз коснуться твоей кожи; чтобы доказать тебе, насколько сильно я в тебе нуждаюсь; чтобы дать понять то, что никогда не мог проявить словами. знаешь, виенн, возможно, спустя пять лет, это признание прозвучит неправильно: но ты была лучшим, что со мной случалось в этой жизни. и я должен был говорить тебе об этом чаще; должен был напоминать и не должен был позволять твоим мыслям уничижительно разъедать тебя изнутри незнанием; сомнением и опасениями; не должен был позволять тебе думать, что это все - несерьезно. я не знакомил тебя со своей семьей; не приглашал на завтраки с леей и даже парни из группы не знали твоего имени; я удалил все свои странички в социальных сетях еще задолго до того, как мы съехались: поверь, не потому что не был уверен в нас с тобой; скорее, я просто, эгоистично, не хотел делить тебя с остальным миром. кому как не тебе знать о том, насколько бережно я оберегаю свои личные границы: не позволяю никому перешагнуть через прочерченные линии; не раскрываюсь и отмалчиваюсь, когда мне задают вопросы, а ты была лучшим; самым бережным и сокровенным и я вотще думал что так будет правильнее всего. я слишком рьяно старался уберечь нас с тобой и в итоге, слепо упустил тот самый переломный момент, когда именно это и не смог сделать. я не хотел торопить события; мне казалось, что между нами все хорошо, ведь ты не противилась; не воротила носом и не устраивала скандалы, высказывая свои недовольства; ты не говорила о том, что тебя что-то не устраивает, а я и подумать не мог, что еле доносящийся издали треск - это не полыхающий огонек моей вечной любви к тебе; это разлом, прошедший между нами, что разрушил, в последствии, все, до самой последней крупицы. год отношений с тобой был единственной белой полосой всей моей жизни. я бросил курить: тебе не нравился запах, который пропитывал одежду, поэтому я избавился от этой привычки сразу же, как только мы съехались; я не спускал лишние деньги на якчу или чхонджу, потому что ты пьянила похлеще всего алкоголя вместе взятого; ты вдохновляла меня и я писал-писал-писал постоянно, но никогда не делал этого по ночам и вечерам, посвящая их исключительно тебе одной; телефон на вечном беззвучном, чтобы навязчивые и совершенно идиотские сообщения хана после полуночи, не отвлекали от твоих губ и рук; улыбка, вечной привычкой на губах и твое лицо, сжатое в моих ладонях, в стремлении жадно столкнуться деснами, потому что мы не виделись от силы шесть часов, а я уже чертовски соскучился. и все радикально изменилось в тот самый день: ключом не попадаю в замочную скважину, потому что в противоположной стороне звенит твоя связка; на тебе - ничего из моей одежды, а ты сидишь на чемодане, устало рассматривая ботинки и подрываешься с места, как только я пробираюсь внутрь узкого коридорчика и прислоняюсь спиной к холодной двери. ты не позволила вставить ни единого слова; говорила уверенно, словно репетировала эту речь неделями; набатом по ушам чертовы признания в том, что это ничего для тебя не значило; что тебе это все не нужно; что ты уходишь, потому что устала; что нам не нужно разговаривать - потому что разговаривать, на самом деле, больше не о чем. все хорошее медленно тлело; трухой опадало к ногам и теряло искомый смысл; я чувствовал страх, что позже сменился чем-то другим - я никогда себе не признаюсь в том, что мое сердце разодралось на куски и раскрошилось именно в тот момент, когда ты сказала: «ты ничего не значишь для меня». ты купила билеты в кванджу, к своим родителям, как оказалось позже - я смотрел историю браузера, - еще две недели назад; твой голос даже не дрогнул, когда ты закончила разговор и я отошел в сторону, позволяя тебе покинуть мою квартиру, и одновременно, окончательно, еще и мою жизнь. я не знал что говорить; не знал как удержать - ты ясно дала понять, что не нуждаешься во мне и места для интерпретации и поиска вторичного смысла просто не оставалось. все что я мог - отпустить тебя; позволить тебе уйти и именно это я и сделал, потому что хотел, чтобы ты была счастлива, даже если это стоило мне слишком многого. даже если это стоило мне всего.

[indent] на часах было без пятнадцать девять, когда недокуренная сигарета была потушена о края урны и в нее же выброшена, потому что руки мерзли слишком сильно. удивительно, как привычка от которой я отказался уже как год, резко вернулась, обостренная едким дымом что прожигал и свербел горло изнутри - саднило везде: в крови, в носоглотке, на зубах, под ногтевыми пластинами. новая пачка сигарет была опустошена почти на половину за один только вечер, запрятанная во внутреннем кармане кожаной куртки; в руках помятый, бумажный пакет, в котором несколько бутылок соджу и макколли; во втором, несколько пластиковых контейнеров с пибимпапом; рисовой лапшой и пулькоги, купленные не для меня, потому что я едва ли смогу заставить себя хотя бы кусок чего-то протолкнуть в горло. я топчусь еще несколько минут возле невысокого подъезда, выкрашенного в бледно-голубой, после чего вбиваю нужный мне код квартиры - у меня есть запасные ключи, но пользоваться ими сегодня будет вершиной неприличия, даже если на последнее, в связи со всеми обстоятельствами, мне теперь уже откровенно наплевать. дверь подъезда отпирается спустя несколько минут; я торопливо поднимаюсь на нужный мне этаж и не мешкаю, зажимая звонок. клянусь богами, хан ожидал увидеть кого угодно на пороге их с леей квартиры, но только на меня: его глаза заметно округляются; он упирается плечом о дверной косяк, прячет руки в карманах просторных, домашних штанов и вопросительно приподнимает бровь, что выглядит крайне нелепо, когда его растрепанные волосы так небрежно спадают на лицо: — леи нет, она сегодня подрабатывает в ночную смену. — он не скрывает раздражения в голосе и это даже забавляет - возможно, причина в уже опустошенной бутылке чхонджу прямиком на заднем сидении такси. нас с ханом объединяет одна лишь только вещь: полная непереносимость друг друга. он встречался с моей сестрой и это, вроде как, входит в мои обязанности: недолюбливать ее избранника; постоянно убеждать ее в том, что достойна она большего; периодически бросать на него недовольные взгляды и ядовито язвить на любые его попытки съязвить первым. — я знаю. — хан напрягается, но вместо того, чтобы удосужиться объясниться, я всучиваю ему пакеты, заранее выудив из одного, бутылку соджу, и без приглашения прохожу внутрь квартиры. она пахнет духами леи; комнатными растениями, которыми квартира обставлена и землей; где-то со стороны кухни доносится запах чего-то пригоревшего - по всей видимости, несостоявшийся ужин хана. я стягиваю куртку и откидываю ее на диван в гостиной, после чего направляюсь в сторону кухни и наощупь пытаюсь найти шкафчик со столовыми приборами, в котором и должна находиться открывашка. — мне нужна компания, но говорить по душам мне не хочется, а ты меня раздражаешь ровно настолько, чтобы даже после бутылки чего-то покрепче, я не посмел даже рот открыть перед тобой. — говорю сухо; даже не смотрю в его сторону, когда наконец-то отправляю крышечку прямиком в урну и прислоняюсь губами к горлышку холодной бутылки. чувствую; буквально ощущаю, как хан хочет возразить, но вместо этого достает содержимое из пакетов и молча позволяет мне пялиться в одно из окон, пока я размеренными, но большими глотками, опустошаю бутылку. не сомневаюсь, ему не составило труда догадаться в чем именно проблема, но я знал что сложившиеся между нами отношения, не позволят ему ничего мне сказать и уж тем более посмотреть на меня хоть с каким-то сожалением, я этому предпочту отвращение. он не проронил ни слова, ковыряясь вилкой в принесенной мной, еде - лея должна быть благодарна что ее дружок не сдох той ночью с голода, благодаря моей учтивости и внезапно проснувшейся совести; он молчал, когда мы торчали перед телевизором, делая вид что смотрим какой-то идиотский боевик, пока опустошали, совместно, последние бутылки купленного мною алкоголя; и также молча он всучил мне в руки джойстик, подключая приставку, позволяя мне хотя бы немного, но мыслями потерять тебя из виду. знаешь, что оказалось паршивее всего, виенн? ни на секунду я не переставал думать о тебе; ни на мгновение я не переставал ненавидеть себя за то, что делал что-то не так и я чувствовал; ощущал, как дымят шестеренки, не способные понять где и в чем именно я допустил свою самую фатальную ошибку. и эти мысли не покидали меня на протяжении всех последующих лет. ты была права, когда говорила что у меня получится: у нас действительно получилось пробиться. у подружки кенсу, отец был достаточно влиятельным продюсером в сеуле, которому понравился наш концепт; который утвердил наши записанные песни и который согласился профинансировать наш дебют и продюсировать нас: заняться образами; пиар-кампанией; представить нас публике и заинтересовать людей в нашей музыке. мы постоянно работали над новыми треками; подстраивались под любые условия и готовы были идти на все что угодно, во имя той карьеры, к которой стремились не один только год, обрабатывая и оттачивая навыки в гараже каких-то наших общих приятелей. и мы добились успеха; добились публичности, призвания, обзавелись собственной фанбазой и многое, по правде говоря, успело измениться, с того момента как ты ушла. все это мне мало прельщало: хан и кенсу получали откровенное удовольствие от всеобщего внимания, одобрения и с увлечением читали все комментарии о нас, на которые натыкались в сети; я же, замкнулся в себе еще сильнее чем раньше; стал молчаливее и равнодушнее ко всему происходящему и черпал хоть какое-то, мнимое желание продолжать что-то делать, лишь в своей искренней любви к музыке и к искусству. после расставания хана с моей сестрой, наши отношения перешли на какой-то новый уровень неприязни; кенсу слишком долго отходил от того, что из его жизни, не по его воле, пропала сохи: все мы потерпели чертово фиаско в личной жизни и если они продолжали жить дальше, старательно заклеивая пластырями все незаживающие шрамы и рубцы, тогда я все еще не мог тебя отпустить. я продолжал писать тексты наших песен: в каждой из них, один и тот же, застоявшийся образ девушки; в каждой из них, без исключения - ты. черные волосы; темные, смолянистые глаза, в которых заключена моя прогнившая душа; маленькая родинка под правой щекой и сводящая с ума, улыбка; у нее черты твоего характера; от нее ощущения твоего тела в моих руках и приторно-сладкий вкус твоих губ. как иронично, виенн: твой образ всегда, без переменно, присутствует в моих партиях - прикинь, они хотят меня под песни о тебе. после того как ты ушла, я даже не пытался найти тебе замену: не было никаких серьезных отношений, только связи на одну ночь и всегда с теми, кто даже не знал кто я. меня воротило от одной только мысли, что какая-то девчонка, в которой окажется мой член только из желания расслабиться и снять напряжение хорошим сексом, процитирует одну из моих любимых строчек о тебе; меня воротило от мыслей, что они могут воспринять ее на свой счет, поэтому я спал только с теми, для кого мое лицо всегда казалось незнакомым. мама не подавала виду что волнуется, чтобы не тревожить меня своими заботами; отец лишь периодически задавал обыденный вопрос, если я в порядке, на что я всегда, слишком иронично отвечал, что лучше некуда. только лея понимала, что я никак не выберусь из чертовой ямы, в которую меня вогнало наше расставание: она подмечала и то, что я сбросил несколько килограмм, периодически забывая покушать, проводя битые сутки в нашей студии - это пришлось исправить на тот момент, когда миндже, наш менеджер, подметил что медики мне пропишут новую диету, которой нужно следовать - я выпалил что это хрень собачья, но сделал это исключительно из солидарности по отношению к хану и кенсу. лея всегда волновалась о том, что я сплю слишком мало; ужинала со мной чаще обычного, заменяя выпивку, гранатовым соком или газировкой; проводила со мной предельно много времени и просила подвести, даже если это мог сделать донхек, ее новоиспеченный жених, но тем самым, она старалась контролировать то, сколько пачек сигарет я выкуриваю в день. к счастью, я любил ее слишком сильно, чтобы обозлиться на ее заботу и ее, эту опеку, пусть и ребяческую, но я принимал. волосы, по совету того же миндже, обрели рыжий оттенок, к которому я прикипел и который мне даже нравится; я старательно держал себя в руках, главным приоритетом ставя карьеру, музыку и нашу группу, а кожа начала покрываться чернильными линиями и рисунками. свою первую татуировку хан набил не в трезвом рассудке, проспорив собственному брату, а потом подсел; вошел во вкус и кажется, ненадолго, даже замутил с девчонкой, которая рисовала на его теле; кенсу нравилось самостоятельно вырисовывать эскизы и большая часть его татуировок были нарисованы им же, перенесенные чернилами на кожу той же девушкой. я впервые почувствовал иглу через полгода после нашего расставания: под ребрами - в сравнении с ханом и кенсу, я никогда не оголялся на сцене или на концептуальных фотографиях, поэтому это оставалось моим самым потаенным местом, - аккуратная надпись. на наше первое проведенное вместе рождество, ты подарила мне гитару: ту самую, о которой я мечтал, но которую не мог себе еще позволить, потому что все деньги шли на оплату счетов за квартиру. я никогда не брал ее с собой на репетиции; не выступал с ней на сцене - держал ее дома, помнишь, как сильно я люблю оберегать и защищать то, что для меня важнее всего? на ее задней стороне, на нижней деке, близко к каблуку, маленькая гравировка, твоим почерком, короткое и лаконичное: «навечно твоя, виенн». и я перенес ее на собственное тело: перенес единственное оставленное тобой, воспоминание; перенес твой почерк, твое имя и тебя, потому что я никогда не сумею тебя разлюбить. позже, тело покрылось еще несколькими татуировками: каждая из них нагруженная слишком глубинным смыслом для меня, о которых я никогда, никому не рассказывал: аккуратно, вдоль запястья, имя моей сестры; на предплечье - инициалы родителей; чуть выше острых ключиц - строчка из твоей любимой песни группы арктик манкис; а вся левая рука усыпана аккуратными рисунками созвездий: воспоминанием о всех тех ночах, что мы проводили на крышах. наверное, нам действительно стоило почаще загадывать желания. в тот вечер, я проторчал у хана почти до самого утра: не смотря на то, что его клонило в сон, он продолжал околачиваться рядом, то ковыряясь в телефоне - не сомневаюсь, моя сестра была оповещена о том, что я провожу свой вечер у них; то переключая каналы на кабельном; то листая ленту в своих социальных сетях, втыкая в какие-то идиотские видео. на часах было четыре утра, когда я помогал собрать пластиковые контейнеры и пустые бутылки, заталкивая их в мусорное ведро: — выглядишь пиздец как паршиво, ру. ты действительно не хочешь поговорить? — хан умудрился сохранить трезвость ума; он скрещивает руки на груди, спиной прислоняясь к маленькому островку на кухне и смотрит прямиком на меня: в тот вечер, мы почти научились терпеть друг друга. к счастью, ненадолго. — только не с тобой. — голос звучит грубее запланированного; жестче чем хотелось и я тут же осекаюсь, но не говорю ничего, направляясь в сторону гостиной и подбирая куртку со спинки дивана, которую натягиваю поверх изрядно помятой футболки. отказываюсь от такси, потому что знаю: свежий воздух мне не повредит, а до метро отсюда недалеко, поэтому решаюсь прогуляться. как иронично: в очередной раз я делаю все, лишь бы оттягивать возвращение домой. я молча направляюсь в сторону двери; подхватываю потрепанные, старые кроссовки и шастаю по внутренним карманам, доставая сигареты, — это ничего между нами не поменяло, я все еще терпеть тебя не могу. лее передашь чтобы она не волновалась, я в порядке. — я надавливаю на ручку двери и выхожу на лестничную клетку, зубами цепляя фильтр, прежде чем снова повернуться в сторону хана: — я голову тебе оторву и затолкаю ее в твою же задницу, если ты ее обидишь, слышишь? — я коротко улыбаюсь, в ответ на его ухмылку, после чего торопливо семеню вниз по лестнице, закуривая еще до того, как оказываюсь на улице. холодный, ночной воздух действительно помогает привести в порядок мысли: только, разве что, все они все еще крутятся вокруг одной лишь тебя.

S O   C A L L   M E   S T U P I D ,   C A L L   M E   S A D                             
you're the best i've ever had
a n d   t h a t   k e e p s   f u c k i n '   w i t h   m y   h e a d

f i v e   m o n t h s   a g o
[indent] я и подумать не мог, что спустя целых пять лет мы с тобой встретимся вновь: так нелепо и так глупо. миндже скинул время и место встречи коротким сообщением в общий чат; на почту отправил твое портфолио для ознакомления - я этого не сделал; и в телефонном звонке нахваливал твою команду, рассказывая что с тобой работали его знакомые и остались в полном восторге от финального продукта, который значительно увеличил интерес зрителей. мне было откровенно наплевать, я ведь даже на встречу не хотел идти: я никогда не участвовал в обсуждениях; никогда не выдвигал условия и идеи, потому что ничего в этом не понимал; все знали прекрасно границы дозволенного, касаемо меня и никогда их не нарушали, даже во имя каких-то возвышенных идей и концептов, предложенных для наших клипов, но и наш менеджер и парни настояли на том, чтобы я явился, а ты уже была там, когда мы вошли в просторный конференц-зал. хан, кенсу и миндже уважительно поприветствовали вас всех, пожали руки и уселись прямо напротив; я же, лишь кивком обозначил свое присутствие и занял место в углу, подальше от всех остальных, которые моментально начали обсуждать наш будущий проект. и я старался, боже, виенн, я старался не смотреть на тебя, но у меня не получалось даже глаз оторвать. ты почти не изменилась, разве что - некогда длинные волосы были отстрижены коротко, под удлиненное каре; и ты повзрослела, тем самым, значительно похорошев. на тебе было минимум макияжа; широкая рубашка в голубую полоску, заправленная в узкие джинсы; туфли на высоком каблуке и обручальное кольцо на безымянном пальце, которое моментально бросилось мне в глаза. сердце пропустило первый удар - второй, ровно в то мгновение, когда ты уткнулась взглядом в мой: упорно, преднамеренно и смущенно, отводя его в сторону почти что моментально, пока щеки предательски рдели, а ты накрыла их ладонями, делая вид что записываешь в толстый блокнот все - боже, такие дурацкие, - идеи хана. я пропустил мимо ушей половину состоявшегося разговора; не уловил сути и незаинтересованно кивнул, когда в конце, миндже повернулся ко мне и удостоверился что я не против всех тех набросков, что были изложены вкратце, тобой, под самый финал. я никогда до этого не чувствовал себя так паршиво: я ощущал, как тошнота подбивает к глотке от одной только мысли, что ты замужем; от одной только мысли, что ты принадлежишь другому и что тот самый другой, смог дать тебе больше, чем когда-то давал я. я был первым кто покинул зал; не удосужился даже попрощаться, торопливо направляясь на подземную парковку, растягивая ворот широкого худи, который душил: воздуха в легких не хватало; дышать было нечем даже в тот момент, когда ладонь несколько раз, грузно, болезненно и агрессивно впечаталась в руль моей машины, преследуемая шепотными: «черт-черт-черт». ты и представить себе не можешь, как часто я думал о том, что мы снова встретимся: я правда этого хотел; воспринял бы это как какой-то глупый знак свыше, что у меня еще есть возможность все исправить; я не единожды думал о том, как много всего хочу тебе сказать - рассказать обо всем, о чем умолчал в прошлый раз; о чем молчал весь тот год, но правда оказалась куда паршивее моих ребяческих фантазий. наверное, мне нравилось думать, что ты не встретишь кого-то лучше; мне нравилось убеждать себя в том, что ты будешь одинока, когда мы снова встретимся; мне хотелось верить в то, что ты тоже этого хочешь. в очередной раз, реальность оказывается куда мрачнее в своих красках, чем того хотелось, не так ли? откровенно говоря, я готов был на все, лишь бы отказаться от съемок в этом клипе, и по итогу, от очередных, неизбежных встреч с тобой: несомненно, со своими чувствами я научился жить - только вот они обострились, стоило тебе снова появиться в моей жизни и, зная о твоем новом, социальном статусе, легче не становилось. в конечном итоге, крайне глупо было верить в то, что ничего не изменится и мне оставалось только усмирять нахлынувший гнев мыслями о том, что ты, должно быть, счастлива; что у тебя, должно быть, есть все то, о чем ты только мечтала; что рядом с тобой человек, который не скупился на признания и который заставлял тебя чувствовать себя любимой. ты ведь достойна именно этого и намного большего, прости что не смог тебе это все дать. к счастью, ты, также как и я, не рвалась разговаривать со мной: хан и кенсу давно привыкли к моей вечной отрешенности, поэтому обсуждали правильные ракурсы; рассматривали отснятый материал и выбирали понравившееся самостоятельно. когда во мне не нуждались или во время перерывов между съемками, я предпочитал уходить с площадки: тащил с собой блокнот, начерчивая изменения в последних текстах; торчал в телефоне в другом павильоне или ходил за холодным кофе, ровно до тех пор, пока ко мне не начала навязываться твоя подружка: миниатюрная; с выкрашенными в медовый блонд волосами; пухлыми губами и крайне раздражающей манерой поведения. она всегда оказывалась рядом; постоянно пыталась завязать какой-то разговор - клянусь, если бы моя сестра так благополучно на залетела от него, я бы убил хана за один только насмешливый взгляд, когда - чонха, верно? - снова околачивалась рядом, постоянно заваливая миллионном вопросов, на которые я разом отвечал незаинтересованным мычанием. она демонстративно проявляла свою симпатию; выпячивала грудь вперед и уменьшала расстояние до вычурного неприличия, но меня это не интересовало, от слова совсем. мать давно перестала сверлить меня упреками в том, что в мои двадцать восемь мне пора бы семьей обзавестись - только вот семьей, я, кажется, нажрался вдоволь в свои двадцать два. я так и не набрался храбрости с тобой поговорить: по факту, понимал что больше не о чем - ты ведь все сказала в прошлый раз, и уже в прошлый раз, мы определили что обсуждать нам, на самом деле, нечего. а потом, в последний день съемок, ты приехала со своим сыном и коллапсы целых вселенных не сравнятся с тем, что я испытал внутри себя. ты держала малыша за руку: очаровательный мальчик с черными, как у тебя, волосами; щербатой, прелестной улыбкой - по всей видимости, первые молочные зубы уже начинают выпадать; глаза полумесяцами когда он улыбается и внутри что-то мерзко скулило, когда я видел с какой любовью он смотрит на тебя. знаешь, в чем разница между нами? ты научилась и смогла жить дальше; двигалась вперед и не цеплялась за прошлое - нашла себе, не сомневаюсь, состоятельного мужчину, рядом с которым ты ни в чем не нуждалась; судя по визуальному возрасту твоего сына - ребенка вы завели быстро. ты ведь говорила, кажется, однажды, что мечтаешь о мальчике. ты обзавелась семьей и выглядела действительно счастливой, когда смотрела на него, проводя пальцами по его непослушным волосам: у тебя было все то, о чем ты мечтала. я же, напротив, застопорился на месте: застрял, мать твою, примерно там же, где ты меня оставила, как чертов щенок, не способный найти дорогу до собственного дома. я выжигал внутри себя квазары, чтобы до шрамов, но тщательно оберегая чувства к тебе; я не позволял, пусть, мать твою, и должен был, кому-то заменить тебя, потому что никого, кроме тебя, так сильно не любил. я находил утешение в своей карьере; в своей славе и в возможности передавать внутренний раздрай через лирику - назови хотя бы одного музыканта, который, на самом деле, был бы по-настоящему счастлив. когда материал отсняли, я сразу же направился в сторону гримерок, чтобы избавиться от вычурных аксессуаров и переодеться, пока ты, вместе с парнями, просматривали отснятый материал. несколько часов работы над клипом и изнурительные съемки заставили проголодаться: к счастью, в небольшом холодильнике в гримерке обнаружился клубничный йогурт и бутылка воды. твой сын оказался болтливым, смышленым и крайне сговорчивым мальчиком: он с удовольствием принял баночку и уплел за мгновение все ее содержимое, пачкая губы и спрашивая о том, как я узнал что клубничный - его любимый. он болтал без умолку; в основном, рассказывал о человеке-пауке и о том, что он приглядывает за ним и за тобой; спрашивал о том, кто мой любимый супергерой - мы сошлись на том, что железный человек ничуть не хуже, разве что отсутствие паутины делает его более уязвимым; а потом, он спросил о том, настоящая ли моя гитара. я старательно скрыл с лица улыбку и со всем серьезным видом подтвердил его догадки, после чего достал из внутреннего кармана куртки свой медиатор - мой первый, еще со школьных времен, которым не пользуюсь уже очень давно, но который ношу всегда с собой, напоминанием о том, через сколько всего мне пришлось пройти, чтобы достичь своей цели. и я рассказал ему эту историю, с удовольствием наблюдая как глаза минхо сияют, пока маленькие пальчики крутят крохотный треугольник, разглядывая его как самую ценную вещь во вселенной. твой сын безумно на тебя похож: не так внешне, как внутренне; впитал все лучшие черты твоего характера и вызывал самую теплую улыбку в мире. на тот момент, я четко ощутил как все ураганы внутри грудной клетки мерно утихли, а пламя не вспыхнуло вновь, когда ты вернулась. я позволил малышу оставить медиатор у себя - не сомневаюсь, минхо бережно сохранит его; бережнее, чем это сделал бы я, и наблюдал за тем, как ты помогаешь ему собрать карандаши в рюкзачок, прежде чем упомянуть автобус. я мягко усмехаюсь - ты так и не сдала на права, пусть и обещала сделать это еще когда мы были вместе, моментально реагируя и говоря, что подвезу вас. я не собирался лезть в вашу семью; не собирался рушить ее и добиваться твоего расположения: я просто чертовски по тебе скучал, виенн, я тосковал, и все те дни, когда я возил тебя домой, я надеялся на то, что ты это поймешь без лишних слов. помнишь - у меня слишком плохо получается разговаривать по душам. и ты не отказывалась, позволяя мне вновь становиться, пусть и мизерной; пусть и незначительной - но все еще частью твоей жизни.

F O R   A   B I T   M O R E   T I M E                             
                i would sell my soul

n o w
[indent] во время одной из наших прогулок по парку - кажется, это было ноябрьское, субботнее утро, - ты, наблюдая за тем, как увлеченно минхо уплетает свое мороженое, бегая где-то впереди нас, призналась мне в том, что не замужем и что никогда не была. наверное, именно в тот момент, я впервые начал подозревать о том, что мальчик - не только твой ребенок. мы общались; разговаривали часто; проводили много времени вместе, но все еще поддерживали определенное расстояние между нами, нащупывая почву и боясь зайти за границы дозволенного. мы не давили друг на друга; разговаривали, обычно, на нейтральные темы; никогда не говорили о личной жизни и в особенности, о нашем совместном прошлом. ты скомкано; оборванно и скупо рассказывала о том, как сложилась твоя жизнь после окончания академии: ты будто бы не договаривала; умалчивала о чем-то и я подозревал, что у тебя на то были свои причины, поэтому не переспрашивал и не уточнял. лишь один только раз, я позволил себе озвучить вслух вопрос об отце минхо - на который ты, самостоятельно, так и не ответила. я сделал вид, что ответ твоего сына меня удовлетворил, поэтому не позволял себе больше возвращаться к этим обсуждениям. тебя становилось много в моей жизни; тебя и твоего малыша, в которого я успел влюбиться и к которому знатно успел привязаться, довольствуясь полным доверием с его стороны. обедая в каком-то кафе, перед тем как отвезти вас домой, он мягко наклонился ко мне и достал из кармашка мой медиатор - ты посмотрела в сторону, притворяясь что не подслушиваешь наш разговор, - и он шепотно заявил, что он никуда без него не выходит. в один из совместных ужинов в родительском доме, лея, невзначай, заметила что я изменился: с тех пор как я, на постоянной основе, вожусь с мальчиком, я избавился от привычки курить - почти не делаю это даже дома; стал больше отдыхать и мешки под глазами сменились более здоровым оттенком оливковой кожи. я никогда не настаивал; не просил большего и боялся сделать какой-то шаг навстречу, из страха пошатнуть и без того, крайне рассыпчатое и неустойчивое, твое доверие ко мне. но я становился спокойнее; свободнее и раскрепощеннее, осознавая что ты не замужем и что у минхо, как такового, отца нет, ведь он никогда его даже не видел, поэтому и позволял себе приглашать тебя все чаще на прогулки; в кино - обязательно, на какой-то супергеройский фильм, чтобы ты могла взять с собой и сына и не волновалась о том, что его нужно оставить на кого-то; в кафе или кофейню - ты не отказывала мне ни разу; всегда охотно отвечала на мои звонки и сообщения, даже если они были отправлены поздней ночью. пожелания доброго утра и доброй ночи; вечные напоминания о том, что если тебе нужно куда-то - я всегда готов подвезти; постоянные вопросы о самочувствии и настроении: я старательно проявлял свою заботу к тебе и искренне боялся что однажды перегну палку; что ты не выдержишь и скажешь что я лезу туда, куда не стоит. мы с тобой, виенн - кем мы приходимся друг другу сейчас? недодрузья; недоотношения; недо что у нас на этот раз? потому что мы едва походим на приятелей: умалчиваем о личном; говорим о вещах, таких незначительных и маловажных; поддерживаем расстояние и никогда не касаемся - даже на прощание не обнимаемся, но на моей шее постоянно виснет минхо. только вот, разве приятели проводят так много времени друг с другом? разве приятели мечтают коснуться твоих губ, мягко, нежно и трепетно, возрождая позабытый вкус? разве приятели мечтают о большем - даже если большего, в нашем случае, быть не может? я, боже, я так хочу все исправить - уже слишком поздно, правда? в один из вечеров, ты сказала о том, что впервые с момента рождения ребенка - будешь справлять рождество в сеуле и я, даже не подумав, моментально пригласил вас к своей семье, но ты учтиво отказалась, пряча взгляд в пол и цепляя ладошку малыша. он до безумия тактильный и это умиляет предельно сильно. наверное, именно в тот момент я и решил, что не позволю тебе праздновать рождество в одиночестве - косвенном, ведь рядом с тобой будет минхо. ты и представить себе не можешь, как часто я вспоминал наше первое, проведенное вместе, рождество: мы ведь впервые поцеловались именно тогда; впервые стали друг для друга чем-то большим; впервые, я почувствовал каково это: врываться в твою душу и касаться твоего тела и, поверь, со стечением годов, лучше этого воспоминания у меня не было ничего. последующие пять лет, я праздновал рождество либо с семьей; либо с ханом и кенсу - определенно, худший сочельник моей жизни; либо в одиночестве, в тот самый год, после нашего расставания. о том, что меня не будет сегодня с ними, я оповестил родителей заранее: заехал к ним с самого утра, чтобы вручить подарки; пообедать и провести немного времени вместе, неуклюже помогая маме с готовкой чапче и ттоков, которые она намеревалась завернуть в контейнеры и передать тебе, но я уклончиво отказался. подарок для сестры оставался на заднем сидении моей машины и из-за того, что она сейчас была с ханом у его родителей, я пообещал что мы обязательно встретимся завтра, на что она ответила согласием и сообщила, что мне нужно будет попробовать ттоккук по рецепту мамы своего дружка: я скинул самый омерзительный из эмоджи, который только нашел, после чего, мягко улыбнувшись, свернул приложение к-тока, определив что времени закончить запланированное у меня предельно мало. когда я подъезжал к твоему дому, знатно потемнело и снег усилился; падал тяжелыми хлопьями, поэтому я не мешкаю. только надеюсь на то, что ты не сильно разозлишься что я заявился без приглашения. с подарком для минхо я определился быстро: к счастью, его интересы и увлечения мне были ясны с самого начала и я не нашел ничего лучше, чем купить огромный набор лего с человеком пауком - самый большой из всех, что были в магазине. с подарком для тебя возникли трудности - лея старательно подкидывала варианты, но все казалось неправильным; все казалось неподходящим, кроме одного единственного, который появился в моей голове слишком неожиданно. ты открываешь дверь; неловко улыбаешься и пропускаешь внутрь, а я даже не удосуживаюсь объясниться - уходить не собираюсь, по крайней мере, до тех пор, пока ты не попросишь. я откладываю коробку в сторону; избавляюсь от обуви и верхней одежды, прежде чем посмотреть на тебя и мягко улыбнуться: — я подумал, что вам не помешает компания. — говорю тихо, после чего мягко смеюсь, подхватывая минхо на руки и позволяя ему повиснуть у себя на шее. — тем более, моя сестра притащит к родителям своего парня, так что, думаю, они не будут скучать без меня. — я подмигиваю тебе; делаю вид, что не замечаю как твои щеки заливаются здоровым румянцем, пока малыш о чем-то громко разговаривает и увлеченно рассказывает мне о последних событиях своей жизни. ты проходишь вперед и мы идем следом в сторону праздничного стола: минхо напрочь отказывается отлипать, а я не противлюсь, позволяя ему поудобнее усесться на моих коленях и пальчиками - ты даже не злишься и не ругаешь его за то, что он игнорирует палочки, - крадет со стола еду и уплетает ее за обе щеки, постоянно привлекая к себе наше внимание. я никогда не чувствовал такое умиротворение; такое спокойствие и, кажется, счастье, на рождество; я никогда не ощущал себя на более правильном месте, поэтому вечер пролетает крайне быстро, в непринужденных разговорах; звонком смехе и бесконечной болтовне. ты не смущаешься; с твоего лица не слетает мягкая улыбка и выражения лица становится более серьезным лишь на тот момент, когда малыш начинает зевать и ты торопишься увести его в свою спальню и уложить. ты возвращаешься быстро; садишься рядом и впервые за вечер, я физически ощущаю напряжение, которое неизбежно царит между нами, но которое сводится на минимум, когда рядом с нами минхо. а потом, ты говоришь слова, которые дергают что-то внутри меня; щемят так крепко, что я пропускаю мимо ушей твое последнее предложение, неконтролируемо напрягаясь. где-то глубоко, я прекрасно понимал что это мой сын; господи, виенн, наш сын. ведь ему пять лет - ровно пять лет как ты уехала из сеула. ты не из тех, что готовы были бы переспать с первым встречным; тебе - также как и мне, нужно довериться; вверить что-то глубинное, наряду с душой; для новых отношений - слишком короткий срок. это ведь было очевидно; очевидно настолько, что теперь все будто бы встало на свои места. — вот почему ты уехала тогда. — я мотаю головой и отпускаю свой взгляд; упираюсь глазами о собственные колени и заламываю пальцы, лишь бы хоть чем-то их занять. я не нуждаюсь в подтверждении своих догадок; не нуждаюсь в твоем дрожащем и шепотном «да», потому что я уже знаю ответ на свой немой вопрос. — боже, виенн, почему ты не сказала? — почему промолчала о беременности? почему убежала, предательски поджав хвост? почему не позволила мне быть рядом и позволила самой себе пройти через слишком многое самостоятельно? ты взвалила на свои плечи непосильную ношу - я должен был, я смог бы, я хотел бы быть рядом, но ты решила все за нас двоих; ты не позволила мне сделать свой выбор - не смей говорить, хотя бы сегодня, что дело в том, что ты меня разлюбила. потому что я не слепой; потому что я вижу, что ты вторишь моим чувствам даже сейчас. — я подозревал, — голос, неконтролируемо, переходит на шепот, — предположил, что я могу быть его отцом, ведь ему ровно пять. но ты не говорила, даже не намекала и я подумал, что я ошибаюсь. — потому что мне хотелось верить в то, что нас все еще что-то связывает; потому что я хотел, чтобы нас все еще что-то связывало. я зарываюсь лицом в ладони, а ты продолжаешь молчать, пока я растираю щеки; надавливаю на веки и тяжело вздыхаю, наклоняясь вперед, капельку ближе к тебе, слыша как подо мной скрипят ножки деревянного стула. — я долго думал что подарить тебе на рождество. это, навряд ли можно назвать подарком, но все же, — я поднимаю на тебя свои глаза; смотрю упор, а ты почти не дышишь; почти не моргаешь, — открой свою электронную почту на телефоне. — ты в смятении; бросаешь на меня растерянный взгляд, но все же цепляешь пальцами свой айфон и я улавливаю дрожь в твоих пальцах, когда ты нажимаешь на иконку приложения и нетерпеливо следишь за тем, как долго оно загружается. наконец-то ты видишь список входящих писем и кликаешь на первое, отправленное тебе за три часов до моего приезда. — я написал ее за несколько месяцев до того, как мы снова встретились. я не выпускал ее, потому что это моя личная песня. и она для тебя, виенн. и о тебе. — голос надламывается предательски и я чувствую, как дрожь в твоих пальцах усиливается, пока ты не решаешься нажать на звуковую дорожку и позволить ей проиграться. я мягким; аккуратным движением, цепляюсь за твою ладонь - помнишь, когда-то это было чем-то естественным. наравне с воздухом; настолько же витальным и важным. огрубевшими пальцами я касаюсь твоих костяшек; тяну ее в свою сторону и оставляю мягкий поцелуй, после чего вздыхаю, глазами снова упираясь в тебя: — я хочу чтобы ты ее послушала, но перед этим, — запинаюсь - я все еще не знаю как говорить о таких вещах вслух и к счастью, ты даешь мне достаточно времени чтобы я собрался с мыслями, — я думаю, у минхо должен быть отец, которого он так долго ждет, виенн. я хочу быть рядом с вами, — я отпускаю твою руку и отдаляюсь; выпрямляю спину и кусаю губы изнутри, — если ты, конечно, позволишь. — потому что я не сделаю то, чего ты не хочешь; потому что я не хочу делать тебе еще больнее; потому что я хочу, чтобы ты наконец-то была счастлива и прости за мой надменный эгоизм: никто кроме меня не способен дать тебе это. я понимаю что ты не сможешь ответить сразу; понимаю, что ты, должно быть, даже сожалеешь о том, что правда всплыла, поэтому аккуратно встаю со стула, позволяя тебе обдумать мои слова: и если ты откажешься, я это тоже приму. ты все еще не набираешься смелости нажать на проигрыватель, поэтому я наклоняюсь и сваливаю в кучу свободные тарелки, — я помогу убрать со стола. — я оставляю тебя в одиночества, неторопливо направляясь в строну кухни, и лишь оказавшись там, слышу начальные аккорды моей песни. внутри что-то предательски замирает: я прошу, виенн, на этот раз не говори слова, которые окажутся неправдой, потому что я знаю - ты чувствуешь ко мне то же самое.