there's no drug quite like denial

Страница: 1

Сообщений 1 страница 3 из 3

Поделиться12022-01-02 17:53:35

Автор: ignat
Администратор
Сообщений: 143
Уважение: +2

Поделиться22022-01-02 17:56:10

Автор: Andrea Saetre
Администратор
Сообщений: 6
Уважение: +0

e a r l i e r

[indent] съемки за городом всегда забирают много ресурсов: это время, большая часть которого уходит на дорогу и подготовку реквизита и модели, это нужный настрой, это подбор освещения и борьба с погодными условиями, это даже прерывания на все перерывы с целью подправить макияж или укладку, сменить объективы или легкого перекуса; но съемки на природе от этого менее привлекательными не становятся. на свежем воздухе кадры всегда получаются лучше: никакие прожекторы не сравнятся с естественным теплым светом солнца, ни один вентилятор или фен с холодным воздухом не вздернет подол одежды или аккуратные прядки волос как ветер, ни один гример не создаст натуральный морозец так, как понизившаяся температура воздуха ранним утром или поздним вечером. в лос-анджелесе съемки за пределами города проводились крайне редко из-за жары и засухи, и чаще всего становились пляжными, на закрытых от посещения туристов побережьях. этот день стал исключением: какой-то заповедник, не знакомый никому из команды, находился на расстоянии четырех часов езды от центра, и нам пришлось выехать в два часа ночи, чтобы прибыть до рассвета и успеть его заснять. я искренне завидовала тем, кому удавалось дремать в машинах, потому что сама никак не могла уснуть. какое-то волнение, необоснованное, лишенной всякой логики и подоплеки, заставляло ладони безостановочно потеть. затылок время от времени простреливало острой болью, и я сваливала все на бешеный график в течение последних трех недель. моя карьера пошла в гору, мелкими шагами, но я достигала успехов и могла с уверенностью осознавать, что не завишу от кого-либо в материальном плане, а для меня это всегда было очень важно; я не отказывалась от контрактов, и за этот месяц успела поработать с брендом нижнего белья, получив в качестве подарка несколько нежных женственных комплектов, лежащих сейчас аккуратно в чемодане; успела поработать с одним из молодых модных домов, готовящихся к открытию нью-йоркской недели моды; и вот сейчас я с актерским составом очередного сериала от нетфликс, который обязательно выстрелит через пару месяцев. концепт-фото - это всегда интересно, это то, в чем я еще не успела себя попробовать, и поэтому, когда предложение о сотрудничестве пришло на почту, я не смогла отказаться. домой тянуло неимоверно: я скучала по ребенку, я скучала по сестре, скучала по родителям, с которыми все не шло гладко, к сожалению, и я безумно скучала по тебе; но работа есть работа, и к счастью, уезжать надолго мне приходилось редко. чаще всего я находила заказы в бостоне, а если и приходилось летать куда-то, то старалась управиться на несколько дней. у меня получалось брать с собой ребенка, чтобы присматривать за ним и не разлучаться, но месяц - слишком большой срок, и я понимала, что, возможно, мне придется задержаться еще. на каждый твой вопрос о том, когда же я вернусь, я не находила ответ: мне не нравилось говорить об этом, и хоть ты не давил, не проявлял раздражения и не злился, я начинала нервничать. мне казалось, что я что-то делаю неправильно, расставляю приоритеты не так, как должна была изначально, и от этого становилось паршиво. я хотела все бросить, отправиться домой и посвятить всю себя семье, но ничего из этого не делала, потому что иррациональный страх продолжал жить во мне. мерзкий голосок нашептывала время от времени: что, если все это - временно? что, если жизнь, которой я живу, всего лишь иллюзия? что, если ты притворяешься все это время и однажды не выдержишь и позволишь себе вновь перейти черту упрекая тем, что я испортила твою жизнь и напоминая, что мне нет в ней места? ты тратил дни, недели, месяцы и годы, чтобы окутать меня свей заботой, чтобы убедить, что у нас все будет по-другому, что ты убаюкаешь меня своей любовью, но это не помогало, я все еще не научилась доверять тебе на все сто процентов, и этого стыдилась безумно. я понимала, ты чувствуешь, что я все еще закрываюсь, не говорю порой о своих проблемах и пытаюсь иметь хоть что-то сугубо лишнее, и я видела, как тебя это ранит. как ты поджимаешь губы и отводишь влажный взгляд огромных чернильных глаз, испытывая чувство всепоглощающей вины. от этого паршивей становилось мне, но я знала: словами здесь никак не поможешь. я не смогу сказать, что в порядке, и сразу же этого порядка достичь, так зачем врать? о том, что не смогу отвечать на сообщения и звонки в течение дня, я написала тебе еще вчерашним вечером. ты тут же позвонил по видео-связи, сидя за кухонным столом в нашем новом доме (мы переехали туда не так давно, и самолично следили за всеми ремонтными работами, которые в нем проводились), а рядом с тобой в своем стульчике сидел наш ребенок, сложив ладони на раскладной столешнице, и вы ужинали овощами на пару: ты продолжал соблюдать жесткую спортивную диету, а малыш просто полюбил правильное питание и не нуждался в уговорах съесть кусочек отварного брокколи, а не какую-нибудь жирную картошку (хотя, я знала, что ты балуешь его фаст-фудом довольно-таки часто, и делала вид, что не в курсе). ты выглядел уставшим после тренировки перед важной игрой, с затаившимся под глазами мешками, короткой щетиной и растрепанными после душа волосами; мы созванивались по видео-связи часто, практически каждый день, и порой даже не говорили, а просто смотрели друг о друга, скучая и тоскуя безмерно. этот вечер был таким же: ни у тебя, ни у меня не было новостей; ты пытался отдохнуть перед матчем, от которого зависело многое и место капитана в команде, которое ты, без сомнений, заслужил, а я старалась тебя поддержать словами и расслабить, пока собиралась к выезду. ты едва заметно улыбался, сонно щурил глаза, когда уже лежал в спальне, после того, как загрузил посуду в посудомоечную машину, умыл малыша и уложил его в кроватку в детской; всюду ты таскал с собой телефон, позволяя мне наблюдать за вами и разговаривать с малышом; я не могла сдержать ответной улыбки, потому что ты выглядел умиротворенным и расслабленным, спокойным и счастливым. ты обхватил подушку руками, подминая под головой, и отказывался отключаться, хоть и засыпал практически на ходу, и я не настаивала, ведь готова была смотреть на тебя все время, пусть даже спящего. отключиться все-таки пришлось, чтобы не посадить всю зарядку, и спустя пару часов, когда прозвенел будильник, я опоздала на парковку ровно на семь минут, потому что потратила их на то, чтобы написать тебе сообщение со словами поддержки и уверенности в твоем успехе, а потом, отправив, записала еще голосовое, борясь с зевотой и прося беречь себя, не рисковать лишний раз и не быть на арене безрассудным, каким ты часто бывал. ответа не пришло: ты крепко спал и увидел бы уведомления только утром, когда я сама буду далеко за пределами города.

[indent] - десять минут на смену образа и продолжим у озера, - я разбираю штатив, застегиваю пластиковые хомуты на собранных металлических ножках и сразу же убираю его в сумку, чтобы не забыть и не упустить из виду. закрываю объектив фотоаппарата, откладываю его на складкой столик и позволяю себе, наконец, подтянуться, чтобы размять конечности. волосы собраны, тонкая футболка под черной толстовкой с желтыми и белыми полосами вдоль резинок рукавов в стиле хоккейного клуба, за который ты выступаешь; по оголенным участкам кожи бегут мурашки, я чувствую дрожь в пальцах от холода, пробирающего до костей, и сочувствую девочкам из каста, которые сейчас раздеваются до легких платьев в бельевом стиле. на них нет ни обуви, ни белья, и они ступают босыми ступнями по влажной траве у самого берега озера. вид открывается чудесный: сон уже заходит за горизонт, отбрасывает рыжие и розовые блики на ровную водную гладь, прячется за размашистыми кронами вековых зеленых ив, и я снимаю, меня ракурсы, без остановки. двигаюсь сама, поощряю активность девочек, пытающихся согреться и меняющих позы. хочется закончить поскорее, чтобы вернуться в город хотя бы до полуночи и потратить на сон чуть больше привычных пары часов. - у нас есть несколько часов, можете отдохнуть в трейлере, - я поворачиваюсь на голос менеджера актрис, с явным удивлением, которое даже не пытаюсь скрыть. нам нет необходимости задерживаться, снимков сделано достаточно и я смогу отобрать столько удачных, сколько им только понадобится; - нам нужно фотографии в лунном свете. справимся с этим, а потом можно будет выезжать обратно, - он смотрит в экран телефона, сверяясь со своим расписанием, а я подавляю раздражение: мы договаривались на несколько часов на открытом воздухе, ни о каких ночных съемках не было и речи, но я понимаю, что сделать ничего не могу: связь нет, вызвать такси не получится, и отсюда самостоятельно никак не уехать. поэтому, я устраиваюсь в трейлере, и мне даже удается заснуть на несколько часов. по ощущениям - на одно короткое мгновение, потому что стоит только закрыть глаза, как тут же приходится их открыть; за окном уже ночь, и я выхожу на улицу. модели уже готовы, девчонок согнали в ледяную воду, и на берегу ассистенты уже стоят с пледами и термосами с горячим чаем, разбавленным алкоголем (бутылки лежат на траве под колесами одного из автомобилей); ткань намокла и прилипает в тонким телам, так же, как и волосы - к спинам, и я правда не понимаю, для чего нужно настолько откровенный концепт, однако не возражаю; делаю несколько кадров с разных ракурсов без особо энтузиазма, щелкаю затвором, пока одна из них не начинает откровенно стучать зубами, при этом стараясь выглядеть расслабленно и соблазнительно, опуская с плечика тонкую лямку вдоль руки. менеджер, имя которого я даже не запомнила, хлопает в ладони и отзывает актрис: одна за другой, они выходят из воды и прячутся под пледами и полотенцами, и я искренне надеюсь, что на сегодня это - все. к счастью, так оно и случается, потому что на сборы уходит мало времени: все вещи, весь мусор закидывается в машины, и мы выезжаем на трассу в рекордное время, когда мой телефон начинает безостановочно вибрировать от входящих уведомлений. несколько из них от мамы, у которой сегодня должен был остаться ребенок, несколько - по работе на почту, остальное - от сестры, и их я открываю в первую очередь:
[indent] [indent] [indent] «ты уже знаешь?»
[indent] [indent] [indent] «почему до тебя невозможно дозвониться?»
[indent] [indent] [indent] «андреа, пожалуйста, ответь»
[indent] [indent] [indent] «мама не хотела, чтобы я говорила тебе это, но»
[indent] [indent] [indent] «мерфи в больнице. кажется, все очень серьезно»
[indent] [indent] [indent] «его забрали прямо во время игры. матч не был закончен»
я пробегаюсь по каждому, чувствую, как в глазах темнеет, и сильнее сжимаю пальцами корпус телефона, чтобы не выронить его. дышать почему-то вмиг становится сложно, сердце пропускает несколько ударов от страха и первобытного ужаса вперемешку с волнением. я открываю список контактов и почему-то первым делом выбираю тебя; нажимаю на вызов, но ты не отвечаешь, и я понимаю, что другого и быть не могло, но надежда не терялась, до тех пор, пока механический голос не уведомил несколько раз о том, что абонент недоступен. я сбрасываю, набираю сестру - и она отвечает моментально. говорит сумбурно, пытается звучать ободряюще, но толком ничего рассказать не может, и я злюсь; но только на себя. за то, что вот который день нахожусь вдали от дома. за то, что не рядом с тобой, не на трибунах, не возле раздевалок, не в больнице. за то, что даже не имела никакой связи - и это все не является оправданием. я бронирую билеты на самолет уже в дороге: знаю, что не буду заезжать в гостиницу за вещами, потому что не смогу остаться в бостоне надолго, и за это себя ненавижу тоже; ты нуждаешься в заботе и внимании, а не в том, чтобы я приехала на несколько часов или дней, а потом уехала вновь, и я сама понимаю, что это неправильно, но иначе нельзя. в случае разрыва контракта придется платить неустойку и терять репутацию: никого в светском обществе не волнует наличие хоть каких-то проблем. я не слышу, когда лиза спрашивает что-то у меня, не смеюсь, когда джордана пытается развеять мрачную обстановку и повисшую из-за всеобщей усталости тишину; все, о чем я могу думать - это ты. ты не в первый раз получаешь травму, и мне стоило бы привыкнуть к переломам, растяжениям, трещинам и вывихам и перестать реагировать каждый раз так, будто все это что-то смертельное, потому что не напрягаешься даже ты сам. шутишь, болтаешь без умолку, делаешь вид, будто не испытываешь дискомфорта и не показываешь то, насколько тебе на самом деле больно; я восхищаюсь твоей силой, твоим бесстрашием и твоим мужеством, ведь сам так бы не смогла. я скрываю вкладку сайта авиакомпании, открываю новостную сводку и выбираю колонку «спорт», чтобы узнать, что произошло. в одной из статей есть даже видео: кажется, кто-то успел вырезать его из трансляции, и я мешкаю лишь несколько мгновений, прежде чем убавить звук до полного отсутствия и нажать на треугольник запуска. я нахожу тебя на поле сразу: в белой, домашней форме, вы ведете в счете и начинаете очередную атаку; судя по времени, это последняя пятиминутка в третьем периоде, и все вот-вот должно закончиться победой. ты вырываешься вперед, гонишь шайбу перед собой, не рискуя отдавать пас и слишком увлеченный возможностью вырваться вперед и проявить свои лидерские задатки и способность в одиночку управлять игрой; тебя страхуют двое по бокам, готовые подхватить и помочь, и это не новая тактика - вся игра построена на тебе, как на центровом, все сводится к тебе, как к главному игроку, и неформально ты уже - лидер для всех них. я сжимаю корпус телефона чуть крепче, поджимаю губы и медленно закрываю глаза, когда все случается: какой-то парень из противников не пытается забрать шайбу, не пытается перевести игру на свою половину ледовой арены, его цель предельно ясна и понятна, его мишень - ты, а не ворота твоей команды, и это вполне естественно, потому что хоккей - жестокий вид спорта. он идет наперерез, поворачивается боком, чтобы плечом поддеть - его рост и комплекция позволяют, а потом бьет, но не по шайбе, которая пролетает мимо, а по ногам, и бьет с такой силой, что клюшка разлетается в щепки, сломанная пополам. ты не падаешь сразу, удерживаешься на ногах каким-то чудом, видимо, тебя вперед ведет адреналин, а потом теряешь равновесие, не можешь опереться на левую ногу и заваливаешься вправо. твои партнеры по игре слишком увлечены разборками с противниками и судьей, который отказывается давать карточку нарушителю, и никто не замечает, как ты опускаешься на лед, как под гетра над щитком окрашивается алым, а потом видео обрывается, и я закрываю рот ладонью, чувствуя рвотный позыв.

n o w a d a y s

[indent] нам действительно не удалось побыть вместе так долго, как хотелось бы обоим. ну, точнее, мне. ты был нас не свой, прокованный к больничной койке в платной одиночной палате, однако, ты оставался в одиночестве ни на минуту: все время кто-то приходил. парни из команды, в числе которых был стив, с которым ты сдружился и с которым общался чаще, чем с остальными; рик с ильзой и майло с кидой, не дающие заскучать и загнаться - они таскали тебе запрещенную лечащим врачом еду и даже пытались протащить пиво, безалкогольное, конечно, чтобы поднять настроения, но с этим у них ничего не вышло; приходили твои родители, и у матери не получалось сдерживать слез: она безумно гордилась и восхищалась тобой, и пусть в детстве не могла уделять так много времени и внимания, как хотела, из-за занятости, сейчас старалась наверстать упущенное и каждую травму принимала слишком близко к сердцу. приходил даже мой отец: в такие моменты я боялась оставлять вас наедине, потому что папа не мог примириться с тем, что мы сошлись и, даже больше, поженились; ему казалось все это неправильным и он старался предостеречь меня от чего-то и отчего-то защитить. ты старался быть терпеливым, не терять голову и сохранять хладнокровие, но все же я всегда была поблизости и стояла у самых дверей, чтобы чуть что вмешаться. мне позволили провести в бостоне только два дня. я, ссылаясь на огромную текучку билетов в лос-анджелес выбила себе еще два, и ни один из них не провела дома. в больнице была душевая и кафетерий, а в большем я и не нуждалась. кида привезла сменные вещи и ребенка, он скучал по тебе безумно и обещался не шуметь и не баловаться, лишь бы ему позволили сидеть на твоей постели и не отходить далеко. между вами была какая-то особая привязанность, особая любовь: наш сын смотрел на тебя влюбленными глазами, слушался и не пререкался, исполнял все, что скажешь, и заглядывал в рот, и сложно было представить, что когда-то, несколько лет назад, я готова была изолировать себя от тебя из-за него. из-за незапланированной беременности, которая принесла так много страданий. я не думала, что у нас получится. не верила в это до последнего, но позволяла тебе пытаться убеждать меня словами и поступками. твоим обещаниям не было ни цены, ни веры, ведь ты нарушал все то, в чем клялся, и предавал из раза в раз, не уставая разочаровывать. я готова была уйти в любой из дней, что мы провели вместе, и не шутила своим желанием развестись: бумаги все еще были подписаны, и в случае твоего отказа, я бы нашла другой способ расторгнуть наш брак. ты был предельно аккуратен, я видела, как тебе было тяжело, но больше не шла навстречу. я осторожничала с тобой, как с подобранный с улицы диким животным, способным в любой момент сорваться и укусить, и ты понимал это, а потому никогда не переходил черту. я не создавала тебе дополнительные трудности, но и помогать не торопилась. я хотела, чтобы ты сам понял, сам выяснил - нужно ли тебе то, за что ты борешься; нуждаешься ли ты в семье, полной и настоящей, нуждаешься ли в браке и ребенке, нуждаешься ли во мне - моя любовь не уменьшилась в объеме, я готова была ждать, потому что знала, что пронесу ее с собой до гробовой доски, но я не смогла бы жить с тобой зная, что ты продолжаешь сомневаться. сейчас ты спишь. операция назначена на вторник, и я жалею, что не могу никак повлиять на ее перенос: за тобой ведется тщательное наблюдение врачей, а мне самой придется улетать уже этой ночью. ребенок лежит рядом, с свернулся под твоим боком и цепляется пальцами за больничную рубашку. моя ладонь вложена в твою, пальцы переплетены, и ты держишься крепко, как будто пребываешь в сознании. телефон, отложенный на небольшой столик, к вазе с фруктами и графину с талой водой, вибрирует время от времени, а экран загорается от входящих уведомлений, но я его игнорирую, не силясь оторвать взгляд от твоего умиротворенного лица. волосы отросли чуть длиннее обычного, все так же упруго завиваются в мягкие плотные кудряшки и обрамляют овал нездорово бледного лица. мне хочется прикоснуться к щеку, провести пальцем по заметному шрамику, огладить широкую перегородку носа и контур тонких губ, хочется сжать пальцами круглый подбородок, чтобы повернуть твою голову к себе и робко, мягко поцеловать, не причиняя дискомфорта: нам не удалось даже обняться, когда я приехала в больницу, а ты уставился, удивленный, и не смог сдержать улыбку; но я не делаю этого, я только наклоняюсь ниже, к твоей руке, потому что боюсь разбудить и потревожить твой покой; я прижимаюсь губами к холодным костяшкам, выцеловываю целомудренно каждую, прежде чем перейти к запястью, обвитому тонкими венками и чернильными узорами татуировок. ты не двигаешься, продолжаешь сопеть, и я кидаю короткий взгляд на настенные часы: совсем скоро мне придется уезжать, чтобы не опоздать в аэропорт. никто не позволит мне задержаться еще хотя бы на день. дверь за моей спиной открывается с тихим шорохом, и в палату входит хирург, который должен руководить твоей операцией. я не разъединяю ладоней, поворачиваюсь немного, чтобы посмотреть на доктора, и задаю один волнующий вопрос: - какие прогнозы? - он смотрит на кардиомонитор, записывает что-то в своей планшет и щелкает кнопкой автоматической ручки, прежде чем прикрепить ее за зажим к карману своего стерильного белого халата, - я не хочу давать никаких обещаний. перелом надколенника серьезная травма, последствия могут быть тяжелыми. невозможно предугадать, как пройдет операция. он либо восстановится, либо лишится возможности самостоятельно передвигаться. мы сделаем все, что будет в наших силах, - он опускает руку на мое плечо в качестве поддержки, а только киваю и отворачиваюсь, надеясь, что ты не слышал наш разговор. я хочу остаться рядом с тобой и во время операции, чтобы быть первым человеком, который узнает результат, чтобы быть рядом, когда ты очнешься после наркоза, потому что это то, что я обещала тебе, стоя у алтаря в день нашей свадьбы два года назад: и в горе, и в радости, и в болезни, и в здравии, и мне жаль, мне безумно жаль, мерфи, что мне придется нарушить эту клятву.

[indent] я не отключаю телефон даже во время перелета и держу при себе портативную зарядку на всякий случай, когда возвращаюсь в лос-анджелес. к счастью, никто не задает лишних вопросов и не пытается лезть с моральной поддержкой: я благодарна за возможность самостоятельно переживать все то, что происходит сейчас с нами, и поэтому не хочу хоть с кем-то что-то обсуждать. то, что я нахожусь в браке, ни для кого не является секретом, и я даже слышу перешептывания между моделями, пытающимися поставить себя на мое место. одна с уверенностью твердит о том, что я, по всей видимости, и не люблю, раз позволяю себе находиться на расстоянии сотен километров заниматься работой, а не быть рядом с тем, кто в этом нуждается; другая пытается спорить и просит говорить потише, чтобы не привлекать внимания, убеждает, что не всегда в жизни можно поступать так, как хочешь, и бывают разные обстоятельства. я хочу прислушаться к ней и поверить в искренность ее слов, но колкие острые фразы первой, сказанные лишь с одной целью - дойти до адресата - бьются в темечке глухим набатом. я понимаю, что никак не должна реагировать на эти провокации, и с трудом прикусываю собственный язык, чтобы не ответить. сегодня запланированы съемки для обложки очередного глянца, и я настраиваю камеру, прежде пока визажисты наводят последние штрихи, а стилисты проверяют, насколько крепко держатся живые цветы в волосах и на лицах двух девушек. они - близняшки, выглядят абсолютно одинаковыми, кажется, будто даже веснушки на их лицах симметричны друг другу. но не смотря на сходство, выражения их лиц все же отличаются, и мне не составляет труда раскидать реплики из их диалога и соотнести с ними: одна улыбается робко и стыдливо прячет взгляд, ей неловко от того, что мне пришлось слушать их обсуждения обо мне, а вторая смотрит с вызовом, кривит тонкие губы, которые не спасли даже хитрости визажиста и тонна косметических средств, и упирает пальцы в длинными нюдовыми ногтями в бока. я напоминаю себе в очередной раз о том, что я здесь только по работе, и их снимки зависят от меня: навряд ли агентство будет искать нового фотографа в случае неудачи, заменят, скорее моделей, и они сами должны это понимать. в прохладной студии наступает абсолютная тишина, когда я снимаю с объектива плоский круглый чехол и начинаю съемку. я не запомнила даже их имена: девушки, практически полностью обнаженные, спрятанные лишь пышными бутонами цветущим хризантем и гербер, извиваются вдоль искусственного широкого ствола дуба, касаются крыльев порхающих синих и желтых бабочек, прикрывают томно глаза и распахивают губы. их тела в идеальной форме, подтянуты и аккуратны, и я расслабляюсь, полностью погрузившись в работу. мне нравится снимать их, нравится фокусироваться на лицах и на линиях изгибов в шее, плечах и пояснице; я не позволяю прервать нас ни на минуту до тех пор, пока не заканчивают с подготовкой второй локации - аквариума с кувшинками и водными лилиями. не стесняясь наготы, сестры избавляются от цветов по пути к своим стилистам, облачаются в вещи, которые сложно назвать платьями: это что-то вроде ночных рубашек из тонкого хлопка. одна за другой, они погружаются в воду, и это напоминает мне фотосессию для концепт-снимков у озера; но здесь все куда более продуманное, романтичное и нежное. девушки уверенно держатся под водой, с легкостью позируют у стекол, играют с лучами света, направленными с прожекторов в воду, не закрывают глаза и не надувают щеки. они похожи на серен, на прекрасных волшебных существ, и я не сдерживаю улыбки, когда одна из них - теперь они становятся неразличимы - поворачивается лицом к объективу, упирается ладонями о грань аквариума и смотрит холодно, убийственно опасно прямо в камеру, пока ее густые рыжие волосы развиваются вокруг ее головы роскошной гривой. я фиксирую это положение, делаю несколько кадров, уже зная наверняка, что обязательно добавлю их в личное портфолио, и не хочу останавливаться ни на мгновенье. разговоры сестер обо мне вылетают из памяти, я уже забываю о том, что затаила злость на одну из них, потому что полностью погрузилась в это сотрудничество: они, хоть и начинающие модели, но уже профессиональны в том, что делают. - заканчиваем, - терренс, их агент, хлопает в ладоши и снимает со спинки стула свой классический пиджак, - можете отдыхать, девочки. выспитесь хорошенько, завтра вылетаем в италию. хочу познакомить вас кое с кем, - он прячет телефон в карман мятых льняных брюк и достает, взамен, брелок с ключами от своей машины. девочки кивают, не разделяют особой радости и провожают его недовольными взглядами, пока он этого не видит. я не думаю, что мне стоит вмешиваться и хоть как-то лезть, поэтому молча позволяю стаффу убраться здесь, и сама тоже начинаю собираться. распускаю завязанные до этого в высокий слабый хвост волосы, увлажняю губы бальзамом, промакиваю лицо матирующими салфетками и закидываю в рот мятный леденец, чтобы освежить дыхание. сестры за моей спиной начинают шептаться вновь, и когда я уже собираюсь уходить, не прощаясь, одна из них меня отвлекает неуверенно и тихо: - нам понравилось работать с тобой. может, перекусим вместе? - и я не отказываюсь, только потому, что говорит это та, вторая, любительница осуждать. ее волосы уже подсохли, подсушенные феном, и она прячет руки в рукавах своего розового худи, пока ее сестра застегивает все пуговки черной кожаной рубашки. - да, было бы неплохо, - она улыбается с облегчением, светится лицом и протягивает руку для рукопожатия, чтобы представить вновь, наверняка поняв, что я не запомнила их имен. ее зовут ирма, а ее сестру агата, и они оба родом из шотландии: оттуда рыжий цвет волос, веснушки и вздорный крепкий нрав. мы доезжаем до какого-то мексиканского ресторанчика в фургоне вместе с их координатором, а там прощаемся с организаторами и проходим внутрь заведения. располагаемся на втором этаже, в одной из комнат, потому что внизу не протолкнуться, заказываем несколько блюд на троих. девочки выбирают текилу, я отказываюсь от алкоголя и выбираю ананасовый сок, не зная, в какое русло может зайти наша беседа. ирма интересуется о моем возрасте, и когда я говорю ей о том, что мне двадцать восемь, она непритворно удивляется и говорит о том, что им с сестрой двадцать один, и они не думали, что между нами такая разница. я отмахиваюсь, не ведусь на лесть, потому что знаю, что выгляжу на свой возраст: от мимических и возрастных морщинок не избавиться, время не щадит никого, и все, что остается - стараться выглядеть хорошо. мы говорим обо всем вокруг: о том, как я начала фотографировать, о том, как они занялись моделингом, о том, не хотела бы я сама оказаться по другую сторону объектива и много о чем еще, прежде чем экран моего телефона не загорается уведомлением, и они обе замечают заставку. на ней - ты вместе с ребенком. ты прижимаешь его спиной к своей груди, его личико измазано ежевичной сладкой ватой, как и твоя белая футболка, но вам обоим все равно: вы смотрите прямо в камеру, не сдерживая улыбок, и я невольно вспоминаю этот день. это второй день рождения малыша, ты тогда выпросил выходной, я отменила все планы, чтобы мы могли провести вместе время, и первым делом отправились в тематический парк аттракционов. ребенок с трудом осилил сладкую вату и веселился от того, какими липкими стали его пальчики, все время хватался ими за мои волосы и твою одежду, когда оказывался на руках, и веселился от всей души. мое сердце замирало каждый раз, когда он обхватывал своими ручками твою шею, держась крепче, когда прижимался в ласке к твоему лицу, а ты целовал его в щеки, и спинку, и грудку, делясь всей любовью; когда смотрел на меня, не скрывая своего счастья, когда свободной рукой брал за руку, чтобы переплести наши пальцы. ты напоминал мне о том, что любишь меня, постоянно. в звонках и сообщениях, в заботе и опеке, в жестах и касаниях - ты признавался так часто, как мог, не выбирая ситуации или время, не смущаясь чужого внимания и общественных мест. ты выглядел таким влюбленным, таким очарованным, и я не выдерживала, не знала, как с этим справляться, как мириться, как привыкать. я любила тебя, мерфи, люблю и буду любить всегда, и знать, что ты отвечаешь тем же - высшая радость. я прочитываю сообщение с заблокированного экрана, задерживаюсь вниманием на снимке и не могу не улыбнуться, вспоминая вас и осознавая, насколько сильно скучаю: за последние пару дней нам не удалось поговорить нормально. ты не отвечал на звонки, хоть и был в сознании. кида говорила, что тебе нужен отдых, и я понимала, что она не договаривает, но не требовала правды; ты писал сообщения и даже записывал голосовые иногда, но не говорил об операции и своем самочувствии, отказывался от видео-звонков и просил не настаивать на них. я не давила, но чувствовала волнение и эту отрешенность. я была далеко от вас, была одна и я нуждалась хоть в чем-то, чтобы быть спокойной, но все меня этого спокойствия лишали. - это твоя семья? - агата кивает в сторону телефона, прежде чем опустошить стопку и выжать дольку лайма прямо в рот. я киваю в знак согласия, когда ирма вовлекается в беседу бестактным: - ты любишь их? - и я смотрю на нее так, будто она сболтнула самую большую глупость в своей жизни. агата шипит, толкает ее в бок и щипает за руку, пораженная бестактностью сестры, а я все же улыбаюсь их взаимодействию. - это нормальный вопрос, - ирма не пытается оправдаться и не чувствует своей вины. она прожевывает кусок говядины в каком-то остром овощном соусе, взмахивает вилкой и продолжает, - ты выглядишь счастливой, когда смотришь на них. скучаешь? - я киваю болванчиков, поджимаю губы и облизываю каждую по очереди, отвлекаясь на свой сок. - да, мы виделись около двух недель назад, но этого недостаточно. я бы хотела быть рядом с ними всегда, но в бостоне для фотографа не очень много возможностей, а в лос-анджелесе все хотят долгосрочных контрактов. приходится чем-то жертвовать. - агата понимающе кивает, откидывается на спинку диванчика, складывает руки на животе и позволяет мне продолжить, - к счастью, я возвращаюсь домой через пару дней и планирую не брать никаких заказов за пределами бостона хотя бы ближайшие полгода, - и это правда. я готова ограничить себя съемками выпускных, свадеб и девичников, если это позволит мне быть рядом с тобой и нашим сыном всегда, потому что быть вдали от вас так долго - непосильная ноша для меня. я не предупредила о своем запланированном возвращении никого: ни тебя, ни сестру, ни родителей, и мой приезд должен стать для вас сюрпризом. это, на самом деле, волнительно; это практически пугающе.

t h r e e y e a r s a g o

[indent] я обхватываю тонкую ножку хрустального бокала пальцами и подношу его к губам, чтобы сделать несколько глотков и смочить горло. официант появляется вовремя, подставляет пустой круглый поднос, и я оставляю на нем фужер. молодой парень, совсем мальчик, удерживая сложенную в локте руку за спиной отходит в сторону и теряется в толпе. я разглядываю людей - большую часть из них я даже не знаю, скорее всего, это твои друзья или одноклубники, которым ты не мог отказать в приглашении на нашу свадьбу; один из них даже является шафером, и я удивилась, что быть им ты предложил не рику или майло, но так даже безопаснее: эти двое наверняка устроили бы настоящий скандал, пытаясь убедить, кто в звании друга жениха нуждается больше и кто с этой должностью справится лучше. они оба мне нравились, но в дуэте создавали взрывоопасную смесь и порой становились опасными для общества; я надеялась, что они не станут чудить сегодня, и мои молитвы были услышаны, потому что майло не оставлял ни на минуту мою сестру, а рик не отходил от ильзы ни на шаг, будто боялся, что потеряет ее или ее украдут - это ведь обычное дело, воровать людей со свадеб. кида выглядела выглядела прекрасно в своем темно-синем платье и казалась безумно счастливой: она не сводила влюбленного взгляда с майло и с радостью принимала каждое его предложение потанцевать или прогуляться в лабиринте из живой изгороди, чтобы уединиться; нам не удалось обменяться с ней хотя бы парой слов, но я не переживала по этому поводу, мне хватало знать, что сестра в безопасности и в надежных руках, что рядом с ней тот, кто ее не обидит и не позволит ей оступиться. прямо сейчас они сидят за своим столиком: рик рассказывает какую-то историю, активно жестикулируя и привлекая к себе слишком много внимания. он в своей черной шелковой рубашке, застегнутой только на несколько пуговиц и открывающей гладкую смуглую грудь практически полностью, звезда вечера: его черные вьющиеся волосы падают на высокий лоб, губы расползаются в причудливой квадратной улыбке, а пальцы, унизанные кольцами и перстнями, которые бы никому другому не подошли так, как ему, то вырисовывают в воздухе какие-то узоры, то находят ладонь ильзы, чтобы сжать ее в плотной хватке. майло не слушает, кажется, абсолютно, увлеченный горячим. кида перебирает высветленные прядки на его затылке, массирует расслабленную шею и подпирает подбородок второй рукой, слушая россказни друга, и я бы с удовольствием присоединилась сейчас к ним, но не могу уделять кому-то больше внимания, чем остальным. к счастью, ты не заставляешь себя долго ждать и возвращаешься ко мне быстро. твоя рубашка тоже уже расстегнута, рукава закатаны небрежно по локоть, открывая сильные руки, пиджак висит на спинке стула. твои щеки покрыты едва заметным румянцем, глаза лихорадочно блестят: я бы подумала, что это от выпитого алкоголя, но ты пьешь только воду или сок весь день, я понимаю, что это от волнения и осознанности того, кто мы теперь друг для друга. я не могу сдержать улыбку, когда чувствую твою широкую горячую ладонь на пояснице, а влажные губы за ухом. ты целуешь, кто-то замечает и присвистывает, а я опускаю глаз в пол, потому что это смущает, потому что публичное проявление эмоций и чувств с твоей стороны - что-то новенькое. ты не отрываешься, ведешь носом вдоль шеи, чтобы следом поцеловать в оголенное плечо, не скрытое полупрозачной сеткой, инкрустированной кристаллами сваровски. это платье безумно дорогое: оно от живанши, и я знала, что мы можем позволить себе такое с твоей зарплатой и всеми процентами, но и подумать не могла, что надену именно его. оно стало твоим подарком: мне не пришлось тратить время на походы по бутикам с целью выбрать наряд и обувь: это все ожидало в спальне, разложенное по коробкам. курьер доставил, когда тебя не было дома, и я не справилась с любопытством. платье заставило влюбиться в себя: я не думала, что это то, что можно надевать на свадьбу: слишком дорогое, слишком откровенное, оно демонстрировало практически все тело на грани вульгарщины и пошлости, еще чуть-чуть - и оно стало бы отвратительно похабным, но ты настоял, а я не собиралась отказывать в этой прихоти, в конце концов, оно мне подошло. свободная рука, расписанная татуировками, касается моей, закованной в длинную перчатку; скользит ниже, чтобы соединить наши ладони. - устала? - спрашиваешь тихо, не отодвигаюсь, и я киваю головой в знак согласия: за весь этот день нам с тобой ни разу не удалось выдохнуть спокойно: каждый из гостей требовал немного времени, чтобы пообщаться, поздравить, вручить подарок; родители не выпускали из своего внимания, особенно мои, особенно отец: он не был доволен тем, что мать пришла со своим мужем, и не понимал, какого черта он здесь забыл, как будто был не в курсе, что именно он заменил его для той же киды. - хочешь сбежать отсюда? - я киваю вновь, и улыбаюсь шире, когда смотрю тебе прямо в глаза. ты понятливо киваешь в ответ, скашиваешь взгляд ниже, пялясь на мои раскрытые в улыбке губы, и непроизвольно облизываешься. нам пришлось целоваться много, очень много раз, и это - лучшее, что произошло за весь день; поэтому, я не могу отказать себе в маленькой прихоти, разворачиваюсь к тебе лицом полностью и опускаю ладони на гладкую шею, чтобы поцеловать. ты перехватываешь инициативу мгновенно, наклоняешь голову для удобства и прижимаешь меня еще ближе к себе, удерживаешь за талию, смыкая пальцы, и наверняка после этой хватки на коже останутся маленькие синяки в форме отпечатков. ты не давишь, и целуешь мягко, практически бережно и аккуратно, сминаешь губы, уделяя внимание каждой, не пытаешься углубить, потому что это не для чужих глаз, и отодвигаешься как раз тогда, когда дышать становится тяжело. не размыкая руки, ты тянешь меня в противоположную от сада сторону, к заднему входу. он мало освещен и там вдоль стены стоят мусорные баки, а у ворот висит ключница со всеми автомобильными брелоками. ты не тратишь много времени, чтобы найти ключ от своей, и нам нужно несколько минут, чтобы отыскать ее на парковке и забраться внутрь. я выдергиваю шпильки из прически и позволяю волосам каскадом спуститься по плечам, пока ты заводишь двигатель, выключаешь печку, чтобы салон в ночи прогрелся, и убавляешь звук в магнитоле до минимума. - это какое-то безумие, мерфи, - я смотрю на тебя в упор, пока ты концентрируешь все внимание на дороге; шепчу в полголоса, но ты слышишь и усмехаешься, покачивая головой из стороны в сторону. кто из нас мог подумать, что однажды мы с тобой будем женаты? даже в самых смелых мечтах я не позволяла себе заходить так далеко. технически, в браке мы находимся уже почти три года, но у нас не было свадьбы, и расписались мы как попало, в здании городской мэрии. я даже не взяла твою фамилию, и не делала это, боясь, что все может измениться в любой момент. но ты не упускал ни единой возможности, чтобы убедить меня в том, что я сделала правильный выбор, доверившись тебе вновь, в очередной раз. я не касаюсь тебя, но устраиваюсь поудобнее, насколько позволяет длинное платье и босоножки на каблуке. стараюсь не запутаться в подоле, ворочаясь в кресле. ты едешь медленно, пересекаешь одну улицу за другой и несколько раз пропускаешь поворот к нашему дому, позволяя больше времени провести вот так - будто есть только мы, и ничего больше вокруг. - я подала заявление на смену документов. не хотела говорить тебе, думала, будет сюрпризом, но не могу молчать, - ты поворачиваешься лишь на мгновенье, бровь заинтересованно приподнимается вверх, и я продолжаю, не заставляю тебя ждать, - я хочу взять твою фамилию, - и не потому, что так будет правильно из-за того, что мы в браке; не для того, чтобы угодить тебе в чем-то, а ради себя. чтобы осознать, что принадлежу тебе полностью, всем сердцем, всей душой, не только на словах. я знала, что ты оценишь это решение, знала, что порадую тебя, и когда ты смеешься - как-то приглушенно, будто боишься разрешить себе радоваться, я чувствую, как мое разбитое на миллионы осколков сердце, разбитое тобой же, склеивается само по себе. мы больше не говорим: ты останавливаешься на какой-то заправке, и я перебираюсь на заднее сиденье, чтобы разуться и с ногами залезть на кожаный диванчик, пока ты заправляешь автомобиль и покупаешь в магазинчике воду и жареные хот-доги. они выглядят убийственно жирно и жутко вкусно, и я не сдерживаю стона, полного удовольствия, проглатывая первый кусок практически не жуя. мы едим неаккуратно и смеемся друг над другом, постоянно пачкаясь то в горчице, то в соусе; вытираемся бумажными салфетками, и прежде чем тронуться с места вновь и вернуться в поток машин, ты смотришь на меня через зеркало заднего вида внимательно, и говоришь едва слышно, - я люблю тебя, анрдеа, - и я с трудом сдерживаюсь от желания позорно расплакаться. я бы отдала все, чтобы слышать эти слова в течение всей своей жизни, а не после того, через что нам пришлось пройти, каждому по одиночке, но я все же отвечаю взаимностью, откидываюсь затылком на мягкую спинку и в сытом блаженстве прикрываю глаза. наш ребенок сегодня у твоих родителей: они уехали рано, и я безумно благодарна им за это желание провести со внуком больше свободного времени и позволить нам побыть наедине друг с другом. я знаю, что сегодня ночью нам не помешает ничто и никто, и мы сможем насладиться друг другом; от этого знания по телу прокатывается волна предвкушения, томительного ожидания и плохо скрываемого желания - я скучала по тебе, по тем ночам, которые мы проводили вместе, которые проживали только друг ради друга, засыпая лишь перед рассветом, разбитые, утомленные и выдохшиеся. уверена, на самом деле, что ты тоже; нам редко удавалось уединиться в постели или у какой-либо другой горизонтальной или вертикальной плоскости: очень часто отвлекал ребенок, требующий внимания, и сосредоточиться на чем-то, кроме него не получалось. часто приходилось реагировать на его плач и капризы: покормить, укачать, искупать, переодеть - и к тому моменту, как один из нас освобождался, второй уже засыпал. к счастью, мы оба готовили друг друга к здоровым отношениям и понимали, насколько огромная ответственность - ребенок, и именно поэтому споры, ссоры и скандалы нам удавалось избегать. я не замечаю, как мы подъезжаем к жилому комплексу: ты паркуешься на подземной парковке, открываешь дверь и помогаешь мне выйти из теплого салона, как настоящий джентльмен. мы могли бы уединиться в номере гостиницы, но я рада, что мы приехали домой; я не особо люблю эту квартиру, но в ней все - наше, все напоминает о тебе и моя любовь расцветает новыми красками. лифт поднимает нас на нужный этаж быстро, и все то короткое время, что мы находимся в нем, я не могу оторвать от тебя глаз. ты смотришь испытывающе в ответ. взгляд у тебя тяжелый, практически плотоядный, мне кажется, его можно ощутить на себе физически; стоит только створкам лифта раскрыться, ты выходишь первым. открываешь квартиру пятизначным кодом, пропускаешь меня внутрь, и стоит только двери захлопнуться, как ты тут же прижимаешься сзади. скрещиваешь ладони на моем животе, вжимаешься грудью в спину, пахом - в бедра, и я не удерживаюсь от желания толкнуться назад, поощряя, подзадоривая; ты буквально вдавливаешь меня в себя, и я чувствую все то напряжение, которое сконцентрировано в твоем теле; ты целуешь в затылок, в мочку уха, цепляя ее зубами и чуть не выдирая по неосторожности сережку, мокро целуешь плечо, а потом ведешь от него до линии челюсти языком, оставляя влажный след, который тут же остывает от перепада температур, и я поддаюсь навстречу, подстраиваюсь под торопливые касания. ты толкаешь легко вперед, в сторону нашей спальни - я шагаю, чудом не наступая на подол платья, и только когда мы оказываемся внутри и ты включаешь приглушенный свет, чтобы видеть все, я разворачиваюсь к тебе лицом. прижимаюсь губами к щеке, к высокой острой скуле, к носу, к родинке под нижней губой, к подбородку и к шее, всасывая кожу, чтобы оставить метку и только потом к распахнутым губам, пока пальцы в перчатках судорожно расстегивают оставшиеся пуговицы на рубашке. я выдергиваю ее из пояса штанов, выправляю из ремня и стягиваю с твоих плеч, когда ты разводишь руки в стороны, помогая; позволю тебе расправиться с замком на моем платье, и цепляюсь за широкий кожаный ремень, расстегивая следом и его. твои губы где-то на моей шее, ты кусаешься и целуешь, лижешь и царапаешь зубами кожу, и удержаться от соблазна сложно - прежде чем опустить язычок молнии вниз, прежде чем дернуть собачку и выудить из шлевки пуговку, я касаюсь натянутой ширинки, сжимаю пальцами сквозь тонкую ткань брюк возбужденный член и надавливаю, и ты шипишь в ответ, кусаешь особенно сильно, будто в отместку, и я не молчу, дышу загнанно и захлебываюсь в тихих гортанных стонах, потому что ты нетерпелив, потому что ты вновь разворачиваешься меня спиной, стаскивая платье, потому что ты справляешься и с телесными боди, и я не противлюсь, я поддерживаю тебя в твоей расторопности, пытаясь вывернуться вновь, чтобы лицом к лицу, чтобы ведь тебя, обнаженного, чтобы чувствовать твой взгляд, полный обожания, на себе, когда ты будешь двигаться рвано, не выдерживая единого ритма, пока будешь толкаться глубже, заставляя крепче сжимать икрами твои бедра, пока будешь сжимать ладонью мои запястья над головой и присваивать меня себе с каждым рывком, второй рукой оглаживая и лаская извивающееся тело. эта страсть - она никогда не засыпает, никогда не пропадает, мы оба подпитываем ее, чтобы насладиться, как в последний раз, когда она вырывается на свободу.

n o w a d a y s

[indent] таксист помогает загрузить чемодан в багажник автомобиля. я заправляю распущенные волосы под капюшон теплого худи и вставляю наушники в уши, чтобы не отвлекаться на посторонние разговоры и не поддерживать беседу, которая меня мало интересует. проверяю уведомления; ильза так кстати пишет о том, что рик забрал ребенка, потому что решил устроить мальчишник с ним и своими двумя пацанами, пока сама она с кидой и ее малышкой отправились на шоппинг перед праздниками. впереди - череда дней рождений, и нам бы тоже не помешало пройтись по магазинам и найти каждому что-нибудь в качестве подарков. я игнорирую сообщения на рабочей почте, потому что в полной мере настроена серьезно игнорировать их до тех пор, пока не буду убеждена в том, что ты в порядке и ничего от меня не скрываешь. зато не игнорирую рекламные предложения и акции, приглашающие на детские выставки и мероприятия: фестиваль красок, ярмарка в конце месяца с участием аниматоров и открытие нового парка развлечений. смахиваю все оставшиеся уведомления из центра уведомлений и открываю нашу переписку. ты был в сети несколько часов назад, как раз тогда, когда отправил последнее сообщение с пожеланием доброй ночи, не забыв уже привычное эмоджи сердечка поставить в конце; следом за ним - мое ответное, и больше ничего. я не стала писать тебе утром, чтобы не проболтаться случайно о планах на день, а ты не заходил в приложение, видимо, из-за своей занятости. я порываюсь было написать что-нибудь, но тут же отказываюсь от этой идее. в голове нет ни одной мысли, да и зачем, если мы увидимся через считанные минуты? наш новый дом находится в черте города, поближе к аэропорту и подальше от центра. поблизости есть развитая инфраструктура, и нам не приходится ни в чем нуждаться. я прошу водителя остановить у небольшой пекарни и подождать несколько минут за дополнительную плату: он соглашается, и я перебегаю дорогу, чтобы купить несколько пончиков с шоколадом и ванилью, черничных маффинов и клубнично-сливочных пирожных к чаю. ты любишь сладкое с добавлением любых фруктов и ягод, кроме цитрусов, и я избегаю даже аппетитно выглядящий лимонный пирог, когда рассчитываюсь с молодой женщиной за стойкой кассы. таксист выключает аварийку, как только за мной закрывается пассажирская дверь, отъезжает от бордюра и вклинивается в поток машин, прежде чем включить поворотник и съехать с главной дороги. я возвращаю наушники в чехол, убираю его в рюкзак со всеми личными принадлежностями, готовлю наличку для расчета и поглядываю за ворота: во дворе никого нет, в доме не горит свет, и я бы подумала, что там никого нет, если бы не знала о том, что тебе сейчас в принципе передвигаться проблематично, и ты навряд ли проводишь время за прогулками на свежем воздухе. расплатившись, оставив щедрые чаевые, и я закидываю рюкзак на плечо, вытягиваю ручку чемодана и волоку его входной двери по ровному шумному гравию. волнение ощущается тошнотой где-то на уровне горла, я не чувствую привычного предвкушения, а только какой-то короткий, пролетевший вспышкой, испуг. дверь не заперта, у порога валяются выпуски газет за последние дни - видимо, реклама; в доме висит тишина, воздух спертый, как будто ни одна комната не проветривалась. в прихожей прямо на полу валяется пара костылей, брошенных небрежно; на столике рядом с ключницей - твой телефон, разряженный до нуля; я оставляю чемодан там же, вместе с рюкзаком, а все выпечку несу на кухню. включаю электрический чайник, достаю из шкафчика чайные пакетики и кружки. после перелета хочется в душ и поесть, но больше - увидеть тебя. тебя нет в зале, нет на заднем дворе, нет даже в спальне, и я нахожу тебя внизу: подвал был переоборудован из погреба в тренажерный зал. там, напротив полностью зеркальной стены, стояли полки с твоими наградными достижениями: сертификаты, кубки, медали и статуэтки. ты сидишь прямо на полу, подогнув под себя одну ногу, и смотришь на все это - сваленное почему-то на пол. то ли не замечаешь, то ли не хочешь замечать чужое присутствие в комнате. - мерфи? - ты не реагируешь, так и продолжаешь пялиться куда-то в стену, и я подхожу ближе. опускаю ладонь тебе на плечо осторожно, чтобы не напугать, и заглядываю в лицо, когда ты поднимаешь голову, - мерфи, милый, почему ты здесь? - почему ты устроил этот беспорядок? почему костыли, которые помогают тебе самостоятельно передвигаться, чтобы не давать нагрузку на поврежденную ногу, наверху, а ты здесь, без них? мне становится не по себе от твоего вида, и я, вместо того, чтобы помочь тебе подняться, усаживаюсь рядом, не отнимая руки от твоего плеча. - я не говорила никому о своем возвращении. хотела сделать сюрприз, - я улыбаюсь в попытке вызвать ответную реакцию на твоем лице, но получается слабо; ты выглядишь мягко говоря отвратительно: сальные волосы, небрежная щетина на щеках и подбородке, потухший взгляд и синяки, залегшие глубоко под глазами. ты как будто резко постарел и похудел за эти несколько недель, в которые мы не виделись, как будто забыл о том, что такое душ, и я понимаю теперь, почему наш ребенок практически каждый день был с кем-то, но не с тобой. ты бы не справился, не смог бы уследить, но не потому что травмирован, а потому что разбит морально. я знала, что операция прошла успешно - тот самый положительный прогноз, который нам не хотели дарить, но так в чем дело? почему ты выглядишь так, будто потерял кого-то важного в своей жизни? - я была в пекарне, - я не брезгую, никогда не брезговала, когда дело касалось тебя, пропускаю жирные волосы сквозь пальцы, массирую кожу голову, - хочешь, я помогу тебе освежиться, а потом мы выпьем чаю и поговорим? - мы ведь так давно не виделись, любовь моя, нам есть, о чем поговорить, и я прошу тебя: не отказывай мне в этой мелочи, в этой маленькой, но значимой для меня прихоти, я ведь так редко тебя о чем-то прошу.

Поделиться32022-04-18 03:14:10

Автор: Murphy Saetre
Администратор
Сообщений: 6
Уважение: +2

i ' m s o g o o d a t w a l l s , g o o d a t l i e s
putting up my fences
b u t i a i n ' t g o n n a k e e p m y
distance from you

t w e l v e y e a r s a g o
[indent] — это просто растяжение, герой. — в салоне автомобиля предельно душно: даже приоткрытые окна не спасают от июльского зноя и запаха жженой резины, которая застревает гарью в ноздрях; разъедает собой слизистую и от которой дышать становится предельно тяжело, пока в висках молоточком бьет оглушающая головная боль. новый форд, купленный в кредит четыре месяца назад, плавно скользит по забитым улицам, прежде чем замедлить ход, вклиниваясь в разрастающуюся пробку в самом центре бостона: отец нервно хмурится; поглядывает на часы на приборной панели, прежде чем зацепиться взглядом за мой силуэт на пассажирском сидении. его тяжелая рука мягко ложится на мое покатое плечо; аккуратно сжимает его в своих пальцах, привлекая ко мне свое внимание и я поддаюсь; цепляюсь глазами за пристальный отцовский взгляд и только недовольно фыркаю носом, прежде чем отвернуться, подпирая подбородок кулаком и уставиться куда-то вдаль, свободной рукой щелкая по кнопочке, то отпуская, то поднимая стекло, сопровождаемое раздражающим скрипом. — ты ведь слышал что сказал врач, мерфи. всего две недели и ты снова сможешь выйти на лед. — и я знаю, что в этом нет ничего страшного: от очередного падения, не останется ничего, кроме почти незаметного следа на раскрасневшейся коже. как тот самый маленький шрам на щеке; небольшой рубец чуть ниже коленной чашечки; едва видимая отметина на правом предплечье: падения; ушибы; легкие травмы - лишь мизерная толика той цены, которую я готов заплатить за достижение собственной, искомой цели. черствость решений; хладнокровие нещадных поступков и действий; отрешенность во взгляде - терновыми прутьями поверх оболочки без наполнения, потому что сердце - опустошено; лишено чувств и эмоций; потому что в душе - зияющая пропасть шириной в тысячи миль; чертова черная дыра, в которой затерялась вся человечность, наравне с коллапсирующими звездами и пыльными, космическими массами - на самом деле, наравне со всем тем, что ты забрала с собой два года назад. между яркими вспышками обугленных яростью мыслей, спутываются воспоминания: то самое, ностальгическое прошлое, безжалостно брошенное на алтарь, потому что я пожертвовал всем и ни на одно мгновение не позволил себе об этом пожалеть. нескончаемые тренировки; ломота в суставах и мышцах, к которой привык настолько, что перестал замечать: удар - шайба летит прямиком в ворота. список контактов слишком короткий для семнадцатилетнего парня; в утиль летит каждое предложение развеяться, потому что на вечер другие планы: до побелевших костяшек сжимая клюшку в руках - удар - шайба летит прямиком в ворота. а потом, общение сводится к двум людям, которые прекрасно понимают для чего я это все делаю; позже - мама обязательно расстроится, что я буду собираться не на школьный выпускной - я ведь провалил половину экзаменов и поступать никуда не буду, а тем же вечером, буду закидывать мятые вещи в небольшую, спортивную сумку: рассекая острием лезвия по плотной, замерзшей глади; кусая губы изнутри и не замечая как влажные пряди спадают на лоб, пока засиживаюсь до поздней ночи: удар - шайба летит прямиком в ворота. а потом еще раз и еще раз, до изнеможения и истомы, в бездне которых потону следующей же ночью. последние два года я провожу на льду большую часть своего времени: пропускаю уроки литературы по средам и сбегаю с биологии по пятницам, потому что знаю - мои родители слишком заняты, чтобы следить за моей успеваемостью и вести светские беседы с директором; оттачиваю одно движение за другим до приторного идеала, пусть тренер и говорит что у меня все получается намного лучше чем у остальных - но все еще недостаточно хорошо. я пью безалкогольное пиво с риком только пятничными ночами, сидя на одной и той же скамейке в одном и том же, маленьком парке в нашем районе, поддерживая пустые разговоры, прежде чем разойтись по домам перед рассветом; делаю домашнее задание расторопно на коленке, во время поездок в метро, лишь бы окончить хоть как-нибудь старшую школу и каждый день опаздываю на ужин в собственном доме, возвращаясь обязательно после десяти, разогревая остатки в микроволновке и доедая их в своей комнате, лишь бы не разбудить своих родителей излишним шумом. слабость - ненавистный порок, вшитый меж кровеносных жил, от которого я старательно пытаюсь избавиться; который пытаюсь вытравить из себя и искоренить, выкорчевывая его по кусочкам: я слишком многого лишился по пути сюда, чтобы позволить ей охватить меня сейчас; я заплатил слишком большую цену и слишком многое отдал, поэтому то, что принадлежит мне по праву, я руками вырву из цепкой хватки и зубами вцеплюсь, не позволяя отобрать то, к чему стремлюсь сколько себя помню. — я не могу терять две недели, пап. в конце августа будут отборочные и я должен попасть в команду во что бы то ни стало. — говорю хриплым голосом от слишком длительного молчания, отрываясь от своего занятия и грузно откидываясь на спинку кожаного сидения, четко ощущая как оно прилипает к оголенным участкам тела. боль в ноге приутихла после приема таблеток, выписанных мне врачом сегодняшним утром, но надорванные мышцы отдаются неприятной резью в тот момент, когда уверенность в шагах скатывается в самый мизерный минимум всего за секунду и мне приходится упереться об отцовское тело, чтобы не свалиться, процеживая сквозь зубы протяжное шипение и отмахиваясь от любых вопросов касаясь моего самочувствия: вру родителям вечером, когда прошу забрать с тренировки, потому что не способен двигаться самостоятельно; вру на приеме у врача; вру на втором приеме того же врача и говорю уверенно что у меня все нормально, потому что я не могу пропустить две недели. я не могу пропустить ни одну тренировку; ни один день, иначе мой шанс ускользнет в чужие руки. — две недели ничего не изменят, мерфи. — голос папы звучит устало; утомленно и - это не разочарование; скорее, своего рода, бессилие. сегодня он взял отгул для того, чтобы съездить со мной к врачу и я знаю, что он отпрашивается с работы редко; знаю, что это обвенчается несколькими бессонными ночами, за которые он должен будет наверстать упущенное; знаю, как много работают мои родители, чтобы обеспечить мне хорошую жизнь - наверное, амбициозность каждого из них удвоилась в масштабах, когда поселялась внутри меня. — две недели могут лишить меня возможности попасть в сборную. это важно для меня, понимаешь? — я отворачиваюсь, вторя отцу, потому что движение становится более оживленным и автомобиль наконец-то двигается с места. всего несколько кварталов до дома, но отец пропускает правильный поворот и едет в совершенно иную сторону: к счастью, этот маршрут давно изучен мною слишком тщательно и я прекрасно знаю куда он меня везет, поэтому нервно ерзаю на месте и озадаченно хмурю брови. конечно он знает; конечно он понимает: мои родители знают о моих проблемах в школе; знают о том, что я предпочитаю хоккей всему, что у меня только есть; знают, почему я возвращаюсь домой так поздно и знают, чего я лишился - читай между строк, андреа, мои родители прекрасно знают о тебе. и они поддерживают меня во всем; во всех моих стремлениях и решениях, потому что мы с ними так схожи: мы жертвуем слишком многим, во имя моего будущего, к которому я так рьяно мчусь, не оборачиваясь; не сожалея; не мешкая. арена бостон-гарден: средоточие моих лучших воспоминаний. по крайней мере тех, которыми я люблю подкармливать свое эгоистичное честолюбие. я не пропускал ни одну домашнюю игру бостон брюинз и бостон селтикс; сколько я себя помню, мы приезжали сюда на все матчи и именно тут, кажется, и берет свое начало моя любовь к хоккею; именно это место и зародило в моей голове эту заносчивую идею что однажды, я тоже буду считать это место своим домом. как мало нужно маленькому ребенку для того, чтобы в наивном, затравленном мозгу поселилась навязчивая надежда что все получится: стирая костяшки до крови; коленки обволакивая царапинами и пурпурными синяками; сбиваясь с дыхания - считая до трех - и снова дышать вровень каждому скольжению; цепкой хваткой за рукоять, оттачивая все мельчайшие детали даже самых элементарных приемов; мишенью ворота в самом конце поля, чтобы без промаха; чтобы прямо в цель. и так год за годом, потому что только изнурительными тренировками можно добиться нужного результата. как много нужно взрослому человеку, чтобы не разочароваться в себе окончательно, потому что в моем случае, обратного пути просто больше нет. я возвращаюсь к реальности примерно в тот момент, когда машина сбавляет в скорости: автомобиль останавливается у обочины и отец глушит мотор. не смотря на то, что хоккейный сезон еще не начался, вход на арену в это время суток все еще под запретом: наверняка, там тренируются команды и от этого меня бьет легкой злобой - на самого себя, потому что моя небольшая травма - моя ошибка; потому что за мою оплошность мне придется платить полноценно. повисшее между нами молчание не давит: мы оба поглощены собственными мыслями, рассматривая массивное здание, поэтому я не сразу реагирую, когда мой отец начинает разговаривать: — думаешь, бобби орр стал бы лучшим новичком в лиге, если бы не умел останавливаться, когда нужно это сделать? — он усмехается, после чего поворачивается ко мне лицом и выражение его лица становится более серьезным: — мерфи, я понимаю насколько это важно для тебя, но я не хочу чтобы ты уничтожил себя и всю свою карьеру еще до ее начала, только потому что ты не знаешь когда нужно притормозить. — и я знаю; понимаю что он прав; осознаю, что никакому клубу я и даром не сдался с незаживающей травмой даже на скамейке запасных - боже, я никогда даже не рассматривал себя не в основном составе. но от этого, отчего-то, внутри начинает кипеть какая-то необъяснимая обида, которая плавит изнутри все мое спокойствие: потому что я иначе не могу. потому что я не могу дать себе перерыв и передышку до того, пока не доберусь до финишной прямой. потому что любая заминка; тот самый интервал, когда я останавливаюсь чтобы перевести дыхание, может стать для меня роковой ошибкой, которая собьет меня с пьедестала и я кубарем на самое дно. весь остальной монолог я пропускаю мимо себя; зарываюсь лицом в ладонях и пальцами перебираю пряди волнистых, отросших волос; цепляюсь за первый прокол в мочке уха - идея рика, - после чего пожимаю плечами и скупо поджимаю губы. — нет, не понимаешь. — говорю сухо, тихо и почти без эмоционально, стараясь удерживать вспыльчивость в глубинах самого себя: — не понимаешь, пап. я больше ничего не умею, я ни на что больше не способен, — неконтролируемый, ироничный смешок вырывается изнутри, пока я мотаю головой, — при всем желании, меня даже не возьмут ни в какой колледж через год, — потому что я даже не стараюсь подтягивать свои знания и улучшать свои оценки; потому что я игнорирую все замечания учителей и плевать я хотел на все их попытки убедить меня в том, что это важно. — все что я могу - это играть в хоккей и я должен попасть в сборную. — я произношу эти слова и буквально ощущаю, как липкий ужас горечью растекается на языке: особенно когда отец замолкает, потому что понимает к чему я веду и я рад тому, что остаточные мысли мне не приходится произносить вслух. мысли о том, что я не знаю куда деть себя, если не получится, если прогорю; о том, что я до одури боюсь своего будущего; что я до невозможного боюсь провала; мысли о том, что я не знаю что будет со мной, если в один из множества последующих дней, я лишусь всего в одно только мгновение. мысли о том, что я, на самом деле, в стократ слабее, чем тот мерфи сатре, которым я хочу быть; которым я хочу казаться; которого я вытаскиваю за поводья на обозрение публики, потому что научился сдерживать боль, эмоции и чувства; потому что научился прятаться за маской безразличия и холодом обернул все свои внутренности, в попытках храбриться даже там, где это все не нужно. по возвращении домой, я морщусь от боли, поднимаясь по узкой лестнице и направляясь в сторону своей комнаты, в которой запираюсь изнутри, отказываясь и от обеда и от ужина: юношеский бунт, в попытках доказать не понятно что не понятно кому. последующие полторы недели я провожу почти все время в стенах собственного дома, потому что отвык от элементарной социализации и лишь в ту самую дождливую пятницу, я выбираюсь в тот же парк, чтобы выпить то же самое безалкогольное пиво. спустя ровно десять дней, я больше не чувствую никакого дискомфорта и тайком от родителей уезжаю на очередную тренировку, потому что боюсь, что еще четыре дня могут мне только навредить: они знали куда я ушел тем вечером, но не остановили, потому что я уверен, мои слова были в точности пересказаны матери отцом. я тренировался на два часа больше, в попытках наверстать упущенное; не жалел себя и не давил по тормозам, словно колодки отслоились от основания, а стяжная пружина сломалась окончательно. какая горькая память - память о том, что будет потом: когда ты идешь на таран до последнего, из страха упустить свою единственную возможность и рьяно держишься за нее, в то время как в голове, зажеванной лентой, повторяются одни лишь только слова: если я лишусь этого - я лишусь всего.
поэтому я сделал все для того, чтобы не проебаться.
помнишь, как много боли я причинил тебе, в попытках сдержать данное себе, это обещание? я сделал все, андреа. а потом запутался собственноручно и окончательно во всех тех правилах, которые сам же и выдумал.

s i x d a y s a g o
[indent] — это не просто ушиб, мерфи. — тяжелый выдох - я почти визуализирую как морщинистый лоб хмурится; как пальцы сжимают переносицу под очками с тонкой оправой; как глаза устало закрываются, в попытках собраться с мыслями и подобрать нужные слова. доктор нолан стал моим лечащим врачом еще задолго до того, как я попал в запасной состав бостон брюинз в свои восемнадцать с половиной и он был свидетелем всем моих травм, растяжений и переломов в связи с изнурительными тренировками и грязными играми с нарушением всевозможных правил, поэтому даже разговаривая с ним по телефону, я прекрасно знаю что сейчас, именно в этот момент, он внимательно следит за каждым своим словом, зная, как легко я могу вспылить. — да, я понимаю, — говорю полу-шепотом; на рванном полу-выдохе, пальцами цепляясь за вьющиеся прядки волос на затылке. я плохо помню последнюю игру: события происходили с такой скоростью, что я даже не успел осознать в какой именно момент я потерял сознание и проснулся через несколько часов, глубокой ночью, в больничной, одиночной палате в частной клинике. первым, практически инстинктивным позывом было найти - увидеть - почувствовать тебя: упираясь локтями о мятые простынь и приподнимаясь, я глазами выискивал твой силуэт, но тебя не было рядом и я знал почему. тебя не было в бостоне в тот день - пусть я и мог обеспечить тебя и давать тебе все то, в чем ты нуждалась, тебе нравилась идея материальной независимости и ты не единожды говорила о том, что ты получаешь удовольствие от процесса фотографии, поэтому ты продолжала работать. вторя; дублируя и мимикрируя мой собственный ритм жизни, ты часто уезжала из города; брала заказы в лос-анджелесе и нью-йорке, пополняя свое портфолио отсылками на престижные издания и дорогие кино-компании и я поддерживал тебя в этом. я поддерживал тебя во всем, андреа, потому что это делало тебя счастливой и я заимствовал и переводил эти чувства и на самого себя. уже как две недели ты была на противоположной стороне континента, но затуманенный рассудок был не способен разложить по полочкам всю информацию сразу же: мне потребовалось несколько минут для того, чтобы сфокусироваться и только когда слабость навалила с новой силой, я позволил себе снова завалиться на кровать, пропуская мимо ушей и слова моей мамы; и перешептывания твоей сестры, которая никак не могла до тебя дозвониться; и ответные шепоты со стороны майло, который не отходил от киды ни на шаг. ближе к утру, картинка в голове становилась все четче: я буквально всем своим телом ощущал силу того самого удара по ногам; в голове - едким шумом; неразборчивым гулом тот самый свисток, который остановил всю игру; холод льда, даже сквозь слои экипировки и плотные перчатки, а потом чертова темнота, разбавленная лишь мимолетными всполохами невнятного шума. знакомые голоса; слишком раскатистый шепот; тяжелое дыхание; оглушающий звук сирены и тошнотворный, монотонный писк медицинских аппаратов, который никак не умолкал и вторил ритму моего собственного сердца. когда я проснулся в следующий раз, ты сжимала мою руку, крепко переплетая пальцы и сухими губами мягко их касаясь. ты смотрела на меня почти не моргая, а я только и смог что скупо улыбнуться, облизывая пересохшие губы, когда заметил как ты дернулась; когда увидел твою ответную улыбку. мне так много всего хотелось сказать тебе, знаешь? по планам, ты должна была провести в лос-анджелесе весь остаток этого месяца и я знаю, не сомневаюсь что ты прилетела первым же рейсом, узнав о случившемся. ты ведь прекрасно помнишь это тихое: «тебе не стоило, малышка. я в порядке», на которое ты помотала головой, моей ладонью обхватываю твои щеки; я точно знаю, что ты услышала мое емкое: «я люблю тебя», той ночью, когда ты заснула под боком, слишком уставшая после перелета и мое последнее: «спасибо», когда ты говорила мне о том, что не можешь больше оставаться. ты так храбрилась; старалась не заплакать и держалась уверено каждый раз, когда мы оставались с тобой наедине, чтобы не расстраивать меня: я слышал прогнозы врачей; прекрасно осознавал, насколько высоки риски и чем это все может обернуться. а еще, я слышал твой телефонный разговор - ты думала что я сплю, пока наш малыш водил пальцем вокруг чернильных узоров на моей руке, а ты не хотела оставлять его одного, поэтому не вышла. ты соврала; сказала что не можешь найти билеты и тебе дали еще два дня, каждый из которых ты провела тут. по ночам, нашего сына забирали либо мои, либо твои родители; твоя сестра привезла тебе сменную одежду и таскала тебе еду, потому что ты отказывалась покидать мою палату на больше чем несколько минут, словно что-то фатальное могло произойти. я знал, насколько это было важно для тебя, поэтому убеждал каждый раз, что все в порядке; что я все понимаю; что мы обязательно наверстаем упущенное, когда ты вернешься. не сомневаюсь, что ты попросила всех вокруг не оставлять меня в одиночестве, потому что видела, насколько случившееся било по мне: ни одна моя прежняя травма в масштабах не могла сравниться с этой. и я правда почти всегда был окружен вниманием: ежедневно, меня навещала моя и твоя семья, постоянно приводя с собой нашего сына, который непроизвольно приободрял меня своей привязанностью и ребяческой заботой; рик постоянно таскался ко мне после работы, прихватывая с собой ильзу; поочередно, ко мне приезжали остальные члены команды и чуть ли не каждый день, ко мне приходил стив, от которого я и узнал все детали произошедшего и который, пусть и мешкал, но все же самолично показал мне то самое видео; пару раз, ко мне заезжал тренер, который не постеснялся упрекнуть меня в том, что я слишком многое на себя взял во время игры, но при этом каждый раз убеждая - меня или самого себя, - в том, что я и с этим тоже справлюсь. только вот, всеобщие попытки меня приободрить - не работали и я мечтал остаться наедине с самим собой хотя бы ненадолго. чтобы разобраться с ворохом своих мыслей; чтобы осознать что я чувствую; чтобы осознать в каком именно я состоянии. к счастью, этого одиночества у меня оказалось предостаточно после удачно-произведенной операции и выписки из клиники. все вокруг настаивали на том, чтобы помочь; мама даже предложила переехать к ним на время, но я грубо отмахнулся - я чувствовал себя слабым; уязвимым; таким, каким не был никогда и мне это не нравилось. первые дни, я даже старался приглядывать самостоятельно за нашим ребенком, но получалось хреново: я быстро терял фокус; раздражался слишком резко, когда не мог элементарно передвигаться самостоятельно или делать те вещи, которые никогда не представляли никаких трудностей для меня - господи, я возненавидел эти блядские костыли; эти ежедневные разговоры с врачом; это ощущение разочарования в самом себе; я, мать твою, возненавидел эту слабую версию самого себя и это ломало меня похлеще той самой травмы, которая в это состояние меня и вогнала. я попросил маму забрать малыша на третий день и с тех пор, я его практически не видел, потому что о нем заботились наши семьи; твоя сестра и время от времени, его забирали рик с ильзой, потому что все, господи, все понимали, насколько я сейчас жалок в любой роли. даже в качестве отца. — я знаю что это серьезнее чем остальные мои травмы, но прошло уже почти три недели, — стараюсь говорить спокойно, пусть и слышу как голос ломается под конец, — когда я смогу выйти на лед? — задаю вопрос, который волновал меня намного сильнее чем все остальные; который я не осмеливался задать с самого начала, потому что слишком сильно боялся получить на него ответ. с обратной стороны доносится тяжелое дыхание и мое сердце замирает, потому что я уже знаю; заранее понимаю, но отказываюсь верить в реальность, пока шепот извне царапает подкорки головного мозга и давит-давит-давит таким тяжелым грузом. — мерфи, послушай, — нолан прочищает горло и берет себя в руки, потому что дальше следуют лишь сухие, без эмоциональные слова, что констатацией одного только факта бьют по темечку молоточком. я расхожусь трещинами; я крошусь трухой; обрубками и лоскутами рвусь по швам, — перелом надколенника - серьезная травма. тебе повезло что операция прошла успешно, не все могут этим похвастаться. тебе нужно переждать период реабилитации. пару месяцев, может быть полгода и ты сможешь ходить без какого-либо ощущения дискомфорта, но, — кусаю губы изнутри чтобы до боли; чтобы убедить себя в том, что это не ебанный кошмар, из которого мне никак не выбраться; чтобы не выпалить желчное заткнись, то ли голосу своего разума, который уже забивает последние гвозди в надгробную крышку; то ли человеку, которому не посчастливилось вернуть меня ногами к действительности. — ты не сможешь больше играть. твое тело вынесет еще одну или две игры, если повезет, но ты сделаешь только хуже. вторая операция уже ничем не поможет. — я закрываю глаза, а в ушах гремит; шуршит и шумит чертов рокот; трески и отзвуки того, как кирпичик за кирпичиком ломается и рушится весь мой мир, — на твоем месте, я бы уже сейчас поговорил с тренером о завершении карьеры. мне правда жаль, мерфи, — но я уже не слышу, потому что дрожащий палец нажимает на красную кнопку и сбрасывает звонок, пока телефон оказывается на противоположной стороне широкого дивана. я понимал; где-то глубоко внутри знал, что все именно к этому и ведет, но упрямо отказывался смотреть правде в глаза, потому что был ослеплен всеми теми звездами, к которым стремился и которые еще не успел достичь: сейчас, все эти погасшие звезды лежат на тинистом дне и тонут в вязкой субстанции всего того болота из разочарования, которое испытываю по отношению к самому себе. я дал себе обещание; поклялся что сделаю все, для того, чтобы не потерять это и я не понимаю, в какой именно момент я ошибся. где случился этот недочет; почему, блять, все произошло именно так, ведь я все делал правильно. ведь я отдавал все безвозмездно; душил себя отсутствием жалости к самому себе и сочувствия к собственным изъянам, старательно пытаясь от них избавиться, потому что знал: у меня нет запасных вариантов и вторых-третьих-четвертых планов, на случай если этот прогорит. я ни на что другое не гожусь; ничего другое не умею - посмотри, я даже отцом хреновым оказался. знаешь, жизнь чертовски несправедлива, когда лишает тебя всего, даже если ты стараешься; ломаешься и рвешь себя собственноручно: она не знает ничего о сострадании и милосердии, когда расплывается в улыбке, наблюдая со стороны, как медленно и болезненно, ты начинаешь гореть заживо. дотла и без остатка, лишенный всего того, во что вложил весь смысл своего существования.

i d o n ' t w a n n a h a v e t o c r a s h a n d b u r n
to be where we started
i d o n ' t w a n n a e v e r n e e d a
map to you

n o w
[indent] последние пять лет моей жизни стали для меня лучшими. мне не потребовалось много времени чтобы осознать, что дело не в моей успешной карьере, которая пошла в гору: почти ни одного проигрыша уже который сезон подряд; я получил звание капитана и каждой победой обеспечивал себе все более стабильное и хорошее будущее в хоккее, потому что мне не единожды приходили предложения о переводе в более перспективные и популярные команды. у меня было все то, к чему я стремился сколько себя помню; с того самого дня, когда отец впервые привез меня на домашнюю игру на арену бостон-гарден, а уже через два дня, я держал миниатюрную клюшку в руках, когда меня привели на первую в моей жизни тренировку. у меня было все то, ради чего я думал что пускаю все свои силы каждый божий день, но правда в том, что счастлив я был благодаря тебе. ты позволила мне не отпустить тебя в тот день; позволила себе повременить с решением о разводе и дать мне последний шанс. я знал, что если облажаюсь в этот раз, что если сделаю все неправильно, я лишусь тебя окончательно и я перекроил самого себя: ты не шла навстречу; наблюдала со стороны за моими жалкими попытками склеить все то, что ломал с самого начала, но ты не ушла. ты ждала; терпеливо следила за тем, как я избавляюсь от собственного эгоизма; как учусь с самого начала заботиться и как впервые за всю свою жизнь, стараюсь проявить свои чувства в правильной манере. говоря о них в открытую, вместо того чтобы рычать и шипеть, пока глотаю желчь вперемешку с собственной ревностью; целуя и касаясь тебя аккуратно и осторожно, вместо того, чтобы зарываться в себе и цепляться за твое тело только по ночам, искренне веря в то, что ты увидишь все и сама. ты вычерчивала границы, а я больше не позволял себе их переходить: я давал тебе возможность дирижировать нашими отношениями, а ты учила меня как правильно любить тебя. мы перестали ругаться; я не позволял себе повышать на тебя свой голос и держал все свои эмоции под контролем, получая в ответ твои нежные и мягкие взгляды; твои красивые улыбки и теплые касания. и я тонул в темной радужке твоих глаз; я находил внутреннее умиротворение, когда твои пальцы массировали кожу головы по вечерам; я погибал, когда ты целовала полюбовно, закрывая глаза, потому что начинала мне доверяться - пусть и не окончательно; пусть и не до конца. от тебя - всегда в голову июльским солнцем; самым крепким алкоголем, что сносит крышу и от которого плывет в глазах, пока в твоих руках центрировалась вся моя жизнь. я не единожды готов был отпустить руки, знаешь? потому что не справлялся; потому что злился на тебя - необоснованно; потому что боялся что возводя тебя на пьедестал, непременно лишусь другого, но я ошибался и я действительно рад, что мне хватило храбрости признаться самому себе в том, что ты мне нужна; что без тебя - не смогу. без тебя, андреа, не хочу. и подтверждением мне всегда служило все то, что ты делала для меня: ты замечала темные круги синяков под глазами по вечерам и смывала с меня усталость совместным душем, оглаживая знакомые тебе участки кожи и оставляя мокрые поцелуи на плечах, ключицах и под линией челюсти, позволяя мне притеснять тебя и прижимать к запотевшей стене; ты замечала тревогу в дрожащих пальцах и необъяснимый страх, перед очередной игрой и ты избавляла от них, ложась рядом и часами оглаживая ладони, пока я смотрел на тебя в упор, не способный отвезти взгляд от своего личного, звездного небосвода в лице тебя; ты замечала раздражение и подавленность, после очередного проигрыша и ты становилась моим единственным спасением, прижимаясь покрепче и шепча на ухо о том, что всегда будешь рядом, во что бы то ни стало, позволяя зарываться носом в твои волосы и прижимать еще крепче, до тех пор, пока оба не провалимся в полуденный дрем. и именно это и стало свидетельством того, что я делаю правильный выбор: что я хочу провести рядом с тобой всю свою жизнь, а после этого, всю остальную вечность моей души. у тебя мерзнут руки даже в доме и я обязательно их согреваю в своих собственных, оглаживая твои пальцы каждый по очереди; ты все еще смущаешься публичного проявления чувств, а я обязательно поцелую тебя когда мы окажемся в компании друзей, потому что чувствую, как твои губы расплываются в самодовольной ухмылке, когда ты отвечаешь, недоговаривая никогда свое шепотное перестань; ты засыпаешь всегда на диване, в те вечера, когда у меня ночные перелеты и сонно дуешь губы, пока тянешь меня за руку, позволяя мне уснуть рядом с тобой, пусть мы оба и знаем, что на диване - чертовски неудобно и ты до сих пор непроизвольно улыбаешься, когда называешь себя - моей фамилией, пусть ты так подписана во всех своих документах; на всех своих визитках и даже на твоем портфолио, аккуратным шрифтом, выведена именно она, рядом с твоим именем. наш брак кажется самым правильным из всего, что произошло с нами, потому что я знаю, что никого и никогда, я не смог бы полюбить так, как люблю тебя. удивительно, как с рождением малыша, эта любовь к тебе лишь увеличилась в масштабах раз в сто, только теперь еще и разделенная с ребенком, который перенял от тебя так много качеств. мы не знали готовы ли мы к этому или нет; мы оба искренне переживали на последних сроках, потому что мы были слишком молоды; потому что это поменяло бы всю нашу жизнь и это действительно так и она поменялась в лучшую сторону. твои родители скептически отнеслись к нашим отношениям; твой отец не брезговал высказаться прямо передо мной, что я худший из всех вариантов для тебя, но это не имело более никакого значения, потому что мы прошли через слишком многое, чтобы повторять эти ошибки снова. я знал, что более тебя не отпущу и ты позволила мне, привязавшись еще сильнее с рождением нашего сына. первое время действительно было нелегко: у нас не было никакого опыта; мы не знали как будет правильно, хотя рьяно хотели все сделать именно так, но у нас получилось неплохо, верно? мы справились, обволакивая малыша любовью и постоянной заботой: я начал меньше времени проводить на тренировках и никогда не оставался после их окончания, возвращаясь домой, чтобы подменить тебя и позволить тебе отоспаться и отдохнуть; первые два года, ты брала заказы только когда заканчивался хоккейный сезон и я мог проводить с нашим сыном целые дни и я обещал тебе, однажды, что у нас обязательно будет нормальная свадьба. ты тогда лишь незадачливо пожала плечами, устало допивая остатки чая, пока я загружал тарелки в посудомоечную машину. спустя два с половиной года она у нас состоялась: та самая свадьба, о которой ты мечтала с детства и которой ты была достойна, заместо тех позорных росписей в городской мэрии. с дорогим платьем; в красивом, загородном доме; в скромной компании всех наших самых близких друзей. и знаешь, андреа? я чертовски сильно влюбился в эту жизнь с тобой: я не пытался скрывать свою личную жизнь, когда постил фотографии с тобой и нашим ребенком; когда выкладывал в сториз твои случайные фотографии, сделанные в тот момент, когда ты казалась для меня особенно красивой; когда писал о любви к тебе под фотографиями выложенными на каждую нашу годовщину; на твой день рождения и на каждый день рождения тейта. мы не потонули в рутине и не погрязли в монотонности ежедневности: мы ходили на свидания, в те вечера, когда малыш оставался с твоими или моими родителями; наверстывали упущенное, посвящая время только друг другу; мы созванивались ежедневно, когда я уезжал из бостона, а позже, когда я без промедлений сказал что тебе обязательно нужно принять первое свое предложение вне города - когда начала уезжать и ты. ссоры и недопонимания как-то резко сошли на нет: их словно никогда и не было в нашей жизни. мы слишком ими перенасытились и теперь, довольствовались этой тихой гаванью, которой мы стали друг для друга. и я знаю, что я обязательно хочу еще детей от тебя; знаю, что во что бы то ни стало, никогда не позволю этому всему закончиться; знаю, что не отпустил тогда и никогда не сумею отпустить. так что да, андреа: ты - главная причина, почему последние годы моей жизни стали самыми лучшими. наша маленькая семья - причина по которой я по-настоящему счастлив. и, по правде говоря, я чертовски боюсь это потерять: наверное - наверное, - именно поэтому я не видел нашего ребенка уже несколько дней, потому что становится чертовски наплевать на собственное самочувствие - уже как шесть дней, я не пью никакие свои таблетки, кроме обезболивающего, потому что в чем смысл, скажи? я отказываюсь говорить с тобой по видео-связи, потому что знаю: ты заметишь перемены во мне и тебя это подкосит; я переписываю каждое свое голосовое по несколько раз, чтобы блядский голос звучал нормально и не ломался нездоровой дрожью; я заканчиваю чуть ли не каждое сообщение каким-то эмоджи, чтобы ты не распереживалась на пустом месте и на каждый твой вопрос о моем самочувствии, я говорю что все нормально, хотя, господи, я чувствую себя как угодно, но только не нормально. я знаю, что ты проецируешь на себе все мои эмоции и я так боюсь сделать тебе больно скопом из всех тех слабостей, что невольно преодолевают во мне сейчас. я боюсь сломать тебя ответно, понимаешь? ты заметишь худобу; заметишь следы того, что я сплю слишком мало; заметишь многодневную щетину; заметишь то, что во мне нет сил привести в порядок собственную жизнь, потому что я не знаю, боже, я не имею ни малейшего понятия что делать дальше. я помню: и в горе, и в радости, но я так хочу, любовь моя, держать тебя подальше от моего горя. потому что как бы сильно мы того не хотели: это все уже невозможно исправить. невозможно склеить, исцелить и вернуть все на свои места. наверное, со временем, гореть заживо становится как-то привычно.
наверное, со временем, станет легче. разве это не так работает?

t w o y e a r s a g o
[indent] — это последняя. — небольшая коробка, на которой твоим почерком выведена мелкая надпись, уведомляющая о ее содержимом, оказывается на полу, рядом со всеми остальными коробками с вещами, которые мы забрали из нашего прошлого дома. тебе никогда не нравилась просторная квартира на самом верхнем этаже: ты никогда об этом не говорила, но не составляло никакого труда понять, что это место так и не сумело стать для тебя настоящим домом. последний год мы провели в поисках идеального места жительства для нас троих: мы оба сошлись на мнении, что это обязательно должен быть дом, но ни один из вариантов нам не подходил, ровно до того момента, как мы наткнулись на этот. совсем новый - кажется, бывшие владельцы по уши погрязли в кредитах, поэтому готовы были продать его еще до того, как вселились в него. внутри не было никакой мебели; половина комнат нуждалась в покраске стен и в настоящем косметическом ремонте и ты воодушевилась; загорелась почти моментально, потому что это позволило бы тебе заняться его обустройством и оформить каждую из комнат в желаемом тобой дизайне. ты сказала мне об этом в тот же день, стоило нам только вернуться в машину после короткого разговора с риэлтором и уже через два дня, все документы были переоформлены на нас. просторный двор; небольшой задний, с зеленой лужайкой, которая вполне подходила для игр нашего сына; подальше от центра, чтобы было тише по утрам и вечерам - мы оба знали, что это место будет просто идеальным для нас с тобой, поэтому ты занялась планировкой и интерьером на следующее же утро, спрашивая мое мнение касаемо всех своих решений, пусть и знала, что я соглашусь на все, потому что твой комфорт стоял превыше всего остального. за два месяца, ты умудрилась разобраться с большей частью комнат: разве что, не везде есть вся нужная мебель, но откладывать переезд мы больше не хотели и решили, что эти выходные посвятим именно этому. и это было правильным решением, потому что ты мягко улыбаешься, разбирая одну коробку за другой и раскладывая фоторамки, какие-то декоративные фигурки, старые книжки и прочий хлам, переполненный, разве что, ностальгической ценностью заместо материальной, на полочках в гостиной. на тебе широкая футболка моей команды, с моим номером и нашей фамилией на спине, которую ты присвоила себе из моего шкафа, когда заметила что я не ношу ее практически никогда и узкие джинсы, которые крайне четко очерчивают твою стройную фигуру и идеальные бедра: если бы ты только знала, насколько ты привлекательна в моих глазах. и я не сдерживаюсь - мягко улыбаюсь и подхожу к тебе со спины. разница в росте всего в несколько сантиметров и я возвышаюсь совсем немного, когда прижимаюсь плотно и обхватываю тебя руками, настойчиво прижимая к себе. пальцы сжимают ткань, скомкано приподнимая ее чуть выше, пока ты мычишь, недовольная тем фактом, что я отвлекаю тебя, пусть и не предпринимаешь ни единой попытки оттолкнуть меня. мои губы быстро находят свое правильное место на твоей шее; позже сползают ниже к плечу, но футболка мешает, поэтому я снова поднимаюсь выше: целую под линией челюсти; мажу вдоль щеки, задевая намеренно ухо; тяжелым дыханием опаляю твою кожу, пока носом тычусь в заднюю сторону шеи и им же трусь, словно щенок, пытаясь отвлечь тебя окончательно. ты поддаешься и оставляешь последние попытки сопротивления, потому что твои пальцы находят мои ладони и цепляются за них, попутно цепляясь и за ткань одежды: ты знаешь к чему я веду, но не торопишься. в последнее время, из-за малыша, у нас крайне редко появляется возможность провести время друг с другом настолько нерасторопно; настолько близко и интимно и мы оба сейчас довольствуемся этим. и я предвижу твой вопрос, поэтому опережаю: — мои родители сказали что они не против, если тейт переночует у них, так что, — левая рука все еще касается твоей; правая, своевольно, зарывается под края футболки, ведомая твоими же пальцами и оглаживает плоский живот. кожа горячая и я чувствую как ты легонько дергаешься, при соприкосновении с моей холодной ладонью и усмехаюсь, целуя тебя за ухом, — так что, у нас есть возможность провести время вдвоем. — знаешь, у нас ведь позади так много ночей проведенных друг с другом; так много подобных моментов, но ни один из них - как этот. мы ведь раньше торопились; спешили куда-то, будто бы боялись что у нас недостаточно времени; что его не хватает; что эти жалкие минуты у нас кто-то отберет, но сейчас приходит осознание что это не так. у нас так много времени; у нас так много секунд лишь для нас двоих и я хочу насладиться каждой из них. поэтому я медлю, пусть четко ощущаю и собственное возбуждение - это неконтролируемо в твоем присутствии, и твое, ответной реакцией на все мои провокации и прикосновения; вдыхаю запах твоей кожи и оставляю метки на твоей шее - в нескольких местах кожа обязательно забагровеет, но тебя это не парит, потому что ты прижимаешься ко мне всем телом; потому что закрываешь глаза и сама этого хочешь. мы проводим так несколько долгих минут, до тех пор, пока это не надоедает и я хочу видеть твое лицо: я разворачиваю тебя к себе с легкой настойчивостью, но ты не противишься, потому что наши мысли совпадают. ты не успеваешь что-то сказать: мои губы моментально находят твои, а ладонь оказывается на затылке, притягивая тебя чуть ближе, пока я целую жадно и голодно: потому что хотел это сделать уже очень давно. ты отвечаешь взаимностью; схватываешь все налету и позволяешь мне углубить поцелуй, сминая поочередно то верхнюю, то нижнюю губу, до тех пор, пока из легких не выбью весь кислород. я отрываюсь и стоит тебе только понять что воздуха достаточно, как ты пытаешься прильнуть снова, но я останавливаю: вторая рука оказывается на твоем лице, а большой палец на твоей губе, становясь настоящим препятствием между нами. я коротко улыбаюсь; облизываюсь самодовольно, потому что знаю что получу еще, прежде чем наклониться ближе: — в тебе меня заводит абсолютно все, андреа, — натыкаюсь на твой ответный взгляд, который настолько же наполнен желанием, как и мой собственный, — но ничего не возбуждает так, как моя фамилия на тебе. — умолкаю всего на мгновение, только для того чтобы зацепиться за твой взгляд и продолжить до того, как ты успеешь что-либо ответить, — потому что это значит, что ты только моя. — улыбка исчезает с моего лица плавно, в то время как я снова наклоняюсь к тебе и целую: ты поддаешься вперед; податливо подставляешь губы под мои, кусаешь ответно, чувствуя как расплываюсь в улыбке и это служит ответом. я не отрываюсь от тебя, пока моя правая ладонь скользит ниже; ведет настойчиво вдоль позвоночника и оказывается на твоих ягодицах. они, знаешь, так правильно ощущаются в моих ладонях; под моими касаниями и я не могу сдержать себя, когда рывком подхватываю тебя на руки, с большим трудом отрываясь от твоих губ, пока веду тебя в сторону спальни. конечно, меня бы совершенно устроила любая поверхность которая только есть в этом доме, но отсутствие мебели не оставляет мне много вариантов, потому что в первую очередь, я пекусь о твоем комфорте. ты ногами обхватываешь мое тело; руки скрещиваешь на моей шее и тычешься губами то в шею; то в губы клюешь, а потом резко теряешь интерес, когда я тебя отпускаю и моментально тянешься к краям моей собственной футболки и я улавливаю твои желания. помогаю тебе, стягивая ее с себя; после чего тянусь ответно и высвобождаю тебя от твоей верхней одежды: на тебе чертовски сексуальное, кружевное белье, только вот единственное желание которое оно вызывает сейчас, это желание избавиться от него, потому что твое оголенное тело привлекает куда сильнее. и я не отказываю себе в этом удовольствии когда напираю, а ты поддаешься назад; локтями упираешься о мягкую постель, все еще не отрываясь от моих губ, в то время как мои пальцы ловко справляются с застежкой на твоей спине, а ладонь быстро оказываются на твоей груди. легкий стон, вырванный из самого нутра прямиком мне в рот, когда сквозь пальцы я пропускаю набухшие от возбуждения соски, заводит еще сильнее и я больше не стараюсь оттягивать; не медлю - даже если бы мне хотелось, я не смог бы. мне не потребовалось много времени чтобы ловко управиться с твоими джинсами и нижним бельем, цепляясь за резинки пальцами и стягивая их требовательно; а секундами позже, чтобы избавиться от собственных остатков одежды, пока ты держишься за мои предплечья, притягивая к себе; ноготками легко царапаешь грудь и дышишь тяжело, безмолвно прося меня не останавливаться, когда я оказываюсь в тебе; когда делаю несколько встречных контрольных рывков медленно и неторопливо, чтобы ты привыкла; а позже ускоряясь, толкаясь глубже и сильнее; крепче, словно пытаюсь быть еще ближе с тобой, пока цепляю твои ладони и удерживаю их над твоей головой, хищно отрываясь от тебя лишь для того, чтобы посмотреть в твои заплывшие глаза, а потом сорвать еще один поцелуй, ровно до того момента, как ты начнешь ерзать. я освобождаю твои руки и замедляюсь, понимая чего ты хочешь: выскальзываю из тебя, только для того, чтобы одним только резким движением ты оказалась сверху, перенимая контроль. я облокачиваюсь, ровным счетом также, как и ты минутами ранее; довольно улыбаюсь, пока ты заправляешь волосы за уши и помогаю тебе усесться сверху: твои ладони на моих напряженных плечах; мои, на твоей идеальной талии, которую продолжаю оглаживать даже когда снова оказываюсь внутри и ты начинаешь двигаться самостоятельно, вровень моим хаотичным рывкам. в те редкие моменты, когда нам удается уединиться дома, нам приходится держать себя под контролем и молчать, чтобы не издавать лишние звуки и шумы: сейчас же, ни один из нас не сдерживает себя. с каждым рывком, я выталкиваю из тебя громкие, гортанные стоны, которые бьются о стенки моего собственного, расфокусированного подсознания. я мычу ответно; шиплю, когда ты намеренно замедляешься и останавливаешься на пару секунд, а потом снова ускоряешься, оттягивая момент пика и когда ты делаешь это снова, я не выдерживаю. требовательно; немного грубо обхватываю твое тело - непременно, в области спины останутся легкие синяки от моих слишком настойчивых прикосновений; цепляюсь пальцами за талию и не выходя из тебя, на этот раз, снова меняю нас местами. ты оказываешься подо мной: дыхание сбилось и ты не можешь его восстановить; влажные пряди прилипают к лицу и я аккуратно; заботливо их убираю, игнорируя собственные, которые спадают на глаза, пока даю нам минуту для передышки. я продолжаю ощущать тебя каждой клеточкой своего тела; твои узкие стеночки; то, насколько ты горячая, мокрая и возбужденная и это кружит голову, знаешь? поэтому я снова продолжаю двигаться, чтобы меня чувствовала и ты: медленно, растягивая удовольствие, потому что знаю что мы оба на грани; ускоряясь с каждым толчком. мои руки то на твоей талии; то на твоей груди, шее и снова ниже, оглаживая твои бедра и ягодицы подо мной; я облизываюсь, когда ускоряюсь окончательно, настраивая нас на правильный ритм. последним рывком - оказываюсь максимально глубоко в тебе и замираю, закрывая глаза в тот момент, когда твое собственное дыхание рвется, чтобы опуститься рядом с тобой обессилено. и нам бы сейчас в душ сходить, но вместо этого, я обхватываю тебя руками и прижимаю крепко; губами прислоняюсь к ямочке над ключицами и пальцами веду вдоль разветвления, а ты, ответом, указательным рисуешь что-то на моих лопатках, пытаясь справиться с переполняющими нас эмоциями. мы валяемся до тех пор, пока за окном на алеет небо, разрезанное лучами закатного солнца, а я оставляю короткий поцелуй на твоих губах и пытаюсь приподняться, прежде чем ты, цепляешься ладонью за мою и дуешь губы, притягивая обратно. и я не в силах себя остановить, когда ты снова целуешь разгоряченно; когда обхватываешь ногами мое тело; когда снова сносишь крышу и возбуждение накатывает новой волной.
я самый везучий человек на земле, потому что мне выпала возможность влюбиться в тебя, андреа.
кажется, именно это я сказал тебе той самой ночью, прежде чем мы провалились в сон, а я крепко прижимал тебя к себе, мягко и нежно касаясь твоей кожи своими губами. выпустить тебя из моей объятий той ночью - и любой последующей, было выше всех моих сдерживаемых сил.

i ' v e r u n s o f a r a n d s o h i g h
i'll chase the sun 'til light time
b u t i a i n ' t g o n n a k e e p m y
distance from you

n o w
[indent] раскатистый грохот оглушает: одним рывком с полки посередине слетают все трофеи и бьются о твердый пол. медали щелкают, слетая следом за кубками; стекло на рамках с сертификатами трескается, но я не придаю этому никакого значения - потому что в этом больше нет никакого смысла. это все не имеет больше никакого смысла: повторяю себе из раза в раз, пока избавляюсь от всего что есть на чертовых полках, не замечая больше эту боль в ноге, которую напрягаю, пусть и не стоит. вся эта зудящая боль, от которой невозможно было избавиться, изводила и выматывала меня: ее легко можно было притупить таблетками, но это не спасало от действительности; от произошедшего, от того эта физическая резь только и делала что разрасталась. метастазами; раковыми клетками все дальше и дальше: вначале где-то в области сердца, до тех пор, пока от вечной тревожности и страха не начинало тошнить; позже, поселились в дрянном мозгу, и только и делает что становится все больше с каждым днем.
с каждым вопросом о том, как я себя чувствую и на который не могу ответить емким - хуево: она растет.
с каждым телефонным звонком от тебя, когда твой голос дрожит неуверенно, потому что ты чувствуешь что что-то не так: она растет.
с каждым моим утренним пробуждением, когда я понимаю что это не ебанный кошмар: она растет.
с каждым твоим заботливым, тихим, нежным мерфи, тебе лучше?: она растет.
с каждым вздохом, выдохом; с каждой секундой каждого долбанного дня: она растет.
я физически ощущаю, как ребра рвут в крошево легкие; как сжимается внутри сердечная мышца, а каждое из двух предсердий бьется куда чаще, чем должно. я чувствую, как меня воротит от собственного отражения в зеркале; от потухшего взгляда; от дрожи в ладонях, которыми сжимаю края раковины, лишь бы не видеть этот предательский тремор; от того, насколько я слабый, потому что не способен даже передвигаться самостоятельно. я чувствую едкую озлобленность на самого себя, каждый раз, когда спускаюсь сюда и торчу часами напротив полок с моими наградами, которые обесценили себя за одно только мгновение. какой смысл во всех этих бумажках, металлических штучках и тяжелых статуэтках, если я больше не способен буду никогда выйти на лед и сыграть полноценно от начала и до конца? какой прок во всем, что я успел достичь к своим двадцати девяти, если впереди, заместо будущего, одно пустующее и бескрайнее полотно. я возвел смысл своей жизни в то, чего лишился; я создал себя таким, каким больше никогда не сумею стать и это ломает меня. раздирает на части; крошит и измельчает каждый живой орган; разрывает и распарывает острой болью, которая на этот раз не убьет, но и сильнее тоже не сделает. сквозь стиснутые зубы; сдерживая прилив ломоты я почти не слышу как последние куски чего-то, некогда ценного, падают и бьются о пол: какой толк от того, что операция прошла успешно, если я все равно лишился всего? моя слабость - убивает меня сейчас. удавкой вокруг шеи, затянутой до предела; тысячью иголок вдоль тела, что бьют до безобразия часто. мне было принципиально оказаться на вершине пищевой цепочки - теперь, я на самом ее низу; на самом дне и я понимаю, что из этой дыры мне больше никогда не выбраться. не выкарабкаться, даже если буду безостановочно цепляться за края и стенки, пока грязь и пыль впивается под ногти, а костяшки белеют до предела; даже если буду снова и снова стараться - мы любим говорить что безвыходных ситуаций не существует. только вот, я не знаю как мне извернуться, чтобы этот паршивый выход найти. все двери передо мной: заперты. я кулаками бью о глухие, деревянные поверхности; ключи не подходят и ломаются в замочных скважинах, стоит только надавить и я продолжаю вертеться как долбанная белка в своем колесе. впереди, сзади, мать твою, со всех сторон только белый пепел; остаток того, что было выжжено и от чего виднеются лишь обугленные очертания. как иронично: вокруг меня, на самом полу, все мои достижения - сломанные; потрескавшиеся; с помятыми изгибами, а я сижу прямо по середине, подогнув под себя здоровую ногу и не знаю зачем я это сделал. легче не стало, стало только хуже. столько лет, я эту слабость в себе уничтожал, а сейчас, она взяла верх надо мной; а сейчас, она дирижирует всеми моими поступками, всеми моими действиями и дергает за лески, заставляя давиться собственными эмоциями. этой ненавистью, горечью, озлобленностью и убогим подобием жалости к самому себе. нолан звонил еще несколько раз после нашего последнего, телефонного разговора, но я не отвечал. я должен был поговорить с тренером и рассказать ему все, для того, чтобы он подыскал мне замену, пока еще есть время, но я не осмеливался проговаривать это все вслух и продолжал делать вид что все нормально, пусть телефон давно забит пропущенными звонками и не отвеченными сообщениями. я отвечал лишь на звонки от родителей - моих и твоих; звонил и сам, спрашивая о самочувствии и состоянии тейта, но отмахивался каждый раз, когда они предлагали привести его ко мне. мне не хотелось чтобы мой сын видел меня таким: паршивый пример для подражания. изредка, я болтал с риком и майло, но они быстро осознали что я сам не свой, поэтому давали мне время для того, чтобы реабилитироваться, потому что думали, что дело в ноге. в конечном итоге, они звонили мне лишь для того, чтобы сказать что мой сын у них. в один из дней, я попросил майло не рассказывать о моем состоянии киде - я знал, что она разговаривает с тобой ежедневно и понимал, что она обязательно тебе обо всем расскажет. ты была единственной, перед кем я заставлял себя храбриться, потому что знал, что у меня нет никакого права пугать тебя и заставлять волноваться. ты звонила стабильно несколько раз в день: чаще всего, при первой же возможности. по утрам и перед сном, ты обязательно писала мне сообщения, сопровождаемые красным сердечком и я отвечал тебе тем же. ты держала меня на плаву сама того не подозревая, андреа, и я ненавижу себя за эту ложь, которой я защищал самого себя. я не хотел чтобы ты видела меня таким: жалким, слабым, уязвимым. таким, каким ты никогда меня не видела до этого; таким, каким я не имел никакого права становиться. я не хотел видеть в твоих глазах жалость; не хотел видеть в тебе ту боль, которую ты обязательно захочешь разделить между нами, лишь бы мне стало легче. и, знаешь, чего я на самом деле боялся? того, что ты посмотришь на меня с разочарованием; что будешь брезговать прикоснуться и оттолкнешь, потому что перед тобой лишь жалкое подобие того мерфи, за которого ты вышла замуж. того мерфи, который обещал тебе всегда оберегать; всегда быть рядом; всегда и во всем. потому что это так несправедливо по отношению к нам и мне так жаль, любовь моя, что именно таким ты меня сегодня и застала. я не знал что ты сегодня возвращаешься. ты не говорила - хотя, возможно, ты писала утром, я не знаю. разряженный телефон со вчерашнего вечера валяется где-то в области прихожей. там же, где были гневно выброшены костыли, которые становились материальным напоминанием о моем состоянии. я слышу шаги на первом этаже: не составляет труда понять что это ты, потому что я слышу как шуршат колесики чемодана, а потом ты направляешься в сторону кухни. не проходит и десяти минут, как твои шаги начинают доноситься все громче и громче: ты спускаешься по узкой лестнице и зовешь меня по имени, но я не реагирую, продолжая всматриваться в какую-то отдаленную точку на покрытой каменной кладкой, стене. твоя ладонь - на моем плече и я вынуждаю себя поднять на тебя свой взгляд. меня воротит от одной только мысли о том, как жалко, должно быть, я выгляжу сейчас в твоих глазах. ты говоришь - говоришь - говоришь, но я почти ничего не слышу, словно я на тысячи лье под водой. ты пропускаешь свои пальцы сквозь мои волосы, а я отпускаю голову, лишь бы ты не смотрела прямиком в мои глаза. я позволяю себе расслабиться под твоими прикосновениями и всего на мгновение, стоит только закрыть глаза, мне начинает казаться что все действительно хорошо: но я их снова открываю и возвращаюсь ногами к реальности. я не имею ни малейшего понятия как рассказать тебе обо всем. я так скучал, любовь моя, если бы ты только знала; я так истосковался по тебе и мне тебя безумно не хватало, но сейчас, именно в это мгновение, я хочу попросить тебя лишь о том, чтобы ты была рядом. без разговоров, без вопросов и ответов. но я не говорю тебе об этом, а ты даешь мне время чтобы взять себя в руки. терпеливо ждешь, пальцами массируя кожу головы, прежде чем я коротко кивну и позволю тебе помочь мне подняться с пола.

[indent] ты больше не говоришь; не задаешь вопросы, пока молча поддерживаешь меня, в то время как мы поднимаемся по лестнице. я так не хотел, чтобы ты меня видела настолько слабым, но именно таким я сейчас и являюсь. жалкий, немощный, разбитый, но это все не отражается в твоих глазах. твой взгляд озадаченный, хмурый и озабоченный; взволнованный и предельно растерянный, но никак не разочарованный. ты смотришь с такой любовью и заботой, что это ломает что-то внутри меня еще сильнее, потому что я не знаю, достоин ли я тебя. достоин ли я тебя сейчас. ты осторожно ведешь меня в сторону ванной комнаты на первом этаже и я позволяю себе цепляться за твое предплечье и твою ладонь, неконтролируемо морщась при каждом шаге, потому что сегодня я слишком сильно надавил на ногу и это сказывается на мне не лучшим образом. ты вполне реально оцениваешь мои силы, поэтому позволяешь упереться о бортик ванной, пока ты крутишь вентили и набираешь ее, на ощупь разбавляя горячую воду с холодной. тишину прерывают только всплески воды, в то время как ты снова подходишь ко мне и смотришь мягко, помогая мне высвободиться от верхней одежды, а позже и от всей остальной. ты видела меня обнаженным сотню раз и твой пристальный взгляд не смущает; твои аккуратные действия кажутся безумно интимными и твоя забота отдается вязким теплом в самом нутре меня самого. я настаиваю на том, что дальше справлюсь сам и ты терпеливо смотришь со стороны за тем, как я забираюсь внутрь и сажусь, окуная тело в горячую воду, но даже это не помогает мне расслабиться в полной мере. краем глаза, я вижу как ты закатываешь рукава и собираешься подойти со спины, наверняка, чтобы помочь мне помыть голову, но я хватаю тебя за запястье и смотрю мягко и нежно: — пожалуйста, — шепотно, но ты улавливаешь мою просьбу моментально и мешкаешь лишь на мгновение, прежде чем стянуть с себя всю одежду под моим пристальным вниманием. я истосковался по каждой части тебя: по твоей улыбке; по твоим глазам; по твоим отросшим волосам, которые струятся вдоль идеальной фигуры; по твоему телу и каждому, знакомому мне, изгибу; по твоему смеху, голосу и по твоему запаху, поэтому я наслаждаюсь видом, и протягиваю тебе ладонь, когда ты забираешься следом за мной. ты садишься напротив; смотришь прямиком на меня, не стесняясь собственной наготы, но я развожу ноги в стороны и все еще переплетенными пальцами, притягиваю тебя к себе. за все те годы, что мы провели вместе, ты понимаешь все мои просьбы даже без слов, поэтому ты позволяешь себе подстроиться под мои маленькие прихоти и разворачиваешься ко мне спиной, ею же прижимаясь плотно к моей груди. по телу пробегается электрический разряд, когда я чувствую твое тело вплотную к моему; внизу живота образовывается знакомый мне ком - кажется, именно это и принято считать любовью, верно? ты молчишь; не требуешь от меня ответов, пока твоя рука мягко оглаживает мою здоровую ногу. я переплетаю пальцы на твоем животе, после чего наклоняюсь вперед, оставляя короткий поцелуй на твоей спине; губами касаюсь нескольких выпирающих позвонков и ты позволяешь себе расслабиться, на этот раз цепляясь руками за мои пальцы. я останавливаюсь в области твоего покатого плечика; оставляю пару коротких поцелуев, после чего замираю и позволяю себе отпрянуть, чтобы через мгновение упереться лбом о него же и устало закрыть глаза. не сомневаюсь, ты чувствуешь мое горячее дыхание на своей спине, пока крутишь обручальное кольцо на моем пальце - я не снимаю его никогда на протяжении уже как четырех лет. я не знаю сколько времени мы проводим так, но я ощущаю, когда ты отодвигаешься чуть вперед, чтобы перекрутить поворотную ручку и включить слив, а потом сразу же повернуть краник - вода остыла и ты пытаешься разбавить ее горячей. и ты снова уменьшаешь расстояние между нами, но на этот раз рукой нащупываешь мою макушку и впутываешь пальцы в волосы, не смотря на то, что в такой позе намного менее удобно. я так и не решаюсь ничего сказать, когда ты задаешь тихий вопрос, на который я лишь коротко киваю.
ты снова сидишь лицом ко мне; пальцами втираешь шампунь в мои волосы - он твой; пахнет сильно какими-то цветами, но в первую очередь он пахнет тобой, поэтому я не против. я почти не дергаюсь, разве что изредка откидываю голову назад, когда замыленные капли стекают вниз по вискам или лбу, но ты реагируешь почти моментально, стирая их и лишая меня всякого дискомфорта. мягкой мочалкой ты втираешь гель для душа в мою кожу - останавливаешься лишь для того, чтобы пальцами снова повести вдоль вязи татуировок на правой руке. за последние пару лет, их стало еще больше и если до этого, все они были какими-то глупыми рисунками и экспериментами майло, тогда теперь они обзавелись более важным для меня смыслом. я невольно замечаю, как ты останавливаешься рядом со своим именем; чуть ниже - имя нашего сына. чуть выше локтя, бутоны распустившихся пионов - твои любимые цветы; короткой строчкой вдоль предплечья - слова твоей любимой песни, которую ты пела нашему малышу заместо колыбельной; на запястье - наши парные татуировки, которые мы набивали год назад вместе: несколько звезд и у тебя, и у меня, но только рядом, они формируют целостное созвездие. и я невольно улыбаюсь, когда ты прислоняешь свое запястье к моему, а потом отпускаешь руки в воду, переплетая в очередной раз наши пальцы. — прости, андреа, я не хотел чтобы ты меня видела таким. — от долгого молчания, голос кажется тише обычного, поэтому я прочищаю горло, прежде чем снова посмотреть на тебя: прежде чем ты задашь свой вопрос - таким слабым; таким немощным; таким жалким. и ты понимаешь, поэтому не спрашиваешь, терпеливо дожидаясь пока я продолжу. — мне безумно тебя не хватало. — говорю все также тихо, пока вытаскиваю наши переплетенные ладони из воды и целую целомудренно твою; губами перебираю костяшки и снова наклоняю голову, лишь бы избежать любой прямой визуальный контакт с тобой. я боюсь говорить об этом вслух, ведь тогда это окажется правдой. реальностью, действительностью от которой я так рвусь сбежать и в которую так не хочу верить. но оттягивать дальше не могу, потому что мое молчание делает больно тебе; незнание тебя тяготит и мучает и я не могу этого не заметить. — пару дней назад я говорил с врачом, — ты смотришь на меня внимательно; вопросительно вскидываешь брови и я уже визуализирую тот самый вопрос о том, почему я не сообщаю ему каждый день о своем состоянии - знаешь, родная, это ведь больше не имеет никакого значения. — все нормально, несколько месяцев отдыха и весь этот дискомфорт пройдет, — тогда в чем дело, мерфи? - разве не этот вопрос ты так так рьяно хочешь задать, кусая губы изнутри и цепляясь за меня пальцами; оглаживая мое колено и не отводя от меня свой взгляд? — я не смогу больше играть. — голос ломается под конец, пусть мне и не хотелось. я ломаюсь окончательно, когда говорю тебе об этом. — это конец моей спортивной карьеры, андреа. — сердце предательски - прямиком к ногам. ответным грузом на твои плечи, потому что я замечаю как ты напрягаешься, стоит тебе только услышать всю правду.
все к чему я шел, все к чему стремился - больше этого не будет.
не будет игр на арене бостон-гарден. я не буду искать тебя глазами в первом ряду, когда выскальзываю на лед, пока комментатор громко выкрикивает мою фамилию. я не буду подъезжать к трибунам, после финального свистка, чтобы стянуть с себя шлем и потянуться к твоим губам, не стесняясь всеобщего внимания и сотни камер вокруг. мы не будем праздновать победу в нашем обыденном баре и не будем возвращаться домой под утро, чтобы не заснуть еще до рассвета, изучая тела друг друга, потому что адреналином мы лишены будем сна.
не будет больше выездных игр, которые ты будешь смотреть из дома, не пропуская ни одной. не будет больше долгих звонков по видео-связи тем же вечером, когда я вернусь в свой гостиничный номер и не будет этого томительного ожидания нашей следующей встречи.
не будет новых побед. не будет новых проигрышей. не будет новых сезонов, постоянных тренировок, новых трофеев на той самой полке, не будет моего имени на первой страничке спортивных изданий.
блять, андреа, не будет никогда, той самой первой игры, на которую придет тейт и увидит на арене собственного отца.
не будет никогда того, без чего я не представляю себя; без чего не существую уже больше двадцати лет. не будет той части меня, которая является главной моей составляющей. и я не знаю как справиться с этим осознанием.
— я больше никогда не смогу выйти на лед. — я поджимаю губы и старательно пытаюсь держать свое дыхание ровным. я знаю что все будет хорошо. я знаю, что мы пройдем через это вместе. я знаю что ты будешь рядом, родная и я знаю что жизнь продолжается.
но именно сейчас, прямо в этот момент, я не справляюсь. я нихрена не справляюсь и я боюсь тебе об этом говорить.

Страница: 1

ignat & bts

Меню навигации

Пользовательские ссылки

Информация о пользователе

there's no drug quite like denial

Сообщений 1 страница 3 из 3

Поделиться12022-01-02 17:53:35

Поделиться22022-01-02 17:56:10

Поделиться32022-04-18 03:14:10