n o w a d a y s

[indent] - серьезно? вы, блять, еще и переписываетесь? - джейсон удерживает телефон за уголок корпуса двумя пальцами, будто брезгует, и я вижу, что экран разблокирован и бликует сиреневым фоном переписки в мессенджере. под моим последним сообщением виднеются еще несколько с противоположной стороны, от тебя, и я не знаю, что возмущает меня сейчас больше: тот факт, что джейсон схватился за мой телефон без разрешения, и то, что он прочитал чужую переписку, опять-таки, не имея на это никакого права. видит бог - мне хотелось провести остаток дня в постели, чтобы позволить телу и голове отдохнуть после горячей расслабляющей ванны, но стоило только выйти из комнаты вместе с вырывающими клубами сизого пара, как все пошло по причинному месту. джейсон смотрит недовольно, сжимает челюсти настолько сильно, что на худом лице начинают ходить желваки, и я не понимаю причину его злости. он, кажется, ждет объяснений, потому что шагает в спальню следом за мной, когда я выхватываю телефон из его рук, игнорируя въедливую реплику. - я жду ответ, диана, - он звучит как моя мать, и я с трудом удерживаюсь от того, чтобы закатить глаза, потому что он не в той ситуации, чтобы что-то от меня требовать. ревность джейсона в последнее время не знает границ: он никогда не вел себя подобным образом, не требовал прекратить общение с кем-либо и не влезал в мое личное пространство, уважая границы, но в последнее время он будто сходит с ума и не упускает ни единого момента, чтобы к чему-то придраться. я стараюсь игнорировать его нападки, но с каждым разом делать это становится все сложнее и сложнее, и я не выдерживаю, и отвечаю выпадом на выпад. я не давала ни единого повода сомневаться во мне, но его это, кажется, совершенно не смущало. - почему ты продолжаешь с ним общаться? - он скрещивает руки на груди, подпирает дверной косяк и ждет, ждет, ждет, продолжая терроризировать своим вниманием, и мое терпение подходит к концу, готовится вот-вот лопнуть, потому что я, честное слово, не понимаю, что должна ему сказать, не понимаю, почему должна, черт возьми, оправдываться, если он это не заслуживает. я не провинилась, не оскорбила, не ущемила его честь или достоинство, но джейсон ведет себя так, будто он задет до самой глубины души, и раньше мне не составляло никакого труда попросить прощения и пойти навстречу, но сегодня - серьезно, он вновь цепляется из-за какой-то мелочи? из-за того, что я начала общаться с кем-то, кроме него? - в чем твоя проблема? - негодование сменяется удивлением, он приподнимает брови, приоткрывает рот, когда я отвечаю и говорю не то, что он, вероятно, ожидал услышать, - с чего ты взял, что имеешь полное право трогать мои вещи, читать мои переписки и решать, с кем я могу общаться, а с кем не могу? - я промакиваю все еще влажные волосы сухим полотенцем, собирая остатки воды, не смотрю на него в упор, но вижу его отражение в зеркале, расчесывая светлые волосы. кажется, в какой-то момент мы допустили ошибку и перевели наши отношения в немного иной радиус: я не начинала встречаться с абьюзером и манипулятором, я не зависела от токсичности и не искала эмоциональных качелей, но они нашли меня сами в лице джейсона. - мы вместе, диана, я твой парень, так что, - я разворачиваюсь на стуле, не даю ему договорить и перебиваю резко, стараясь сохранять хладнокровие. выходит так себе, но я хотя бы пытаюсь, - ты заставляешь меня жалеть о том, что это все еще так, - я говорю, не думая, слова сами вырываются из моего рта под волей эмоций, и это - главная ошибка. джейсон буквально багровеет от злости, а потом тут же бледнеет, сдувается, его плечи расслабляются, а взгляд опускает в пол, и мне стыдно. мне практически стыдно, что я заставляю его испытывать чувство вины, и в то же время я испытываю терпкое удовлетворение от того, что он оказывается на моем месте, в которое пытается из раза в раз загнать. я знаю, что последует дальше: он даст мне около получаса, чтобы успокоиться, потом извиниться, как ни в чем не бывало, утянет в поцелуй, следом - в постель, а утром все начнется с той точки, на которой мы остановились сейчас. эта тенденция длилась уже около нескольких месяцев, с тех самых пор, как мы сменили место тренировок и выбрали новую ледовую арену в качестве тренировочной базы; ее пришлось делить с местной хоккейной командой, но никто не возражал и трудностей не возникало. пока мы, как это бывает в фильмах, не встретились с тобой совершенно случайно. ты либо не знал, что перед тренировкой клуба проходят наши тренировки, либо забил на это, приехав раньше положенного времени, а меня привлекло чужое внимание, пока мы разминались на льду перед отработкой поддержек для нового выступления в рамках вольной программы. я узнала тебя моментально: ты практически не изменился, разве что возмужал, вытянулся и раздался в плечах из-за усердных занятий с железом, и я думала раньше, что если встречу тебя когда-нибудь - выскажу все, что думаю, устрою самую настоящую истерику или даже скандал, но ничего, кроме приятной томительной ностальгии от встречи со старым другом я не испытала. мне было радостно услышать, что у тебя все более, чем хорошо: место в главном клубе бостона, не основное, но тебя все же выпускают на лед, включат в состав команды во время выездных игр и таскают за собой даже на межконтинентальные игры. джейсону не было места в нашем затянувшемся разговоре: он не знал о тебе, но был наслышан: мне не нравилось обсуждать прошлое, но порой проскальзывало, и мнение о тебе у него сложилось не самое лучшее. наверное, именно поэтому он не понимал, почему я, увидев тебя, настолько воодушевлена и рада. он не понимал, что ненавидеть мне больше не за что, и не мог с этим смириться. - я ведь забочусь о тебе, милая, - джейсон делает шаг вперед, большой и уверенный, чтобы подойти ближе и заключить в объятия, но я не хочу этого. он успел изрядно потрепать нервы и испортить настроение еще вчерашним вечером, когда практически силком заставил уйти с тренировочного комплекса, не дав возможности попрощаться. я не помню, о чем мы на самом деле говорили: ты вновь приехал раньше, чтобы успеть попробовать лед до начала командной тренировки, а мы уже заканчивали и готовились уезжать, и мы пересеклись в подтрибунном помещении. джейсон уже переодевался, и я не видела ничего плохого в том, чтобы перекинуться парой слов. наш диалог затянулся, и этого было достаточно, чтобы мой парень выбесился. так, как было вчера, мне давно не было неловко. я не успела ни извиниться, ни объясниться перед тобой, и предпочла уйти следом за ним, чтобы не позволить ему сказать лишнее и втянуть в наш личный конфликт еще и тебя. и сегодня - опять. я встаю с обитого мягким бархатом пуфа, взмахиваю коротко рукой, избегая чужого прикосновения, и поворачиваюсь лицом к шкафу. - я хочу побыть одна. не пиши мне и не звони, ладно? - он что-то возмущенно фыркает позади, а потом все же подходит ближе, чтобы опустить ладони на плечи и, пользуясь разницей в росте, поцеловать в оголенную шею, прямо под линией роста волос. я не вздрагиваю, мурашки не бегут по коже, предвкушение не зарождается где-то в животе; я просто жду, когда он отойдет, чтобы выудить с полок свободные вельветовые брюки и крупной вязки ярко-желтый, практически лимонный свитер. игнорирую чужое внимание, одеваясь, и спокойно выдыхаю только тогда, когда джейсон выходит из комнаты, а потом хлопает пластиковой дверью, ведущей на балкон. наверняка - покурить. единственная его вредная привычка, с которой он не может самостоятельно справиться. курит он не так часто, и дыхание не страдает, но думаю, рано или поздно это даст о себе знать. я пользуюсь моментом, и пока его нет, наспех собираю небольшой вместительный рюкзак: перчатки, на случай, если задержусь на катке, домашнюю одежду, чтобы переодеться в гостиничном номере или в каком-нибудь мотеле, если останусь на ночь, средства личной гигиены и зарядное устройство для телефона вместе с беспроводными наушниками. я успеваю накинуть поверх свитера утепленную объемную джинсовую куртку и обуться, когда джейсон возвращается в комнату и зовет меня по имени - вновь. я, разумеется, не откликаюсь. собираю волосы в неуклюжий хвост, просто чтобы они не лезли в лицо, пока спускаюсь на лифте вниз; перехватываю удобнее лямки рюкзака, когда подхожу к остановке, и расстегиваю верхние пуговицы джинсовки, когда усаживаюсь на свободное место в автобусе. джейсон замечает мое отсутствие сразу же, поскольку игнорирует просьбу и начинает писать тут же: «ты серьезно ушла?» первым в списке уведомлений, «возвращайся домой, поговорим обо всем нормально» следом, спустя буквально полминуты, «не игнорируй меня, ладно?» после, так же, моментально. потом наступает тишина, и я успеваю забыть про них - ровно на тридцать семь минут, потому что потом следует звонок, тут же заглушаемый, и еще одно сообщение, совершенно непохожее по настроению на остальные, и убеждающее меня в том, что я поступаю правильно, потому что джейсон едва ли не угрожает своим: «ты ведь пожалеешь об этом, ди». я отключаю уведомления на его контакте, проверяю баланс на банковской карте и расслабляюсь: денег должно хватить на съем номера. понимаю, что следующим днем мне нужно будет вернуться домой, но делать это не хочется. не хочется так же, как и видеть джейсона - сегодня, завтра или послезавтра. его поведение и его слова задевают и раздражают, хоть и не имеют никакого влияния. просто порой заставляют задуматься: может, он действительно видит что, что я сама заметить не в силах? что между мной и тобой действительно что-то есть? но это не так - я бы почувствовала и пристальное внимание, и нескрываемую симпатию. значит, джейсон все-таки все это выдумал. он всегда был мнительным; часто цеплялся к каким-то мелочам в быту или взаимоотношениях: мы с ним съехались относительно давно, и, наверное, живем вместе как минимум два года, но в последнее время я не чувствую себя так, как девушка, находящаяся в отношениях. мы будто охладели друг к другу и не питаем ни симпатии, ни влюбленности, ни хоть каких-нибудь мало-мальских иллюзий на счет друг друга, и разница между нами в том, что он пытается держаться за то, что существует, а я не хочу терять стабильность, к которой он меня приучил. ведь джейсон, по сути, принял на себя образ спасителя тогда, когда ты меня бросил. ты не сказал мне ни слова, не попрощался со мной, так, словно я не занимала в твоей жизни хоть какое-то место, и о том, что у меня больше нет партнера я узнала не от тебя, а от нашего тренера. айрис скупо поджимала губы и стучала пальцем об оградительный бортик, когда я пришла на тренировку чуть позже обычного: в школе писали семестровую контрольную работу, и я не имела никакого права завалить тот жуткий тест по химии, иначе бы вопрос о моей успеваемости был бы поднят на совете в присутствии директора и родителей, и я знала: тогда мне точно запретят заниматься фигурным катанием. родители ничего плохого в спорте не видели, однако мечтали о том, что я найду более серьезное занятие и найду себя в менеджменте или управлении, например, чтобы в будущем иметь стабильную работу, а не перечень травм и невозможность куда-то устроиться. я понимала их страхи: айрис было всего тридцать один, когда она завершила свою карьеру и занялась подготовкой будущих чемпионов, и это при том, что ушла она не из-за нестабильного состояния здоровья, а просто потому что вышел срок ее годности, и она на льду стала неактуальна на фоне молодых спортсменов. мне не хотелось повторить ее судьбу, а еще я не понимала, нужны ли мне те высоты, о которых она грезила, о которых грезил ты: во мне жило так много сомнений, с которыми я не могла справиться, и которыми я делилась в надежде найти помощь и поддержку, так что, даже забавно, что все оставил именно ты, а не я. айрис не злилась; она подождала, пока я переоденусь и обточу лезвие своих коньков перед тем, как спущусь на лед; позволила сделать несколько кругов, чтобы разогреться; продиктовала последовательность выполнения элементов, а потом сказала, что мы снимаемся с участия в зачетном благотворительном чемпионате: победа в нем гарантировала возможность попасть в расположение сборной и принять участие в мировом турнире на семьдесят процентов. она говорила спокойно, монотонно, и хоть вся краска сошла с ее лица, ни один мускул не дрогнул. даже когда я в неверии рассмеялась, удерживая уверенно равновесие и чувствуя баланс во всем теле. мне потребовалось не так много времени, чтобы осознать, что я осталась одна, но чертовски много для того, чтобы с этой мыслью смириться; я не хотела кататься в одиночестве, вся я была выточена под парные элементы и поддержки, под выпады и броски, и менять что-то было слишком рискованно и, наверное, поздно, ведь мне было шестнадцать, когда все это произошло. айрис ничего не обещала: найти парней в фигурном катании не так уж и легко, не все из них готовы становиться парниками, ведь это сродни бальным танцам, а их не считают даже спортом; она привела джейсона сама - он не внушал доверия и я ждала, постоянно ждала, что история повторится. он уйдет, не объяснив причины, и круг замкнется вновь, но джейсон не вел себя так. он горел фигурным катанием, уверенно рассекал лед лезвием коньков, легко привил во мне доверие к себе и я раскрылась, расположилась, прониклась к нему теплой привязанностью. я не отказывала ни ему, ни айрис ни в одной авантюре и никогда мои ноги не дрожали от страха из-за какого-нибудь особо высокого выброса; сердце не замирало в ожидании того, что он не поймает, потому что джейсон ловил всегда: он готов был упасть, но сделать это мне не позволил бы, и за это я была ему благодарна. спустя время - наверное, через год, я рассказала ему о тебе и о том, как ты поступил. не для того, чтобы еще один человек затаил обиду или разозлился, а просто чтобы стать еще ближе. это ведь обычная практика: спортсмены, выступающие в дуэте, очень часто вступают в романтические отношения; у нас не было конфетно-букетного периода как такового, но забота джейсона заменяла собой все ухаживания, походы в рестораны и поездки на пикники. мне казалось: то, что у нас с ним - это навсегда. но людям свойственно ошибаться. меня продолжали терзать мысли: почему ты поступил именно так? почему не попытался поговорить со мной? неужели был уверен в том, что я не смогу понять и принять? не смогу здраво отреагировать на твое решение оставить все? если бы ты только открылся, если бы не сбежал, я бы простила тебе все. я бы не держала зла, стив, и хотела бы остаться с тобой друзьями, ведь у нас было так много общего даже помимо спорта, но ты не оставил для нас никакого шанса: ты не отвечал на звонки, не читал мои сообщения первую неделю, а потом они перестали поступать вовсе: ты либо заблокировал меня, либо сменил номер. тебя никогда не было дома, твоя мама всякий раз сочувственно поджимала губы, словно испытывала неловкость или жалость ко мне, и даже в школе я не могла тебя найти, потому что ты учился в каком-то частном пансионате, вход на территорию которого был закрыт. ты выбросил из своей жизни не только фигурное катание, но еще и меня - вдобавок, и поэтому я не стала больше стучаться в закрытые двери: за ними мне были не рады.

e a r l i e r

[indent] переезжать в бостон не было ни желания, ни необходимости, и я не понимала, почему айрис настолько сильно загорелась идеей перебираться в массачусетс. в вашингтоне было неплохо; он стал оплотом спокойствия, уверенности и безопасности, главным шагом в новую жизнь, и возвращение домой казалось самым настоящим регрессом: там мы начинали, но продолжать и заканчивать там я не имела никакого желания. арендованная на двоих квартира практически в центре города успела полюбиться, точно так же, как и сам город; люди в столице не соответствовали массовой стереотипизации и выглядели так, как того хотели, избегая пиджаков и рубашек; но что-то в атмосфере, в общем духе заставляло держаться воодушевленно. я не знала ничего о достопримечательностях там, не тратила свободное время на прогулки, предпочитая тренировкам на льду тренировки на паркете или в зале, но меня все более чем устраивало. джейсона тоже: он скучал по дому, но его ничто не тянуло назад, как и меня, и мы неплохо обустроились перед подготовкой к наградному сезону. города вообще перестали иметь хоть какое-то значение сейчас, когда важными становились лишь призовые места. айрис скидывает сообщением адрес и время. джейсон занимается документами на аренду автомобиля, и я заказываю такси, чтобы приехать пораньше и осмотреться. мы стали по-настоящему хорошей и сплоченной командой и пришли к тому уровню, о котором я всегда мечтала; к сожалению, я не переставала жалеть о том, что в этой команде не было тебя - отчего ты все еще казался время от времени незаменимой деталью, и стоило только мне слишком глубоко погрязнуть в дебрях рассуждений, как айрис заставляла встряхнуться. она понимала, почему я подвисаю и гружусь, и не давала мне ни единой возможности заняться рефлексией тогда, когда она того не стоила, и вытаскивала практически за шкирку из трясины мрачных мыслей. она знала больше, чем я, и больше понимала; мне не хватало ни жизненного опыта, ни доверительного общения с тобой, чтобы знать всю правду хотя бы на треть, и это задевало; по-настоящему ранило, хоть я и старалась не быть обидчивым человеком и не подпускала к себе людей слишком быстро, осознавая: никто не задержаться рядом навсегда, но каждый, уходя, захочет забрать с собой кусочек пожирнее, вырвать из сердца, забитого сгустками бурой крови. джейсон пытался убедить меня в моей неправоте: первый шаг навстречу нашим отношениям сделал он, когда мы оказались в вашингтоне впервые. он уже бывал там в детстве, вместе с родителями, потому что его отец занимается политикой, и знал много неплохих мест. я воспринимала его только как партнера, максимум - неплохого приятеля, и мне следовало не торопиться в принятии решения, но его чарующая улыбка и щенячья просьба в холодных голубых глазах буквально вытянули из меня неуверенное «мы можем попробовать» на предложение встречаться. наши свидания начинались и заканчивались до тренировок или после них; мы были рядом все время, потому что жили в соседних гостиничных номерах, потом - в одной съемной на троих квартире. мы ездили на соревнования вместе, готовились вместе, гуляли вместе и вместе отдыхали, и чувства появились со временем, но в них не было места страсти или влечению; со стороны мы походили на пару, прожившую вместе лет двадцать и испытывающую, наверное, только привязанность. я испытывала уверенность от осознания, что рядом со мной есть человек, которому можно доверять; и спокойствие от того, что не нахожусь в одиночестве, потому что джейсон всегда готов был выслушать или выговориться. мы идеально друг другу подходили, как две детальки, выпавшие из паззла и совпадающие всеми пазами, и меня устраивало абсолютно все - уважение, доверие, взаимосвязь на уровне ментальности, и даже интимные отношения и разделенная на двоих сексуальная жизнь: он был умелым любовником и с легкостью угадывал, чего именно я хочу и в чем нуждаюсь, дарил тепло и удовлетворение, в котором я нуждалась. я правда надеялась на то, что нас надолго хватит: было бы жалко терять то, что имелось, что выстраивалось месяцами и даже годами, мы ведь вместе буквально с юности, впереди только брак и рождение детей. даже родители были знакомы между собой, и свадьба оставалась вопросом времени, который мы постоянно по какой-то причине откладывали. то сезон, то соревнования, то чемпионат, то подготовка к нему. все время находилось какое-то обстоятельство, которое было важнее личной жизни. в другой ситуации я бы обязательно напряглась, почуяв неладное со стороны каждого из нас, но век спортсмена не долог, и не было ничего удивительного в нашем желании завоевать все и сразу, забывая о том, что жить для себя тоже нужно. и вот так, наш первый серьезный переезд стал началом чего-то нового, а последний - преддверием конца. я приезжаю на закрытый стадион первая. проверяю наличие пропуска на шее, расстегиваю дутую курточку и растираю ладони друг о друга в попытке согреть вечно холодные руки. айрис еще не подъехала, и я предполагаю, что джейсон заберет ее из гостиницы, и решаю их не ждать: неизвестно, насколько это затянется. в рюкзаке, висящем на спине, лежит пара черных тренировочных коньков в чехлах, последних приобретенных - подарок от джейсона; я по четким инструкциям охранника нахожу нужный коридор достаточно быстро, и шум, доносящийся с ледовой арены, четко дает мне понять: я приехала раньше времени. но стоять в подтрибунном помещении глупо, я пробираюсь внутрь, оглядываясь в восхищении: стадион 'пингвином' восхищает величиной и масштабностью, внутри он практически весь светится в искусственном ярком освещении, и пластиковые сиденья окрашены в цвета главной команды штата. тренер стоит у выхода на лед в форменной куртке, в его руках клюшка, которой он стучит по льду, не справляясь с нервами, на шее висит свисток, рядом - секундомер. шумно настолько, что он моего появления не замечает, увлеченный игрой своих подопечных. я останавливаюсь неподалеку, так, чтобы не попадать в поле чужого зрения, но и понаблюдать подольше. парни в полной экипировке, наверняка взмыленные и потные, как загнанные жеребцы, разыгрывают настоящую пятиминутку, и гоняют шайбу по полю между двумя командами: теми, что в рубахах и теми, что в ярко-розовых манишках поверх формы. я отставляю свой рюкзак в сторону, упираюсь ладонями о бортик, а лбом едва не бьюсь о пластиковый щиток, закрывающий трибуны от льда и защищающий от возможно вылетевшей шайбы. в суматохе разобрать что-то сложно, но зрелище эпичное, и время от времени со стороны спортсменов доносятся крики, угрозы, которые наверняка не воплотятся в жизнь, и смех. тренер свистит в свисток и кричит о завершении периода, когда шайба влетает в ворота прямо между ног упавшего на колени вратаря; кто-то останавливается моментально, кто-то на ходу стягивает с себя манишку и шлем, обнажая мокрую лохматую голову, кто-то остается на льду, и я решаю дать о себе знать, пока есть возможность познакомиться. оставляю рюкзак без присмотра, потому что навряд ли он тут кому-то понадобится, прячу руки в карманы куртки и, не скрывая перевозбужденной улыбки предвкушения, приближаюсь к мужчине, которому изначально на вид дала бы не больше тридцати пяти: он высокий, широкоплечий и крепкосложенный, но сейчас, видя его ближе и в свете, понимаю, что он гораздо старше. на шее висит пропуск на ленточке, такой же, как у меня, но в нем нет нужды, потому что имя написано на нагрудном кармашке его куртки. - айрис бергман? - я качаю головой в отрицании и с радостью пожимаю протянутую без особого энтузиазма руку. он отвлекается от меня лишь на минуту, чтобы обратиться к своим ребятам, и зовет какого-то парня сначала по имени, но, не докричавшись, вновь свистит в свисток, пронзительно и истошно, а потом прикладывает обе ладони ко рту и кричит вновь. я уверенна, делает это специально, из вредности, чтобы заметили вообще все: - сатре, заканчивай на сегодня и освобождай лед, - тот, к кому он обращается, видимо не особо рад, но все же стаскивает шлем с головы, трясет ею из стороны в сторону, лохматя черные кудри еще сильнее, и равняется с нами. я стараюсь не пялиться особо, но хоккеисты всегда казались мне какими-то особенными людьми: их сила и умение управлять не только телом, облаченным в тяжеленую амуницию, а еще и крошечной шайбой, сводили с ума от восторга. этот сатре на нас не смотрит и проходит мимо, к своим со-командникам, а я вновь смотрю на тренера, ждущего от меня хоть какой-то ответ. - нет, но она мой тренер, - говорю торопливо и громко, улыбаясь ему, пока парни поднимаются со льда один за другим. - а, фигуристочка, - звучит пренебрежительно и практически оскорбительно, и я готова растерять весь дружелюбный настрой, но он улыбается в ответ, мягко и радушно, как будто действительно счастлив видеть кого-то вроде меня здесь, хотя мы даже не знакомы. - ну, тогда добро пожаловать в бостон, - я киваю ему, умалчивая о том, что бостон, вообще-то, мой родной город, и прячу обе ладони в карманы, прячась от кусачего морозца, парящего над искусственным льдом, - график тренировок я отправил айрис. это наш стадион, так что подстраиваться под расписание придется вам. любое свободное время - ваше, за исключением смотров или игр. на сегодня мы закончили, так что можете посмотреть здесь, что к чему, опробовать лед, - он поглядывает на время, сверяясь с наверняка выученным режимом, я не нахожусь с ответом и киваю ему. выходить на лед я сегодня не планировала, хоть и взяла с собой коньки. после утреннего перелета организм не успел до конца прийти в норму, и все еще неумолимо хочется поваляться в теплой постели или даже поспать на пару часов подольше; но не приехать в первый же день было бы невежливо как минимум. тренер заканчивает и уходит, не прощаясь, сказав все, что хотел сказать, а я жду, пока последние из хоккеистов сойдут со льда. телефон в кармане раздается глухой вибрацией, я отвлекаюсь, чтобы проверить уведомление, и это сообщение от айрис: она действительно с джейсоном, и они практически приехали; телефон блокируется, но остается в руке, не добираясь обратно до кармана, потому что я вскидываю голову рефлекторно вверх, прежде чем сделать шаг назад и уступить дорогу, и обмираю на месте, глупо хлопая ресницами. мне кажется, будто у меня какое-то наваждение: последние два человека уже уходят в сторону узкого коридора, но последний не торопится: в розовой манишке, со шлемом подмышкой, стянутыми с рук перчатками и наспех приглаженными русыми волосами, напротив стоишь ты. не смотришь на меня, пока стряхиваешь снежную пыль с лезвия коньков у бортика, переступая с ноги на ногу, но я узнаю; узнаю и не могу поверить своим глазам. - стив? - я надеюсь, что я обозналась. надеюсь, что ты скажешь сейчас, что я перепутала тебя с кем-то другим, что я ошиблась, но ты реагируешь молниеносно, услышав имя, и смотришь на меня так же, как я на тебе - в удивлении, тотальном и безграничном, а я понимаю, что ошибиться никак не могла. за все эти годы ты не изменился совершенно. все те же резкие черты лица, все тот же широкий с горбинкой нос и четко очерченные губы, высокие скулы, светло-карие глаза с вкраплением маленьких золотистых точек вокруг зрачка и аккуратной, будто нарисованной, точкой-родинкой под правым. ты не изменился, но возмужал и немного вытянулся, и все же я не могу поверить своим глазам; - неужели это правда ты? - особой радости от встречи я все же не испытываю. мы ведь не расстались друзьями: ты похоронил своим уходом то, что мы когда-то имели, и как бы я ни жалела об этом, вспомнить все сейчас немного глупо. но я удивлена, и не сказать, что приятно. я не знала, что с тобой, не знала, где ты и чем занимаешься, но сейчас я вижу тебя здесь - в расположении хоккейной команды, одной из самых сильных команд страны, и паззлы начинают выстраиваться в голове. вот, куда ты пропал. вот, куда ты ушел, верно? ты отказался от фигурного катания, променял его на хоккей, но тебе даже не хватило смелости рассказать мне об этом, и я чувствую, как внутри разливается что-то горячее, что-то, что я испытала очень давно: разочарование и горечь предательства, только теперь это остаток, который выгорит и истлеет быстро и не оставит и следа, и если раньше я хотела встретить тебя вновь, чтобы задать все интересующие вопросы, то сейчас практически жалею о том, что мы увиделись, потому что не знаю, о чем мы вообще можем говорить. ты выглядишь безумно привлекательно в этой форме, отрицать глупо, и я окидываю тебя пристальным внимательным взглядом, подмечая все видимые детали, прежде чем вынести свой вердикт: - тебе идет эта форма. давно увлекаешься хоккеем? - потому что мне кажется. что очень. настолько, что уже и не вспомнишь. наверное, в другой ситуации я бы не смогла устоять на месте и кинулась бы с объятиями, чтобы оказаться сдавленной в чужих руках, но все, что я могу сейчас - спрятать обе ладони в карманы куртки и сделать еще один шаг назад, увеличивая между нами бесконечность расстояния в разбитой пропасти.

n o w a d a y s

[indent] я прикладываю пропуск к сканеру у входа, стягиваю натягиваю маску повыше на лицо, чтобы закрыть нос, пока не пройду через просторный светлый холл. мистер паркер, один их охранников, следит за камерами без особого энтузиазма, и я замечаю в его левой руке (правой он подпирает висок) вилку, которой он размешивает быстрозавариваемую лапшу в картонной коробочке. запах стоит аппетитный, и желудок сводит судорогой; я только киваю в приветствии, когда он смотрит на мена из-за монитора своего компьютера. здание практически пустое, но свет горит во всех коридорах и даже в некоторых служебных помещениях, а из-за дверей тренажерного зала доносится приглушенная музыка: видимо, кто-то их хоккеистов решил побегать на беговой дорожке или заняться кардио-тренировками в качестве разнообразия. меня интересует только каток, и я понимаю, что не взяла ничего из тренировочного только тогда, когда добираюсь до раздевалки. цепляюсь пальцами за дверь, потом - возвожу глаза к потолку, и разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов, чтобы отправиться обратно и срезать маршрут до крытого катка. хоккеисты уже должны были закончить свою тренировку; даже на парковке практически нет машин - одна или две, с самого краю; я не стала обращать на них внимание. в шкафчике перед входом стоит пара коньков, запасная, на случай, если что-то произойдет с теми, которые я оставила второпях дома. я открываю шкафчик, снимаю с лезвия защиту, не боясь пораниться, и вместе с вещами иду к трибунам. свет над ними выключен, но прожектора хорошо освещают ледовую площадку; рюкзак с вещами и ботинки оказываются под одним из собранных сидений, я застегиваю плотнее курточку и собираю волосы в хвост, чтобы не лезли в глаза, и сжимаю ладони в кулаки: температура понижена, а я не взяла с собой даже перчатки. осторожно пробую острием конька лед, взрыхливаю маленькие крошки, оставшиеся после чужих прокатов и, удерживаясь о борта, встаю уверенно на обе ноги. становится немного жаль, что айрис уже уехала: она все еще наш тренер, к тому же - мой хороший друг, единственный друг из спортивной жизни, и я могу ей доверить абсолютно все, даже проблемы из личной жизни, связанные с джейсоном и всеми недомолвками. она не была удивлена, когда увидела тебя в хоккейной форме, как будто знала об этом, а когда я спросила ее, почему она так спокойна, она сказала, что это было предсказуемым. и, наверное, она была права. хоккейная форма тебе шла безумно, и именно в хоккее ты, кажется, раскрылся на все сто процентов, вывернул душу наизнанку и запихал ее обратно. я видела многие тренировки, потому что ты задерживался практически каждый день с каким-то парнем - ты представлял нас, но разговор не завязался: твой приятель не встревал ни в какие беседы и оставлял нас наедине всякий раз, когда считал удобным, но я и не настаивала, на самом деле, ведь новые знакомства мне были не нужны, а он не выглядел особо общительным. я становилась невольным свидетелем отработки ударов и некоторых связок с включением паса и передачи, но никогда не посещала игры. я бы и тренировки не посещала, но оказывалась на них по чистой случайности. ты не приглашал, я не напрашивалась и не ждала чего-то подобного; мы были не в том положении, чтобы притворяться друзьями. прошло слишком много времени, и пусть обиды остыли, а злости, как таковой, уже нет, я все еще не позволяю себе перейти черту и довериться тебе вновь, и нас обоих все это устраивает. даже забавно, но я совершенно не могу представить тебя своим партнером: в тебе больше грубой силы, чем утонченности; больше скорости, агрессии, экспрессии, и это то, что появилось в тебе (или раскрылось) после твоего ухода; и я рада, стив, на самом деле рада, что ты нашел занятие себе по душе. меньше всего мне хотелось бы знать, что ты недоволен и несчастен. я снимаю блокировку с экрана телефона, подключаю наушники и включаю песни, перемешивая плейлист; кататься в тишине не особо радостно, если в голове водоворот из мыслей и страхов, а музыка помогает отвлечься, и я заставляю себя расслабиться. переставляю ноги свободно и легко, набирая скорость, прежде чем присесть в коленях перед заходом на аксель. оторваться от льда несложно, зайти из акселя в риттбергер сложнее, и мне кажется на короткий миг, что я не успею приземлиться на ноги: сила притяжения тащит к поверхности, и я покачиваюсь на ноги, едва не падая. на восстанавливание дыхания уходит еще один круг, а за ним - очередной аксель, очередной риттбергер с более удачным приземлением: мне нравится доводить все до идеальности, иначе в чем смысл заниматься чем-либо? руки мерзнут, лицо - тоже, и я буквально чувствую, как алеют от мороза щеки и нос. не слежу за временем совершенно, и кидаю взгляд на часы только тогда, когда оказываюсь посередине арены и, вскинув ногу на девяносто градусов, ухожу в привычную либелу: стрелки смазываются на циферблате от заданной скорости, и наверное, не занимайся я фигурным катанием практически всю жизнь, меня бы уже стошнило; я замедляюсь, скорость падает, и сквозь череду нечетких расплывчатых, будто даже расфокусированных картинок я замечаю лицо, но не останавливаюсь резко и не заставляю себя прерваться. в наблюдающем узнаю тебя только тогда, когда практически полностью останавливаюсь: ты стоишь у выхода на лед, опираешься полусогнутыми руками о бортик дверки и смотришь, склонив голову вбок практически по-собачьи. мне не удается сдержаться улыбки, я складываю ладони вместе, пытаясь их согреть и разогнать кровь по венам, приближаюсь медленно, неторопливо. ты меня не напугал своим внезапным появлением, но удивил, и пока я не могу сказать - приятно это или нет. - не думала, что здесь кто-то еще остался, - я останавливаюсь, подъезжая прямо к краю льда, и ты открываешь калитку, чтобы пропустить меня, но не отходишь в сторону. подаешь руку, хоть в этом и нет никакой необходимости, а я не отказываюсь ее принять и, покачиваясь на лезвиях, шагаю смело вперед, как только твои горячие пальцы сжимают мою холодную ладонь. в проходе слишком узко, мы сталкиваемся практически лицом к лицу; я опускаю голову ниже, прячу взгляд, когда чувствую, как мы буквально прижимаемся друг к другу на какое-то мгновение, и знаешь, если бы я была хотя бы чуть больше мнительной, я бы уже поверила во все подозрения джейсона и заметила бы в твоих действиях какой-то подтекст. но в этом ничего нет; я усаживаюсь на кресло, расшнуровываю коньки и шевелю пальцы в розовых махровых носках, прежде чем всунуть стопу в ботинок. ты продолжаешь стоять рядом, и я заговариваю вновь, не выдерживая молчания: - очередная затянувшаяся тренировка? - их ведь у тебя бесконечное множество. и все же мне странно, что ты, наверняка направляясь уже из раздевалок или тренажерного зала, все же заглянул сюда: от осознания того, что ты видел, как я катаюсь, внутри все сводит непонятной, необъяснимой сладкой дрожью. что это: желание понравиться? произвести впечатление? привлечь? старательно шнуруя ботинки и поправляя свободные расклешенные штанины, я пользуюсь возможностью не смотреть в твои глаза, потому что выдерживать прямой взгляд становится с каждым разом все сложнее и сложнее. ты смущаешь пристальным вниманием, пусть и не ставишь это своей первичной целью. тебя от ответа, а меня от ожидания спасает телефон, вибрирующий в кармане. джейсон, не получивший ни одного ответа на сообщения, начинает звонить; и я праведно, справедливо злюсь, потому что он не имеет на это никакого права, потому что он должен был потерпеть, подождать и дать мне возможность остынуть. он пытается держать под контролем всю мою жизнь: мои тренировки, мой распорядок дня, людей, с которыми мне следует общаться, а с которыми нет, мое свободное время, в конце концов, и это давление не останавливается ни на миг. забота, на которую я так глупо повелась, стала токсичностью, безопасной, но не радующей ни сколько. он не слышит меня и не хочет этого делать, игнорируя все разговоры и просьбы дать мне шанс быть свободной хотя бы чуть-чуть. я пялюсь бездумно в экран телефона, пока он продолжает беззвучно вибрировать; на экране его фотография, как банально - на катке, и этой фотографии не меньше пяти лет; возможно, я сделала ее тогда, когда айрис нас только познакомила. менять не стала, пусть фото и стало гораздо больше, и многие из них - совместные; время ожидания вызова заканчивается, джейсон отключается, и следом приходит уведомление об оставленном голосовом сообщении. ситуация повторяется: проходит буквально полторы минуты, и он звонит вновь; и я сбрасываю. знаю, что он попытается еще раз, и поэтому блокирую номер, убеждая себя в том, что поступаю правильно. раньше, когда мы с ним ругались или спорили о чем-то, я всегда уступала и позволяла ему почувствовать правоту, а сама глотала слезы от обиды и немощности, но теперь я устала от этого, и глаза даже не печет предательски, нет желания разрыдаться даже сейчас. вместо этого тяжело раскалывается голова, налитая свинцом. замечаю краем глаза твое внимание, подтолкнутое любопытством: ты заглядываешь в экран телефона неосознанно или умышленно, но мне все равно; я включаю авиарежим, прежде чем заблокировать и убрать гаджет в карман; разговаривать или переписываться с кем-то мне сегодня точно не захочется. но ты продолжаешь смотреть, кажется, ты что-то даже сказал, но я пропустила все это мимо ушей, и сейчас между нами возникло абсолютно неловкое молчание. я поджимаю губы, прежде чем отважиться на тебя посмотреть. - мы немного повздорили и я ушла из дома, - и немного - это еще слишком мягко сказано, потому что раньше мне не приходилось уходить из дома с целью пожить отдельно, пусть только несколько дней, - представляешь, джейсон увидел сообщение от тебя, залез в мой телефон и словил очередной приступ необоснованной ревности. не понимаю, чем ты ему так не угодил, - улыбаюсь, и понимаю, что делаю это не вымученно, а практически дружелюбно, чтобы расположить тебя к себе и дать понять: я не стараюсь сделать тебя виноватым, не испытываю к тебе что-то резко негативное и сама поражаюсь тому, что моему все еще молодому человеку (что-то, однако, подсказывает, что это ненадолго) не хватает уверенности в себе и в наших отношениях. неловко должно быть мне, а не тебе, ведь это какое-то навязывание симпатии происходит. я не обязана нравиться тебе ровно настолько, насколько ты не обязан быть в меня влюблен, мы ведь не герои какого-то любовного романа для женщин за сорок, и раньше - тогда, когда мы были друзьями по-настоящему, не было между нами никакой, даже самой мимолетной, искры. откуда ей взяться сейчас? - вот этим вопросом должен задаваться джейсон. но он этого не делает, и даже не понимает, что его поведение отталкивает меня, а еще заставляешь смотреть на тебя с совсем другой стороны. я помню тебя подростком не очень хорошо; мы не учились вместе, но общались неплохо и за пределами катка и тренировок, однако прошлое должно оставаться в прошлом, я приняла эту прописную истину легко уже давно; именно поэтому сейчас для меня ты - закрытая книга. и это не пугает, а, наоборот, заинтересовывает. мне хочется узнать тебя получше, поближе, и ты сам, как будто и не возражаешь. если бы кому-то что-то не нравилось, неужели бы мы обменялись всевозможными контактами? о том, что мы начали общаться вновь, узнала и айрис. она была рада больше всех, по ощущениям, хотя это ее никаким образом не касалось: ты больше не занимаешься фигурным катанием, ты давно не мой партнер, и никакого отношения к ней не имеешь, но почему-то она все еще привязана к тебе и не скрывала никогда, что скучает, пусть и была далека от сентиментальности практически всегда. я встаю с кресла, закидываю на плечо рюкзак и стаскиваю с волос слишком тугую резинку. настенные часы с электронным табло показывают позднее время, и я невольно поджимаю губы вновь: мне следует поторопиться. - была рада тебя увидеть и все такое, но мне нужно успеть на метро, прежде чем оно закрылось, так что я пойду, ладно? поболтаем как-нибудь в другой раз, - я улыбаюсь вновь, самой дежурной улыбкой из всех, потому что уходить мне не особо хочется, но сделать это нужно: денег не так много, чтобы тратиться еще и на такси.

e a r l i e r

[indent] я не разрываю зрительного контакта, когда твои ладони вытягиваются вверх, навстречу мне, пока я, скрестив ладони на груди, касаясь плеч, пытаюсь не стереть с лица вымученную натянутую улыбку и лечу вниз, думая только о правильном и осторожном приземлении; я даже не слышу музыку, потому что счет раздается в голове безостановочно голосом тренера, и внешние раздражители, даже крики на трибунах, как будто остаются за границами созданного искусственно вакуума. я чувствую, как бешено бьется сердце в груди, как замирает оно на мгновение, когда лезвие конька врезается в идеальные лед арены в торонто, когда твоя ладонь вскользь касается кончиков моих пальцев, подбадривая, когда мне удается расправиться спину и позволить тебе закончить нашу произвольную программу. мелодия, видимо, стихает, потому что трибуны раздаются взрывом аплодисментов и свиста, а мягкие игрушки летят на лед вместе с миниатюрными букетами цветов; ты останавливаешься рядом, как обычно; опускаешь ладонь на мою поясницу, как обычно, и нет ничего правильнее, чем это. я улыбаюсь вновь, но на этот раз по-настоящему, не силясь отвести от тебя взгляд: ты бледный, только на щеках горит румянец, а жилка на шее бьется быстро-быстро из-за напряжения и сбитого дыхания. ты благодаришь зрителей и болельщиков, кланяясь, и я делаю тоже самое, повторяя за тобой рефлекторно и прижимая к груди пойманную мягкую игрушку: я не знаю, куда деваются все они со льда, потому что ни одну практически после соревнований не видела; и теперь стараюсь забирать с собой, в качестве памяти, хотя бы по одной. я игнорирую цветы, и ты поднимаешь букет из пестрых гербер, чтобы отдать позже; кажется, будто из нас двоих только ты в состоянии передвигаться плавно и реагировать на окружающих людей. я же следую за тобой, не отставая и продолжая улыбаться; от усталости сводит мышцы спины и бедра, руки предательски трясутся и дрожат, а глаза хочется закрыть, чтобы смыть весь стойкий макияж, чтобы проморгаться и избавиться. айрис напряженная, ждет нас уже на диванчике, сжимает пальцами коленки под тренировочными штанами и смотрит на табло, ожидая оценки жюри. мы выступали последними, и это имеет свои плюсы, потому что последних запоминают лучше всего. я усаживаюсь рядом с ней, надев чехлы на лезвия, и ты падаешь на мягкие подушки рядом; организатор предлагает плед, набрасывает его на твои плечи, спрятанные тканью плотной белой рубашки, и ты тут же укрываешь им мои колени, чтобы помочь согреться, и сверху укладываешь тот самый букет выверенным привычным движением. я знаю, что камера фокусируется на наших переплетенных пальцах, на том, как ты накрываешь этот замок второй ладонью, знаю, что нас наверняка считают парой, не обращая внимания на юный возраст, но нам обоим все равно, мы оба далеки от этого, и поддержка, выказываемая тактильно, это всего лишь демонстрация того уровня доверия, которого мы достигли. я облизываю попеременно то верхнюю, то нижнюю губу, фокусируюсь на оглашении результатов и сдерживаю с трудом радостное визжание, граничащее с истерическими всхлипами, когда понимаю: мы обогнали пару из новой зеландии, японии и германии, мы опередили фаворитов из чехии и смогли сдвинуть хозяев юношеского чемпионата - канадцев, и это наше первое золото на турнире такого масштаба. смириться с эмоциями сложно, мне кажется, что я не смогу даже подняться на пьедестал почета и останусь стоять у его подножья, не в состоянии контролировать себя хоть как-то. айрис хлопает в ладони и сдержанно улыбается, не проявляя никак свою гордость и радость, оставляя поздравления до выключения камер и софитов; а я с удовольствием прижимаюсь к твоей груди и обхватываю поперек узкой талии, чтобы обнять крепко, разделяя чувства, и в самую первую очередь - чувство благодарности. ты обнимаешь в ответ, стискиваешь, сжимаешь крепко, прежде чем вернуться на лед для награждения, и не выпускаешь мою руку из своей ладони, даже когда мы взбираемся на самую высокую ступеньку.
[indent] возвращение из торонто в бостон занимает время, самолет летит без пересадки, но путь продолжительный. айрис не успевает забронировать для нас места поблизости, но ты договариваешься с кем-то из пассажиров, уступаешь свое - у иллюминатора - молодому мужчине, и он с радостью уступает тебе свое, посерединке. я тут же снимаю наушники и выключаю телефон с загруженным фильмом для просмотра в полете, чтобы уделить все внимание тебе. - знаешь, раньше я и поверить не могла, что когда-нибудь возьму золото. самую настоящую медаль. и я бы не сделала это, без тебя у меня бы ничего не получилось, - наверное, это звучало как признание, а не простая дежурная благодарность. ты улыбнулся смущенно, но смотрел слишком серьезно как для подростка; покачал головой из стороны в сторону, но ничего так и не ответил, а потом вовсе ушел от разговора, меняя одну тему на другу. тебя что-то смущало, что-то терзало, что-то заставляло волноваться, но ты не рассказывал. говорил, что это все пустяки и навалившаяся усталость из-за школы, экзаменов и бесконечных тренировок, а я и не задавала лишних вопросов, чтобы не раздражать пустой болтовней. для меня наши отношения были под огромным знаком вопроса. я считала тебя своим другом, но не знала, кем прихожусь для тебя сама; возможно, ты считал меня всего лишь приятельницей, а возможно, только партнершей для выступлений. - надеюсь, это не последняя наша победа, - сказала я, прежде чем опустить голову на твое предплечье и провалиться в сон. ты так ничего и не сказал, и если бы я знала, что эти медали для нас как пары стали первыми и последними, я бы предпочла промолчать, чтобы не делать еще большее.