I   W A N N A   B E   A L O N E
alone with you 
D O E S   T H A T   M A K E   S E N S E                                                                                 
I   W A N N A   S T E A L   Y O U R   S O U L    A N D   H I D E   Y O U   I N   M Y   T R E A S U R E   C H E S T
x       x       x       x       x
N O W

[indent] две таблетки золдема на бежевой салфетке, расстеленной поверх прикроватной тумбочки, стали привычным атрибутом каждого моего дня на протяжении вот уже целого месяца. тридцать один день, семьсот сорок четыре часа, сорок шесть тысяч четыреста сорок минут - срок не маленький, и если продолжать умножать вплоть до секунд, можно смело сойти с ума. золдем продается без рецепта, наверное, потому что он такой слабый: уснуть не удается в течение двух часов после принятия, а срок действия спадает уже через полтора часа. за это время организму не удается отдохнуть полноценно; не спасают и пятнадцатиминутные попытки подремать, не спасает физическая работа и даже прогулки на свежем воздухе: спать хочется постоянно, но я попросту не могу. тело устает, руки и ноги не слушаются, оттекают, ноют и даже немеют, но мозг отказывается отключаться и я готова лезть на стенку от безысходности. правда в том, что я никогда не страдала от недостатка сна: в юности организм не нуждался в стабильном отдыхе и выдерживал нагрузки колоссальные, постоянный стресс и нервотрепку. я заливала в себя литрами крепкий кофе, шлифовала не менее крепким чаем и не брезговала разноцветными баночками энергетиков в придачу до тех пор, пока сердце не начинало ощутимо шалить. мне казалось, что в сутках слишком мало часов, и было попросту жалко тратить их на отдых, но сейчас мне не пятнадцать, а тридцать два, возраст берет свое, и к тому же, за последние десять лет я обрела прекрасную привычку, избавиться от которой мне не удалось даже за двадцать один день. а я думала, это работает в обе стороны. дело в том, что я привыкла засыпать с тобой. и просыпаться тоже. я никогда не вставала целенаправленно в пять : пятнадцать, попросту не было нужды. я работала из дома и сама себе была хозяйкой; картинные галереи ставили сроками дни, а не часы; заказчики готовы были ждать неделями и месяцами, так что я могла изменить режим бодрствования так, как душе угодно, но мне этого не хотелось. мой чуткий слух привык определять звук будильника с первых нот; я чувствовала, как прогибается постель с твоей половины под весом, когда двигаешься ближе к краю, чтобы встать; слышала шлепанье босых ног по подогреваемому дубовому паркету; замечала шорох двери в ванной, когда шел умываться и принимать душ, и встала следом. мне нравилась эта утренняя суета: я любила, пока ты отправлялся на пробежку, приводить в порядок спальню, подготавливать свежий костюм в гардеробной так, чтобы галстук сочетался с цветом сорочки, а ремень - с туфлями, потому что не могла позволить тебе выглядеть безвкусно (хотя, о вкусе ты и без моей помощи знал, кажется, мне); я получала истинное удовольствие, занимаясь завтраком на кухне, около плиты, и это стало целой церемонией: поджарить с двух сторон хлеб для тостов, смазать обе половинки тонким слоем горчицы, разложить листья салата на остром, тонко-нарезанные помидоры, ветчину и расплавленный сыр; вторую пару сдобрить творожным сыром и плоскими кусочками красной рыбы, нежирной, но сытной и аппетитной. сварить свежий чай с цедрой апельсина и корешками кориандра, потому что кофе не бодрит, но зато красит эмаль; нарезать на дольки яблоки, очистить и разобрать мандарины, промыть грозди винограда и растолочь в маленькой менажнице авокадо до однородной массы. я не уставала, не пресыщалась этим; каждый раз старалась добавить что-то новое, чтобы завтраки не стали банальным приемом пищи и не надоедали однообразностью, и мне удавалось справляться с этим каждое утро: ты всегда благодарно улыбался, вполне довольный с виду, но сейчас я позволяю себе сомневаться: может, ты просто не хотел меня обижать или нарываться на вопросы о том, что не так, с самого утра? в любом случае, думать об этом сейчас уже поздно. былое не вернешь, и воротить прошлое - только сыпать соль на разворошенные раны. я провожала тебя в офис постоянно, закрывала за тобой дверь и возвращалась ко сну, но не в нашей постели: спать без тебя там не получалось даже тогда, когда все было хорошо. я предпочитала до жути удобный диван и плед, спрятанный в отсеке для подушек и постельного белья; могла проваляться до обеда, иногда - до вечера, но я все равно старалась оставаться хорошей домохозяйкой и содержать нашу квартиру, которую ты полностью обеспечивал за свой счет, в чистоте и порядке. ты не требовал, предлагал нанять домработницу, но я не видела в этом нужды: из нас двоих меньше всего напрягалась ей, и тратить деньги для заработка какой-то филипинки - глупость. к тому же, у меня неплохо получалось. я не обедала никогда. исключения составляли те случаи, когда я оказывала в городе в районе твоего перерыва, и мы могли перекусить где-нибудь вместе; я не привозила еду тебе в офис, потому что не хотела и не видела в этом необходимости; некоторые мои знакомые - вынужденно-приобретенные от того, что были женами твоих партнеров или коллег, рассказывали о том, что наведываются в компании своих мужей постоянно с одной целью: показать себя во всей красе и дать понять секретаршам, ассистенткам и стажеркам, что территория, вообще-то, уже занята. эти их слова вызывали только снисходительную улыбку: я предпочитала доверять тебе, а не напрягать себя сомнениями в твоей неверности. они, наверное, считали меня глупой и слишком наивной, я же надеялась, что их суждения никогда не окажутся правдой. зато я с нетерпением каждый день ожидала вечер, потому что то, что происходило утром, повторялось. стабильно в семнадцать : тридцать я возвращалась на кухню. и не важно, бездельничала я до этого, лежа перед телевизором и залипая в кулинарные шоу, читала ли какую-нибудь научно-популярную литературу, чтобы обсудить позже с тобой, или работала над очередным заказом в мастерской - о ней следует сказать отдельно. неизменно оставалось мое возвращение к готовке. мы посещали рестораны редко: когда тебе удавалось вырваться пораньше и ты заранее бронировал столик, чтобы устроить свидание; когда отмечали какую-нибудь годовщину, например, знакомства или брака; когда у кого-то из нас было день рождения или успех, связанный с работой - выгодная сделка, новый контракт, новый покупатель, договор с кем-то и многое другое. мне нравились эти вылазки, нравилось одеваться так, будто я звезда какого-то кинофильма, в безумно-дорогое платье, служащее подарком; но больше я все равно любила оставаться дома. потому что дома все иначе. потому что дома мы наедине, и это  я ценю больше остального. то, что никто не способен нам помешать: ты всегда отключал телефон за ужином или ставил на беззвучный, чтобы не отвлекаться на сообщения, связанные с работой; ты всегда смотрел только на меня - пристально, но не навязчиво, как будто ласкал своим взглядом, обжигал полюбовно, и я не могла к этому привыкнуть, каждый раз реагируя как в первый, смущаясь и стесняясь. мы редко сидели перед телевизором с тарелками и бокалами, чаще - за столом, за двумя соседними сторонами, так, чтобы нас разделял только один угол, так, чтобы можно было коснуться друг друга при желании. ты никогда не задерживался, а если случался какой-то форс-мажор - обязательно предупреждал, чтобы я ждала тебя, пока приготовленная еда стынет, как и чай, а вино по средам и пятницам греется; но я ждала всегда. не убирала приборы, не убирала посуду, не упаковывала блюда по контейнерам, чтобы бездушно разогреть в микроволновке: у нас ее даже не было, ведь еда, разогретая в ней, навсегда лишается своего вкуса. но, самое главное это все равно не трапеза в конце рабочего дня, а самом возможность провести вместе не только утро, но и вечер. в эпоху постоянных гонок в страхе не успеть за временем, мы находили часы и минуты, которые могли бы посвятить друг другу, и ничто не могло заставить меня отказаться от этого. я приучила себя ждать тебя, и не важно, до скольки: до семи вечера, девяти вечера или половины одиннадцатого. неизменным всегда оставалось то, что ключ в замочкой скважине проворачивался два раза, твой диплом с документами оставлялся в кабинете, рубашка - на вешалке, чтобы можно было отвезти в химчистку, а сам ты - в нашей постели. и мы могли даже не разговаривать перед сном, мне хватало только одного твоего присутствия, чтобы, прижавшись головой к теплому боку под подмышкой, перекинуть руку и заснуть, и не смущала ни жара, ни холод: я не отодвигалась никогда, никогда не просыпалась на другой стороне кровати, своровав все одеяло. только рядом, только максимально близко, телом к телу. я так привязалась к этому, так прикипела, что отпустить не могу до сих пор, и это так паршиво, это так паршиво, ведь сам ты, наверняка, об этом даже не думаешь. как, впрочем, и обо мне.

[indent] это утро не отличается ни от одного предыдущего за последний месяц. за тридцать один день, семьсот сорок четыре часа, сорок шесть тысяч четыреста сорок минут - считать вошло в мою привычку. я встречаю каждый день и провожаю каждый день в одиночестве. у нас нет ни детей, ни домашних животных, и все, что напоминаете о тебе - это всего лишь квартира, заполненная твоими вещами, твоими безделушками, твоими документами, твоим запахом, и знаешь, когда я говорю всего лишь, я пытаюсь иронизировать. выходит, как видишь, так себе. я надеялась, что сегодня, когда дозу золдема самостоятельно увеличила вдвое без консультации с интернетом или хотя бы брошюркой из коробочки в составе упаковки, смогу поспать чуть дольше, чем сорок пять минут. и у меня практически получилось, но раздался телефонный звонок: я не ставила беззвучный режим, не отключала уведомления, не выпускала гаджет из рук и держала его поблизости, в надежде - в надежде, собственно, на что? что ты позвонишь, хотя ни разу не сделал это с того момента, как я ушла из дома твоих родителей? глупо ожидать, что что-то изменится, но я не могу перестать этого делать, хоть и не стоит: вот уже как три дня мы с тобой официально не являемся более законными супругами, не несем ответственности друг за друга и, в принципе, являемся чужими, посторонними людьми. этот раз исключением не становится, звонит лили: я игнорировала входящие от нее и вчера, и позавчера, и неделю назад, отвечая сообщением 'не могу говорить, перезвоню позже'. ни разу, разумеется, я ей не перезвонила, и только поэтому она продолжает быть настолько настойчивой. я надеялась, что она обидится и перестанет набирать, но лили слишком, буквально слишком хорошая, и потому не оставляет своих попыток связаться со мной. я отвечаю случайно: палец вздрагивает и подушечка скользит не в том направлении. я не успеваю поднести телефон в трубку, когда оттуда доносится звонкий, встревоженный голос: - зои? не отвлекаю? - впрочем, если бы я и ответила 'отвлекаешь', ее бы это не остановилось, потому что она не дожидается ответа и продолжает сходу: - я просто хотела напомнить о наших планах на эти выходные. все в силе? джаспер не может дозвониться до ли, поэтому, я подумала, что стоит позвонить себе. нам нужно подтвердить бронь на том домике, помнишь, я отправляла тебе ссылку на сайт? - лили говорит, и говорит, и говорит, кажется, в ее голове мысли сменяются настолько быстро, что она даже не успевает за ними уследить, а я продолжаю молчать и слушать, и что-то вдруг странно трещит внутри, как будто по швам, знаешь? медленно так, натяжно, надламываясь на две неровные половины, состыковать которые потом не получится: они разламываются дальше, теряют куски и не рассыпаются крошками, и я понимаю, в чем дело, и это так страшно, господи, это до сих пор так страшно признавать, потому что: я думала, что справлюсь без тебя. и у меня получалось. отвратительно, но все же получалось жить дальше. получалось работать, встречаться с редкими друзьями, получалось не всегда игнорировать людей, получалось покидать зону комфорта, но сейчас - когда о тебе говорит посторонний человек так, будто ты все еще неотъемлемая часть моей жизни, я понимаю, что не справляюсь, и в горле зарождается уродливый булькающий звук. я не знаю, откуда он берется, но чувствую, к чему он ведет. дышать становится тяжелее, и мне не хочется, чтобы лили стала свидетелем зарождающейся истерики, поэтому я перебиваю ее резким, твердым отказом: - извини, но ничего не выйдет. мы больше не вместе, - а когда спустя две секунды из динамика доносится растерянное - но как? - я сбрасываю вызов, закрываю рот ладонью, будто это поможет мне сдержать удушающие рыдания, разрывающие грудную клетку. я не плакала, когда ехала в аэропорт. не плакала, пока летела из шанхая в бостон. не плакала, едва оказавшись в нашей квартире с паспортом в кармане, телефоном, ключами и кредиткой. но сейчас, спустя проклятый месяц, тридцать один день, семьсот сорок четыре часа, сорок шесть тысяч четыреста сорок минут я сделала это. телефон выключается тут же: я не хочу видеть поступающие сообщения лили, написанные с одной целью: утолить любопытство, а затем рассказать всем, чтобы обсудить и выдумать причину: измена, домашнее насилие, эмоциональный абьюз. конечно, никто из них даже не приблизится к истине, но мне так плевать, потому что, кажется, только сейчас, сказав вслух то, что действительно произошло, я осознала настоящий масштаб своей личной трагедии. мы больше не вместе, а это значит, что все те десять лет, которые мы провели друг с другом, они - ну, закончились? так больше не будет, и мне придется начать все с чистого листа, в одиночестве, в осознании и полном ощущении того, что я тебе не нужна. возможно, никогда и не была нужна? иначе, почему ты не последовал за мной? почему позволил уйти поздним вечером из дома твоих родителей? почему позволил сбежать в незнакомом городе, почему не остановил, не удержал, не попросил не торопиться с поспешными решениями или почему, на крайний случай, не ушел вместе со мной? ты даже в лице не изменился. не сказал ничего, пока твои родители продолжали унижать меня, не стесняясь ни моего присутствия, ни присутствия своих друзей так, будто это в порядке вещей. я терпела, всегда терпела, но знаешь, иногда чаша переполняется, и молчать невозможно. я не хотела ругаться, в конце концов они - те люди, которые подарили тебе жизнь; те люди, благодаря которым мы с тобой познакомились, и мне не позволяло уважение высказывать все то, что я на самом деле о них думала. я надеялась, что хотя бы один раз ты позволишь себе пойти наперекор традициям и заступишься за меня, ведь я вошла в ваш дом не с улицы. я не навязывала тебя себе. я не стала твоей женой по какой-то нелепой случайности или, прости господи, по залету. ты выбрал меня, в трезвом уме и здравой памяти; ты сделал предложение мне, так почему же тогда, когда твоя мать попрекала меня одним лишь фактом моего существования, ты так смиренно тупил свой взгляд?

O N E   M O N T H   A G O ,   S H A N G H A I

[indent] эта идея не казалась хорошей с самого начала: твои родители меня не жаловали с самого нашего знакомства. твоя мать, презрительно сморщив аккуратный плоский нос, моментально отвела взгляд в сторону и зашептала на родном языке что-то на ухо твоему отцу, а он, поправляя на переносице очки с тяжелой черной оправе, безумно стильной и, наверняка дорогой, только скривил губы в недовольстве
и учащенно закивал головой. мне показалось, что через такое проходят многие: в конце концов, родители и не обязаны быть признательны и рады избраннице своего сына, верно? тем более ты - единственный мальчик в семье, и они наверняка имели какие-то особые надежды, возложенные на твой счет. я не подала виду и даже не стала расспрашивать тебя после той встречи в уютном ресторанчике пан-азиатской кухни, в котором обедали вчетвером. ты уверенно держался, улыбался все время и переводил вопросы матери, а потом мои ответы, не запинаясь ни на минуту; не сказал ничего о том, понравилась я им или нет, но выдохнул облегченно, едва отвез их в аэропорт и посадил на самолет. я думала, что со временем все обязательно наладится: достопочтенная госпожа поймет, что я не желаю ее сыну зла, а проявляю всю заботу в его адрес, на которую только способна, откровенно влюбленная, но ей этого оказалось мало. она упрекала меня в безделии, не считая писательство достойным для девушки занятием; она упрекала меня в безвкусице из-за отсутствия любви к элегантным платьям и высоким каблукам; она считала меня содержанкой, ведь мы не искали новое жилье, когда решили начать жить вместе - я просто переехала из родительского дома к тебе, на твою съемную квартиру, прежде чем мы купим свою практически через пять с половиной лет (прошу прощения, прежде чем ты купишь - моей заслуги в этом не было никакой, мне напоминали об этом, а так же о том, что я живу с тобой на птичьих правах, постоянно, как будто брак ничего не значит). я старалась сохранять спокойствие, ведь тебя все устраивало. я даже читала о китайских традициях: знаешь, о консерватизме, об уважении к старшим, о том, что ни в коем случае нельзя перечить, и твою покорность и твое раболепие связывала с этим, как символ прекрасного воспитания. я глотала все попрекания, как горькую пилюлю, давилась ими, но старалась быть молчаливой; к счастью, мы виделись редко: родители не любили соединенные штаты, проклинали прогнивший запад и уничтоженную нравственность, а мы сами летали в китай от силы пару раз. ты, конечно, значительно чаще: на каждое семейное торжество, я - по особым случаям, когда приглашались абсолютно все (мне, конечно, казалось, что я в список приглашенных не включалась ни разу, но ты таскал меня следом, словно боялся, что я обижусь, а я мечтала только о том, чтобы поскорее вернуться домой). и я старалась вы высказывать тебе. родителей не выбирают, своих ты любил очень крепко и сильно, был привязан к ним и по ним тосковал, и я хотела быть хорошей женой, хотела оправдать твое доверие ко мне, хотела дать понять, что ни твоя мать, ни твоей отец не правы относительно меня, хотела завоевать твое одобрение, как собачонка, беспородная шавка, подобранная с улицы и боящаяся, что ее вышвырнут обратно, в грязь и холод. я унижалась, непроизвольно, не замечая того, но сейчас мои глаза открыты, и, как говорится в романах, не затянуты поволокой собственных надежд и мечтаний. потому что прямо сейчас - я сижу напротив твоей матери, рядом с тобой за низким столиком. разглаживаю ткань плиссированной серебристо-серой юбки значительно ниже колена; наблюдаю за тем, как скользит вдоль запястья тонкий плетенный браслет из чистейшего серебра; я думаю о том, что должна была настоять и придумать любую причину для того, чтобы остаться в бостоне, но я сдалась твоей просьбе и убеждению, что все будет хорошо. звучало неуверенно, ты сам сомневался в своих словах, но было уже поздно, и сейчас - в моих руках ненавистные палочки: я умею ими пользоваться, точно так же, как все присутствующие умеют пользоваться ножом и вилкой, но никаких проборов больше нет, и даже соленые маринованные помидоры черри мне приходится брать палочками. я не вникаю в разговор до тех пор, пока твоя мать с какого-то китайского диалекта не переходит на практический чистый английский, обращаясь, между прочим, к тебе. она делает это только для того, чтобы услышала я, чтобы задеть, пройтись по больному, ведь это доставляет ей безумное удовольствие. она откладывает палочки на подставку, подворачивает рукава своей просторной белоснежной рубахи, укладывает ладони на развернутые колени, и говорит, а когда говорит - все остальные замолкают и обращаются во внимание. - сюин,- она кивает головой в сторону пустующего места, так, точно каждый из нас нуждается в напоминании, кто такая сюин: о ней идет разговор весь вечер. я не понимаю, что именно обсуждается, но девчонка с густыми черными волосами, маленькими пухлыми губками и прелестными щечками - идеал во плоти - постоянно краснела, благодарно клонила голову, принимая, по всей видимости, комплименты, и стреляла глазками в твою сторону, не смущаясь моего присутствия рядом, - собирается учиться в америке, - лицо женщины недовольно кривится, когда она упоминает ненавистную страну, и мне почему-то кажется, что ее ненависть к целому государству связана только с тем, что я - оттуда родом. уродливое пятно на их незапятнанной до недавнего времени родословной, - и у нее там совершенно нет знакомых. я хочу, чтобы позаботился о девочке. и, возможно, присмотрелся к ней, ли. она очень выгодная партия. ты ведь понимаешь, о чем я говорю? - я ощущаю на себе ее цепкий взгляд, чувствую эту адресованную конкретно мне провокацию, и я жду, жду, жду твоего ответа, но ты отчего-то заминаешься, молчишь, и молчишь так долго, что я сдаюсь. твое молчание и твое смирение становится приговором, который не подлежит обжалованию. я сжимаю палочки в руках настолько сильно, что кисти звенят болью, а потом выпускаю их, позволяя металлическим звоном обрушится на пустую белоснежную тарелку. все внимание теперь прицельно оборачивается на меня, но ты не смотришь, как будто боишься посмотреть прямо в глаза, как будто боишься того, что я увижу в твоих. - может быть ты скажешь хоть что-нибудь? - но ты не реагируешь, и мне этого достаточно, чтобы подняться, дернув подол плиссированной юбки, вышагнуть из-за стола и кинуться прочь. к счастью, я никогда не вытаскивала самое важное: кредитку, ключи, телефон и паспорт и из сумки; сейчас мне остается закинуть ее на плечо, хлопнуть тяжелой дверью, вырываясь на свежий воздух. никто не следует по пятам. никто не догоняет, но я надеюсь, что это сделаешь ты; к сожалению, мои надежды не оправдываются. я ловлю первую попавшуюся машину, оказавшуюся так кстати такси: все в этой стране направлено на то, чтобы я убралась из нее поскорее. в дороге мне удается забронировать билет на ближайший рейс, оплатить его онлайн, и в аэропорту остается только пройти регистрацию. я оборачиваюсь на протяжении всего пути в надежде заметить тебя, твою высокую широкоплечую фигуру, а каждый раз натыкаюсь только на незнакомые равнодушные лица. но все могло сложиться по-другому. если бы только твоя семья дала мне хотя бы один шанс, я сделала бы все, чтобы его оправдать. я смогла бы понравиться, я смогла бы угодить, чтобы не видеть это показное недовольство, чтобы не заставлять тебя вынуждено поджимать губы и хмурить лоб, вот только все сложилось именно так, и никто не способен подсказать мне, что я делаю неправильно.

N O W

[indent] - ты ведь понимаешь, что вы друг другу не подходите. - твоя мать даже не спрашивает, она говорит. она сидит напротив меня в кофейне, в которую пригласила в тайне от тебя, за три недели до нашей свадьбы. у меня на носу - сдача выпускных экзаменов, завершение стажировки в книжном издательстве в конце неделе, примерка платья через полторы, а она считает, что сейчас - самое время поговорить о том, что она думает об этих отношениях. проблема в том, что мне, как бы, не все равно. сидя напротив нее, в мягком растянутой свитере и просторных, расклешенных к низу джинсах, я чувствую себя максимально некомфортно. женщина помешивает ложечкой сахар в своей чашке, на ее пальцах идеальный маникюр, на голове идеальная укладка, она в строгом деловом костюме и выглядит не старше, чем на сорок. и да, она не сомневается в сказанном, и пытается убедить меня в этом. а я слушаю. прижимаю к груди плотный пузатый ежедневник, в котором записаны планы на будущую неделю и несколько заметок для образа главного героя пока еще даже не начатого романа. почему-то, именно эта ее фраза заедает в голове так плотно, так крепко - мне кажется, что я никогда не смогу от нее избавиться, по крайней мере до тех пор, пока мы с тобой будем вместе (и я оказываюсь права. как жаль, что в этом, а не, например, в том, что ты будешь любишь меня всегда, как вариант). следом за матерью, повторять начали и остальные: друзья, знакомые, родственники - преимущественно, твои. абсолютно каждый не ленился, окинув нас знающим взглядом, заявить: у нас не получится ничего, кроме яркой интрижки, которая изживет себя так же быстро, как загорится. я старалась не обращать внимания на эти слова, отшучивалась первоначально, а потом начинала раздражаться. ты не давал мне выходить из себя, не позволял злиться долго, успокаивая ласковым поглаживанием по спине, не проявлял больше никаких эмоций и это, наверное, было первым звоночком. но я не понимала, по какой причине кому-то вообще есть до нас дело. мы не лезли ни к кому, никого не провоцировали, ни с кем не пытались сблизиться: мне вполне хватало твоего внимания, тебе, я надеялась, хватало моего; и все было здорово. все правда было замечательно в самом начале, ты помнишь? то, как мы пытались подобраться друг к другу поближе на стадии знакомства. мы учились в разных колледжах, но как это обычно бывает в студенчестве, имели множество знакомых и как-то раз пересеклись на чьем-то дне рождения. нас не объединяла общая компания, только какой-то один человек, чьего имени я сейчас даже не вспомню; ты понравился мне, я понравилась тебе - нам повезло в этом плане, потому что ты не робел, а я не строила из себя недоступную звезду пленительного счастья и на симпатию ответила взаимностью. я, по правде, и предположить не могла, что тогда все зайдет настолько далеко. ты учился на каком-то финансовом факультете, я на лингвистическом, но больше внимания уделяла не языкам, а писательству, чувствуя в себе потенциал, о котором говорили даже преподаватели. ты вел себя сдержанно, но не сухо. твое поведение отличалось от поведения твоих ровесников, ты относился к девушкам уважительнее, и сначала мне казалось, что ты просто пытаешься показать себя в наилучшем свете, но позже выяснилось, что ты был таким на самом деле, и азиатское воспитание давало о себе знать во всех мелочах. ты интересовался моей жизнью и моими интересами не для того, чтобы зажать в каком-нибудь углу или затащить в постель студенческого общежития, а потому что хотел узнать поближе, и я очаровывалась тобой, тонула в тебе и в глубине карих глаз, таяла и мечтала о каждой нашей будущей встрече как о рождестве в восемь лет, когда еще верила в санту. я чувствовала себя рядом с тобой в безопасности, понимала, что могу доверять тебе и не опасаться, и оправдывал все надежды, ты был таким чудесным, ли, и продолжаешь им оставаться, просто теперь уже не со мной. я сходила с ума от радости, когда ты писал и звонил, когда приглашал на свидания, когда предложил съехаться - ты нашел какую-то съемную квартиру и уже успел в ней обустроиться. я думала не особо долго: мы были в отношениях практически год, может быть даже чуть больше, и тянуть было бессмысленно. быт нас не поглотил, а только сделал ближе, и мы учились уживаться бок о бок и получать от этого не только пользу, но и удовольствие. я знала, что это долго не продлится, что мы не будем тесниться в однушке всю свою жизнь, и мои предсказания оказались правдивыми: после прохождения стажировки ты занял должность в крупной фирме, достаточно неплохую, а потом начался карьерный рост, не без помощи родственных связей. твой доход позволял мне не напрягаться и заниматься тем, что приносило удовольствие: я начала заниматься творчеством и пытаться его монетизировать. помимо писательства по душе мне приходилась и живопись, и порой из под кисти работы выходили гораздо более чувственные и полные, чем из-под пера. я набивалась на участие в выставках, оббивая пороги картинных галерей, прежде чем мне начинали отвечать согласием, а ночами, когда приходилось просыпаться из-за переполняющих эмоций, садилась за рабочий ноутбук и открывала файл без названия, чтобы сделать очередной набросок. в такие ночи ты частенько и сам не спал, поднимался следом, включал приглушенный свет в мастерской: я и писала, и записывала только там, будто пыталась закупорить вдохновение, имеющее свойство испаряться, в просторной комнатке; приносил теплое молоко или бутылочки негазированной воды из холодильника; усаживался рядом. иногда - на небольшой диванчик с книгой в руках, иногда - на пол, у меня в ногах, чтобы опереться виском о бедро и расслабиться (порой ты засыпал, впадал в легкую дрему, прижимаясь очень близко, и я отвлекалась моментально, чтобы запустить в твои короткие темные волосы пальцы). я не искала идей в окружающем, не искала музу в ком-то, потому что у меня был ты и твоя любовь. твоя мягкая улыбка, твой нежный взгляд, твои томные поцелуи, твои крепкие касания, твой низкий голос, твой умопомрачительный запах - я нуждалась в этом, насыщалась этим, сходила по этому с ума, без шуток, испытывала зависимость, и не боялась это признать. я не ревновала тебя, но страшилась одной только мысли, что ты сможешь найти мне замену. какую-нибудь бизнес-леди с цепкой хваткой, акульей чуйкой, помешанностью на работе; или какую-нибудь китаяночку, одну из тех, которых мать старалась подсунуть тебе под нос в качестве выгодной партии. такую, например, на сюин. ты не узнаешь, но как только я вернулась в бостон, первым делом я схватилась за телефон. поставила его на зарядку, а потом нашла девчонку в инстаграмме. фотографий немного, но все как на подбор. хрупкая, тонкая, маленькая - едва достающая тебе по плечо - с выбеленной фарфоровой кожей, послушанием во взгляде и плавностью черт в фигуре. еще пару лет назад я бы не поверила в то, что она сможет привлечь твое внимание, но тот роковой ужин изменил все. мне хватило пары минут, чтобы мой мир перевернулся с ног на голову, мне хватило твоего молчания, чтобы начаться сомневаться, а потом - одного телефонного звонка. прошло четыре дня с момента моего возвращения, а ты не звонил и не писал. наверное, был занят общением с сюин - с подачки матери, и не мог даже найти времени на свою жену. я не хотела превращаться в мегеру, но не могла перестать злиться, меня буквально трясло от ярости, от гнева, эмоции переполняли и требовали выброса. тогда я набрала сама. кусала губы в ожидании, заламывала пальцы, разве что ногти не грызла, когда на звонок, наконец, ответили. но не ты, а твоя мать. теперь уже - не многоуважаемая. она сказала, что ты не можешь подойти к телефону. сказала, что ты вообще не дома. сказала, что ты сейчас с ней, а мне - мне лучше не отсвечивать и не звонить больше, чтобы не мешаться под ногами вошью. что-то во мне засбоило вновь. стоило потребовать перезвонить, стоило перезвонить самой еще раз, но чуть позже. видимо, я настолько устала от всего этого, что приняла услышанное за единственную возможную правду, потому что следующим звонком стало обращение к знакомому юристу: агата покупала у меня пару картин три месяца назад, они напоминали ей о лучших годах ее жизни (так она говорила, по крайней мере). она не задавала лишних вопросов, вообще ни о чем не спрашивала, только выслушала мою просьбу и пообещала выполнить все в самых кратчайших сроках. разумеется, я погорячилась. мной руководила слепая ярость, и это не оправдание, но я думала, что поступаю правильно, что освобождаю тебя и твою семью, что позволяю, наконец, сделать правильный выбор и порадовать им матушку - ты ведь так зависим от нее одобрения, милый. агата и правда не заставила долго ждать. она самостоятельно подготовила документы, несколько копий, для каждого из нас, составила даты настолько близко друг к другу, что явиться ни на одно слушание ты бы не успел: они шли буквально через день, один за другим. ты все не звонил и не писал сам, и я не настаивала. не предпринимала больше попыток связаться с тобой самостоятельно, и не видя в этом никакой нужды. нас развели. быстро, безболезненно, без нашего присутствия. на вопрос 'почему' я не смогла найти должный ответ. и, если честно, не знаю - есть ли он?

A N D   L E T   M E   C R A W L   I N S I D E   Y O U R   V E I N S
Y O U ' R E   A L L   I
     wanted

[indent] я никогда не бежала от проблем. никогда не уходила от трудностей и всегда решала все разговором или действиями; я не пряталась и не терялась, но что-то надломилось во мне со звонким хрустом тогда, в шанхае. одна, в чужом доме, в чужой стране, беззащитная и безостановочно попрекаемая, я не справлялась, а потому искала любую возможность спастись. и потому ушла. даже не забрала вещи, в юбке и тонком трикотажном свитере поверх строгой белой рубашки вырвалась на улицу, прыгнула в первое же такси. возвращаться не хотелось, я уже твердо знала, что поеду в аэропорт, а не стану бесцельно наматывать круги по одному району до тех пор, пока меня не спохватятся. люди в самолете смотрели с удивлением и любопытством, разглядывали, как цирковую обезьянку, кто-то даже перешептывался, а я не обращала внимания, погруженная глубоко в свои мысли. мне хотелось одного: заснуть, проснуться, обнаружить тебя рядом и понять, все было дурным сном, эдаким предзнаменованием того, что мне лететь с тобой не нужно. но я вернулась домой. одна. и это осознание обрушилось таким мертвым грузом, ли; мне показалось, будто одинокой я была все эти годы - я начала жалеть себя, оплакивать себя и оберегать, будто это было правдой; но я все же понимала, что обманываюсь, пытаюсь придумать для тебя грехов, пытаюсь обвинить тебя хоть в чем-то, чтобы эта идеальность не слепила так и днем, и ночью, но ты продолжал оставаться для меня совершенством. приземленным божеством. и это не зависимость, поверь мне. я не привязывалась к тебе, как жертва психологического насилия к насильнику; наши отношения были здоровыми, правильными и благополучными, но они не сумели выдержать вмешательства извне. тот кокон, который я выстраивала вокруг нас, плела неумело, но старательно, рухнул, ведь ты не пытался его уберечь, не пытался спасти нас, и наверное, сделал свой выбор. скажу честно: когда агата отправила копию документов, подтверждающих наш развод, на твою почту, я ждала хоть какой-то реакции. звонка, сообщения - было бы достаточно, но я не получила и мизера. и смирилась. я отпустила руки и начала думать о будущем. так ведь поступают люди, когда осознают, что определенный этап их жизни подошел к концу, но не вся жизнь, к сожалению? я перестала строить из себя жертву обстоятельств; прошла все пять стадий от гнева к смирению, пока собирала твои вещи в чемодан: почему-то казалось, что ты не вернешься в соединенные штаты на совсем. отец смог бы устроить тебя на работу в шанхае, твоей будущей невесте не пришлось бы перебираться в бостон; оставалось уповать, что ты не захочешь продавать квартиру и позволишь мне в ней остаться, потому что я не хочу лишать себя воспоминаний о тебе. в порыве злости я как-то раз разорвала нашу совместную фотографию, ту, которая стояла на прикроватной тумбочке с твоей стороны постели. разбила рамку о стену, красивую, тяжелую, явно дорогую - это был чей-то подарок на наш первый год в браке; разорвала ровно по середине, так, чтобы мы оказались на разных ее частях, а потом расплакалась над ней уродливо, звала тебя, и не надеясь, что услышишь, но надеясь, что почувствуешь - ли, мне так тебя не хватало. мне было так плохо, так больно, так одиноко без тебя. я не смогла выбросить изуродованный снимок. но и склеивать его не стало. я подрезала аккуратно края каждой половинки, а потом вложила их в свой ежедневник - тот, которой хранился на протяжении десяти лет, уже исписанный вдоль и поперек. я прикрепила фотографии на первую страничку канцелярскими скрепками, уверенная, что оттуда они точно никуда не денутся, уверенная, что смогу посмотреть на них не один только раз, а потом продолжила опустошать вешалки в гардеробной. одного чемодана не хватило бы, но я мало об этом размышляла, раскладывая джинсы на самом дне, под футболками, рубашками и классическими брюками. в отдельные коробки я складывала те документы, которые находились вне кабинета: отчего-то, я не решалась туда зайти. боялась трогать, боялась перепутать нужные папки, словно это имело теперь хоть какое-то значение: в багажном отделении самолета они перемешаются, и тебе все равно придется перебирать их заново. наверное, сюин прекрасно разбирается в финансировании и сможет тебе помочь справиться со всем эти гораздо быстрее, чем если бы ты работал в одиночестве. меня подбивало желание оставить пару твоих вещичек себе: когда уснуть было сложнее всего, я лежала в обнимку с твоими худи и свитерами. редкие из них хранили твой запах или запах твоего парфюма, на большинстве сохранился аромат кондиционера для белья, но даже этот химозный запах напоминал мне о тебе и о том, что совсем недавно у нас все было хорошо. я не могла упаковать все вещи за один раз. растягивала время, и каждый день посвящала чему-то определенному, решая, что ты точно захочешь забрать, а в чем не будешь нуждаться. таким, например, стал наш общий фотоальбом. я разбирала его позавчера. в компании разогретой в духовке пиццы - полуфабрикат с отвратительным вкусом, но, прости, я даже перестала готовить, потому что не вижу в этом какого-то смысла, и дешевого вина из севен-элевен. устроилась на полу перед искусственным камином в просторной гостиной, скрестила ноги под собой, усаживаясь поудобнее, и потратила четыре часа своего времени, разглядывая каждый снимок и читая короткие записи на обратной стороне. там были указаны даты и места: наши свидания, наши поездки, наши прогулки, вечеринки, которые мы не могли пропустить - вся наша совместная жизнь была на этих фотографиях, все напоминало о том, какими счастливыми мы были, насколько сильно были влюблены. я даже не допускала мысли о том, чтобы выбросить хотя бы одну; раскладывала все по отсекам, чтобы не помялись, чтобы не загнулись уголки. фотоальбом из книжного шкафа в спальне перекочевал в мою мастерскую; туда перебрались и твой парфюм, и крем для рук, которым ты пользовался холодными зимними вечерами, когда кожа становилась жесткой и грубой; и все-таки - да, я действительно не удержалась - одна из тех футболок, которые сохранились со времен студенчества. ты практически не носил ее больше, но я не позволяла выбросить, и теперь радовалась этому, как ребенок. хотя поводов, если честно, все еще было мало. вчера я выкатила чемодан, забитый битком и с трудом закрывшийся, в прихожую. притулила у стены напротив двери, около невысокой банкетки; даже выдвинула ручку для удобства. что-то подсказывало мне, что ты заявишься за вещами очень скоро, и я даже представить не могла, до сегодняшнего дня, насколько буду близка к истине: этим утром пришлось выйти из дома, чтобы отнести бумажную версию рукописи в издательство. электронные версии часто терялись, не доходили до нужного адресата или не отправлялись вовсе, а со стопкой прошитых листов ничего сделать и невозможно. дорога до издательства, с которым я сотрудничала, и обратный путь заняли добрых два с половиной часа: машину я не водила, а пробки были жутко длинными из-за перекрытых для ремонтных работ дорог в самом центре. таксист нервничал, попеременно выжимая газ и тормоз; машина судорожно дергалась, преодолевая в час по чайной ложке; и я начинала раздражаться тоже. у меня не было ни столько времени, ни нервных клеток, чтобы сохранять спокойствие, и я решила пройтись туда и обратно пешком, а заодно забежать в маркет и закупить продуктов на неделю. апатия это, конечно, здорово, но голодовка - не лучшее решение. закупив побольше овощей и фруктов, я поспешила домой; что-то необъяснимое гнало меня назад, торопило, и я не могла не поддаться этому чувству, и когда поняла, в чем именно дело, даже не знала, как нужно реагировать, потому что в квартире меня ждала мужская пара обуви у порога, а внутри, в гостиной - сам ты, в верхней одежде, будто только разулся и зашел. мне нужно время, чтобы прийти в себя, и никому не объяснишь, что этого времени не хватает: я смотрю на тебя слишком долго, как по ощущения; на деле - не дольше десяти секунд. облизываю судорожно сухие губы, отвожу в сторону взгляд и теряюсь. не нахожу себе места. ты все еще не стал мне чужим человеком, как бы я ни пыталась себя в этом убедить. руки чешутся - хочется коснуться, обнять, провести ладонью по небритой, покрытой ухоженной щетиной щеке; отдергиваю себя, останавливаю, делаю вид, будто не заинтересована в твоем присутствии здесь. ты ведь не вернулся. точнее, вернулся, но не в том смысле. вернулся не ко мне - сердце пропускает удар, - а чтобы уйти от меня окончательно. я прохожу на кухню, чтобы оставить пакеты с продуктами - раньше, когда мы были в браке, мы ходили за покупками вместе, ну, или ты заскакивал куда-нибудь на обратном пути: порой я даже не ориентировалась в ценовых категориях - и возвращаюсь в комнату. прячу руки в задних карманах джинсов, делаю глубокий вдох и начинаю диалог. кажется, именно этого ты от меня и ждешь: - ты, наверное, приехал за вещами? - я указываю на чемодан, стараюсь делать вид, будто равнодушна и спокойна, но голос дрожит, предательски дрожит, заметить это невозможно. я надеюсь, что ты не обратишь внимание. не хочу выглядеть в твоих глазах жалко. - в нем только часть. остальное я могу отправить сама, это займет максимум неделю. ну, знаешь, чтобы ты не задерживался, - тебя ведь наверняка ждут в шанхае. те, кто тебя достоит. те, кто любит. те, кому суждено быть с тобой навсегда, а не на несчастные десять лет. ты молчишь, не реагируешь никак, не переводишь в сторону взгляд, и я начинаю нервничать еще сильнее. - почему ты так смотришь на меня? - почему не можешь просто кивнуть головой в знак согласия, забрать вещи и уйти, словно тебя здесь и не было?