your love has never been my enemy

Страница: 1

Сообщений 1 страница 4 из 4

Поделиться12021-08-29 12:40:30

Автор: ignat
Администратор
Сообщений: 143
Уважение: +2

Поделиться22021-08-29 12:41:15

Автор: Phoebe
Администратор
Сообщений: 3
Уважение: +0

i f y o u c o u l d o n l y s a y t h e w o r d s
i ' d t a k e i t a n d I ' d w r i t e i t d o w n a n d h o l d i t d e e p i n s i d e o f m e
u n t i l t h e d a y y o u f o u n d m e o u t
but I know your love
/ / / / /
3 w e e k s a g o

[indent] - фиби, можно задать тебе один вопрос? - у робин невероятной густоты непослушные волосы, и прямо сейчас одна короткая прядка - видимо, из челки, которую девчонка отращивает уже пятый месяц - выбивается из высокого неряшливого хвоста и падает над глазами, щекоча вздернутые подкрашенные брови; она цепляет прядку пальцами, прячет за ухо, но та не держится, вылетает обратно, чуть завиваясь, и робин продолжает приглаживать ее, не имея ни заколочки, ни невидимки, чтобы намертво присоединить ее к прическе. я, задумчиво покусывая верхнюю губу - самая идиотская привычка из всех возможных - выдвигаю самый узкий ящик из шкафа, чтобы снять с картонной подложки черную невидимку и протянуть своей неожиданной и, буду откровенна, не самой приятной собеседнице. я продолжаю молчать, в надежде, что это ограничит меня от болтовни, наверняка не самой приятной, познавательной и веселой. я догадываюсь о причине разговора, ловила на себе ее настороженные взгляды не один только день в течение последней недели и только могла предсказывать, когда она наберется смелости, а еще выберет подходящий момент, чтобы никого не было поблизости. к счастью, сделать это всегда сложно. к сожалению, даже я порой оказываюсь в одиночестве. робин, кажется, понимает, что не дождется от меня ни согласия, ни отрицания, а потому подается чуть ближе, опускает локти на стол и наваливается на них всем весом, так, что между нашими лицами оказывается не больше пятнадцати сантиметров. удерживаемая в правой руке черная шариковая ручка откладывается в сторону, бумаги подравниваются в освободившихся руках - листочек к листочку одинаковой стопкой, телефон переворачивается экраном вниз, чтобы вспыхивающий от приходящих время от времени уведомлений не отвлекал. она продолжает, тянет свои пухлые розовые губы в неловкой улыбке, обнажающей ряд неестественно белых зубов, наклоняет голову, и, наконец, продолжает: - я знаю, это не мое дело, - я с трудом сдерживаюсь от того, чтобы насмешливо фыркнуть: ну, раз уж не твое - может и не стоит продолжать? чувство такта ей знакомо, собственного достоинства, по всей видимости, тоже - к чему это все? - но я должна спросить. скажи, между тобой и майком все серьезно? - а вот это уже не лезет ни в какие рамки. она стучит пальцами левой руки по деревянной поверхности моего рабочего стола и, как я чуть раньше, закусывает губу, только нижнюю, блестящую то ли от блеска, то ли от слюны. мне отвечать ей нисколько не хочется, но и молчать - значит, давать почву для каких-то размышлений. я отворачиваюсь в сторону окна, завидую длине ее волос буквально на мгновенье: за такими густыми локонами можно спрятаться, чтобы перевести дух; делаю глубокий вдох, потом выдох, потом возвращаю все свое внимание к ней и снимаю очки, спущенные до этого на кончик носа, все растягивая повисшее между нами. робин все же делает какие-то выводы, раз встает резко, так, что ножки занятого ею пластикового стула противно скрипят по керамическому полу. она отдергивает края своей тренировочной футболки-поло и прячет руки за спиной, натянутой ровной стрелой, и собирается уже было что-то сказать, как я ее останавливаю: - не знаю, с чего ты это взяла, - она открывает рот, порываясь ответить, и я предупредительно качаю головой из стороны в сторону, чтобы даже не думала, - но между нами ничего нет. абсолютно точно, - я зачем-то даже улыбаюсь. возможно, для убедительности, потому что робин тут же улыбается в ответ, как-то облегченно-счастливо, и я уже жалею, что успокоила ее: стереть это довольное выражение с миловидного веснушчатого лица хочется нестерпимо. то, что ты ей нравишься - знает, кажется, каждый спортсмен в составе сборной: и пловцы, и синхронистки, и легкоатлеты, и стрелки, и борцы, и баскетболисты, и конники, и даже гандболисты. она не скрывает своей симпатии и не оставляет попыток привлечь твое внимание, маленькая, худенькая, хрупенькая гимнастка с лентами, булавами и мячами на перевес в разноцветных пошитых добротно купальниках следует по пятам всюду: садится рядом в кафетерии, занимает лучшие места на трибунах, ошивается, якобы случайно, возле раздевалок и на периодический медицинский осмотр каждое утро приходит в то же время, что и ты. мне бы радоваться: она младше, но не на много. наивная, немного глупая, хорошенькая на лицо, не обезображенная мышечной массой, веселая и громкоголосая - заглядывает тебе в рот и готова свою голову сунуть туда по глады, настолько она в чувствах и эмоциях погрязла. и тебе бы отвечать ей взаимностью: можно обойтись без ухаживаний, робин даже о свиданиях мечтать не будет, ей бы за ручку держаться и в десны долбиться по углами в любую свободную минуту, главное, чтоб все видели и знали, что вы, вроде как, парочка. вроде как, вместе. вроде как, играете в любовь. но я - я не могу радоваться. точно так же - я знаю это, не спрашивай, откуда - как ты не можешь любить ее в ответ. мне противно от одной только мысли, что ты действительно обратишь на нее внимание, и мне не важна причина: либо потому, что она понравится почему-то резко, покажется милой и идеально подходящей, либо чтобы просто позлить меня - ты этим занимаешься постоянно, не упуская ни единой возможности потрепать нервы и вывести из себя. наверное, только уверенность в нашей стабильности - моей постоянной злости и твоем удовольствием это лицезреть - позволяет мне проводить робин спокойным взглядом и закрыть за ней дверь без каких-либо комментариев; ей ничего не светит. она может хоть наизнанку вывернуться, хоть на голове начать ходить, хоть на колени перед тобой сходу упасть - не подействует, не получится - правда ведь? я бы хотела быть уверенной в этом. знаешь, чтобы не просто упиваться знанием, не подкрепленным доказательствами, не просто тешить себя мечтой, что ты лучше, чем я думаю, ну или, хотя бы, соответствующий той планке, которую я для тебя определила, а не сомневаться в этом ни секунды. к сожалению, чего нет - того нет, и моя непоколебимость держится только лишь на моих ожиданиях. я проворачиваю вставленный ключ полтора раза: так, чтобы дверь нельзя было открыть с той стороны; опускаю жалюзи, чтобы никто не мог заглянуть через окна, и возвращаюсь в кресло. снимаю телефон с экрана блокировки, игнорирую рекламные рассылки в почте, уведомления о новых чужих публикациях в инстаграмме, но цепляюсь взглядом за твой ник и прицельно нажимаю на всплывшую иконку оповещения. там - видео с тренировки, короткое, и снимает, кажется, кто-то из ребят из команды. за кадром слышны голоса и шум от используемого в тренировочном павильоне спортивного инвентаря: скрип колец под перекладиной, скрежет ковра для отработки вольных программ и конкретных элементов. шум не стихает, руки снимающего не перестают снимать - тебя, разумеется - на коне, выполняющего круги с переходами от одной части снаряда к другой. ты переставляешь испачканные тальком ладони; на экране видно, как напряжены руки, как вздыблены мышцы под гладкой смуглой кожей, как выпирают толстые голубые вены, как играют бицепсы, как ровно держатся плечи и выступает ключичная косточка под сползшим растянутым воротом тонкой хлопковой футболки. я не могу перестать смотреть, залипаю, невольно, так, будто вижу нечто подобное, и раздражаюсь на саму себя за это глупое поведение: ничего особенного ведь не происходит. обычная тренировка обычного спортсмена, сказала бы я, но обманывать саму себя с каждым днем становится все труднее и труднее, и даже сейчас от видео я отрываюсь только в тот момент, когда вверху экрана всплывает окошко с сообщением от тебя. я медлю, но все же открываю чат и хмурюсь. озвучить в голове твоим же голосом твое сообщение получается моментально, и столько самоуверенности, самодовольства и бахвальства в этом «увидела?», что я тут же скрываю мессенджер и отключаю уведомления в нем в настройках: я не лайкаю ни один твой пост ни в одной из социальных сетей, хоть и подписана на каждую страничку, а ты знаешь, как чувствуешь, что я смотрю, что я откровенно любуюсь, и молчу об этом, как о главном своем секрете. но самое забавное, что во всем этом - в твоих попытках вывести меня на эмоции и напроситься на похвалу - не только самолюбование, но и, как будто, желание угодить? понравиться? произвести впечатление? ты как ребенок, ожидающbй увидеть гордость в глазах родителей, а я не могу позволить себе даже этого в твой адрес, потому что боюсь - так боюсь проломиться, прогнуться, и сломаться. боюсь сдаться под твоим напором, а ты ведь только этого и ждешь, сверкая темными глазами. я убираю телефон, открываю очередное личное дело из стопки, поднимаю с края стола ручку и возвращаюсь к заполнению отчета по результатам сделанных вчера анализов: до окончания рабочего днч добрые три часа.

i ' m n o t r e a l l y t h i n k i n g c l e a r
t o o g o o d t o b e t r u e a n d that's what I fear
l i k e w h a t i f y o u l e f t m e h e r e
a n d I f i l l t h e f l o o r w i t h m y s e q u i n t e a r s ?
/ / / / /
n o w a d a y s

[indent] бар с яркой, броской неоновой вывеской встречает практически полным залом, и это неудивительно: вечер пятницы, девятый час вечера, центр города. я привстаю на носочки и оглядываюсь по сторонам у самого входа, потому что разглядеть среди множества людей необходимые лица с первого раза не получается, но собранные в привычный расшатанные хвост волосы попадаются на глаза, цепляют внимание и я замечаю робин, которая встает из-за столика и направляется в сторону барной стойки с пустым коктейльным стаканом. я шагаю ей на перерез, чтобы поздороваться, но девушка проходит мимо, окинув недовольным взглядом, ошарашивая этим раздражением: мы, вроде, не успели вступить в открытую конфронтацию в последнее время, не ругались и даже не спорили ни о чем ни разу: у нас даже поводов для столкновений не было, ведь мы постоянно - по разные стороны спортивной арены. и мне, в принципе, все равно на ее показное игнорирование, но любопытство сжирает и я, подойдя к столику, решаю разузнать, в чем дело, пока есть возможность. место занято откровенно ужасное: небольшой диван полукругом, несколько несуразных стульев почти что в проходе, узкий прямоугольный стол, заставленный напитками и закусками, и знакомые, сидящие плотно, как кусочки консервированной рыбки в жестяной банке. я снимаю с плеча сумку, подворачиваю длинный металлический ремешок, звякающий звеньями, и присаживаюсь на один из свободных стульев, но тоби - парень, занимающийся греблей, хлопает ладонью по стулу и я вскидываю на него свой взгляд, - тебе заняли место, - он указывает пальцем на диванчик, практически у самого края, и я, согласно пожав плечами, сажусь туда - разницы ведь никакой. и тут даже лучше, ведь рядом оказывается жози - волейболистка. она наверняка в курсе: девочки в сборной - сплетницы те еще, я сама была такой когда-то; наверное, это связано с тем, что друзей из той, прошлой жизни - школьных, студенческих, с соседней улицы - в конце концов не остается в виду абсолютно разных интересов и прочих причин. я даже знаю, с чего начать и как подойти к интересующей меня теме без лишних подробностей, чтобы успеть в случае чего, но робин возвращается слишком быстро с маргаритой для себя и аперолем для какой-то своей подружки, радостно взвизгнувшей и подскочившей на месте за бокалом. любопытство остается неудовлетворенным, я отворачиваюсь от жози, потеряв к ней всякий интерес, и тянусь к закрытой бутылке светлого пива в ведерке со льдом - как романтично и, главное, заботливо, когда рядом падает чужое тело, определенно тяжелое и, определенно мужское, определенно горячее. мне не нужно поворачивать головы, чтобы узнать в том, кто зажал между собой и жози, тебя, но из вежливости приходится: мы, вроде как, все еще неплохо общаемся и делать вид, будто незнакомы, глупо и нелогично. поэтому я, открыв бутылку, поворачиваюсь в пол-оборота и салютую голым, идущим холодком горлышком в ответ на твою смазанную мягкую улыбку. все становится ясно и без разъяснений: и кто занял мне место, и почему робин строит незнакомцев со мной: она, видимо, пыталась подкатить в очередной раз, и ее очередная попытка оказалась безуспешной, как и все предыдущие. знание этого непонятно греет душу (на самом деле, очень даже понятно, но я продолжаю стоически демонстрировать незаинтересованность и, отчасти даже, равнодушие, ведь любая осечка в твоей компании приведет к взрыву - моему собственному, а не какой-нибудь сверхновой). я не вклиниваюсь в чужие разговоры и не встреваю в беседы. мне, все же, не стоило даже приходить: здесь нет ни тренерской команды, ни физиотерапевтов, ни ребят из неотложки, с которыми я неплохо сблизилась в последнее время и с которыми хороша общалась по, так скажем, долгу службы. мне не о чем говорить со спортсменами, нечего обсуждать с такими, как ты, и даже не из-за отсутствия интереса, а из-за того, что я для них - обыватель, ничего не смыслящий и видящий все лишь как самый простой зритель, не разбирающийся в акробатике или силовых нагрузках. разубеждать я никого не собираюсь, делать этого точно не стану: вспоминать болезненное неудачами прошлое не хочется, эту прихоть я оставляю на худшие времена, схожие по настроению с упадничеством и депрессивными лейтмотивами. твердо решаю для себя: прикончу бутылку и свалю потихоньку, чтоб не заметили, а потом придумаю какую-нибудь отговорку, если потребуется. хотя, если учесть, с каким энтузиазмом расслабляются при помощи алкоголя спортсмены, к понедельнику никто ничего и не вспомнит. к сожалению, мой план не идеален: ты все никак не уйдешь обновить напитки. видимо, вы делали это по очереди, потому что ты никуда не торопишься отходить, сидишь все так же плотно, близко, из-за тесноты и нехватки места, и я чувствую своим оголенным тканью джинсовых шорт бедром - твое, крепкое, напряженное даже сейчас, своим локтем ударюсь о твой, а потом, когда тебе это надоедает, ты просто откидываешься на спинку и заводишь левую руку мне за спину, перекидывая через плечи, а на недовольный взгляд смотришь так, словно имеешь в арсенале не один только десяток аргументов, почему так сидеть лучше. и удобство - в первом числе, ведь комфортнее и правда становится моментально в разы. теперь мы не сталкиваемся плечами, просто я свободно могу откинуться на твое, но не делаю этого: робин не устает кидать мимолетные взгляды, и я бы прижалась ближе только из-за ее уверенности в том, что она имеет право тебя ревновать, но я выдерживаю напряжение, сквозящее в ее зеленых глазах, и отворачиваюсь только после того, как она опускает голову в свой полупустой бокал. ты же выглядишь и ощущаешься расслабленным, я практически забываю о контроле над ситуацией, но во мне все еще слишком мало выпитого алкоголя и та бутылка, самая первая, все еще не прикончена, когда я вдруг ощущаю твое дыхание на своем лице, а потом - возле уха. напрягаюсь моментально, каменею неподвижной статуей, ожидая дальнейших действий, возможно - с предвкушением, но это не явно и не точно, и только поэтому я выдыхаю спокойно, как только осознаю, что ты просто наклонился, чтобы что-то переспросить. мы сейчас не выглядим даже как друзья: не разговариваем, не перебрасываемся фразочками, не улыбаемся друг другу, и это должно меня, блять. устраивать, но я неудержимо самовоспламеняюсь постоянно, стоит только тебе коснуться ненамеренно. мне кажется, будто все взгляды устремлены только на нас, и этот панический страх поселил во мне ты своими привычками лапать, подходить настолько близко, словно понятия не имеешь о личных границах, и отпускать двусмысленные комплименты и комментарии, заставляющие покраснеть, только непонятно, от чего конкретнее: от злости или смущения. ты ведь ни черта не понимаешь. ты ведь ведешь себя, как ни в чем не бывало, не замечаешь чужого внимания и любопытства, а меня это все коробит. я не хочу, в свои практически тридцать, прослыть легкомысленной дурочкой, запавшей на перспективного молодого спортсмена, который младше ее на добрые пять лет. мне двадцать восемь, а тебе двадцать три, и разница в возрасте, идущая не в нашу пользу, никогда не изменится. я все так же буду старше, ты - младше. мои планы на жизнь уже не сходятся с твоими, ведь ты только-только вошел во вкус своей юности, не думая о том, когда настанет зрелость. мне пора бы планировать семью: мужа, детей, жилье в собственности, а не в аренде, поездки на отдых пару раз в год в дробленный отпуск, тебе - покорять новые спортивные вершины, ставить мировые и олимпийские рекорды, концентрироваться на грядущем успехе и не отвлекаться на личную жизнь. я трезво оцениваю ситуацию: нам не по пути ведь, и пусть смириться с этим сложно, у меня все же выходить кое-как. чем реже я вижу тебя, тем проще терпеть провокационные выходки после, пусть и кратковременной, но разлуки. но сейчас мы несколько в иной ситуации и я не справляюсь, тебя так много. твой парфюм щекочет ноздри, твоя грудь медленно поднимается и опускается в такт моему собственному дыханию, и я могу ощутить это спиной, твоя рука согнута в локте и пальцы изредка играются с моими остриженными под каре волосами, а твой нос время от времени касается моей кожи, и я - я не могу успокоить бешеное сердцебиение, не справляюсь с тем, как кроет, как ведет от тебя, от того, что ты толком-то ничего и не делаешь. не клеишься намеренно, не липнешь, не лапаешь, не пытаешься поцеловать, но все равно позволяешь себе столько мелочей в нарушении моих границ, будто мы состоявшаяся парочка, и я солгу, если скажу, что мне не нравится, и что твое внимание мне неприятно. я могу думать об этом сколько угодно дома, когда тебя нет рядом; когда я наедине с самой собой и могу позволить тщательно со всем разобраться и даже пострадать по тому, от чего себя так тщательно ограждаю, но пока мне приходится сидеть с каменным лицом и смотреть куда угодно, не только не в твою сторону. ровно до тех пор, пока не случается это. на условном рефлексе острое колено врезается в стол и тут же начинает саднить, но я не обращаю на физический дискомфорт никакого внимания: подхватываю упавшую бутылку и принимаюсь судорожно подтирать бумажными салфетками разлитое пиво, пока оно теплыми липкими каплями не начало лететь вниз, на выстланные керамогранитом под дерево пол. обнаженную кожу шпарит, обнаженная кожа горит, пылает нещадно в том месте, где ее коснулась твоя ладонь, и этого хватило, чтобы я вздрогнула и дернулась всем телом, отвлекаясь и пробуждаясь от какого-то сна. разговоры за столом стихают, перешептывания, смех и воркования останавливаются и я ощущаю взгляды на себе, а потому немного нервно улыбаюсь. разводов на столе слишком много, бумажные салфетки кончаются, пальцы от нервозности начинают мелко дрожать и я не справляюсь, даю сбой, кажется, окончательно, и спешно подрываюсь с места. ты не удерживаешь, к своей чести, и я благодарна тебе за это: мне не хочется устраивает спектакль прямо в зале. я всего лишь хочу успокоиться, сделать дыхательную гимнастику, сосчитав от одного до десяти и обратно, а потом вызвать такси и поехать домой: возвращаться в душный, ставший прокуренным зал нет никакого желания. перекидываю ремешок сумки через грудь, поднимаю руку с браслетом часов к лицу, чтобы взглянуть на время - прошло не больше полутора часов с моего прихода, и этого вполне хватает для отдыха в такой большой компании. я никак не реагирую на чужие оклики и не понимаю, зовет меня кто-то или нет, или это причуда воображения, но все равно продолжаю активно продвигаться на выход, и только когда тяжелые двери поддаются и бар выплевывает меня на вечернюю прохладу улицы, я позволяю себе немного расслабиться. делаю несколько шагов в сторону от входа, прижимаюсь спиной к кирпичной стене: осыпающаяся кладка царапает плечи и руки, не спрятанные короткими рукавами майки, но это не ощущается. я накрываю ладонями лицо и наверняка пожалею об этом с первыми же высыпаниями из-за антисанитарии, но сейчас - сейчас мне абсолютно все равно. рядом раздается тихое покашливание, и я отрываю руки от лица. поднимаю голову, смотрю в сторону шума, узнаю - боже, как предсказуемо, тебя - и невольно усмехаюсь. предугадываю твой возможный вопрос (я что, слишком хорошо тебя знаю?) и отвечаю, возможно, невпопад, но ты продолжаешь молчать и я решаю, что это лучший выход из сложившегося затяжного молчания, - я была бы в порядке, если бы ты не распускал свои руки, - вопрос о моем самочувствии все равно оказывается не озвученным, но я испытываю умиротворение от того, что высказала свое возмущение моментально, не давая тебе ни единого шанса расположить к себе. - ты слишком многое себе позволяешь. мы, кажется, уже неоднократно говорили об этом, - и я искренне надеюсь, что мне не придется проводить с тобой воспитательную беседу на эту тему. то ли у меня не получается, то ли ты необучаемый, но ни одна моя просьба не лезть не доходит до тебя, и ты продолжаешь быть настойчивым, как будто это то, в чем я нуждаюсь на самом деле. ты зациклен на каком-то непонятном для меня желании сблизиться, и все было бы гораздо проще, если бы это желании сводилось к одноразовому сексу. кто знает - может быть тогда мое терпение лопнуло и я бы сдалась под твоим напором? но ты не просил этого, точнее, не отрицал никогда, но и не соглашался; обходил неприятную тему стороной, искусно лавируя и обходя неприятные вопросы, а я устала искать способны закрыться от тебя. оставался один вариант: сойтись с кем-то. начать встречаться и очень быстро съехаться. но мне никто не нравился, я была противницей служебных романов и гарантий, что ты успокоишься даже тогда, не было никаких. я оказывалась связанной по рукам и ногам постоянно, и меня не спасало ровным счетом ничего. меня устраивала моя работа, моя должность, моя зарплата, в конце концов, ее хватало на оплату аренды квартиры и на заправку машины не самым качественным бензином; менять работу я не хотела и не знала, если быть откровенной, где смогу прижиться и куда смогу прибиться. неизвестность не привлекала, не манила перспективами - с одной стороны, а с другой - ты - перекрывал доступ к кислороду одним только своим существованием. а это ведь даже нелогично. после последних олимпийских игр тебе стоило бы обозлиться, что ты и сделал изначально; стоило бы эту злость пронести до конца наших сложившихся отношений. ты должен был разочароваться и забыть о моем существовании, ведь мой поступок повлиял на твое выступление в день личного первенства, отсутствие допуска от главного медика сборной неоспорим ни тренером, ни самим спортсменом, ты убедился в этом на личном опыте, ведь пытался отозвать отказ от выхода на площадку. я была там, видела, как метался между зоной отдыха и выходом на помост, как цеплялся руками за тренера и что-то едва ли не кричал, осознавая, что то, к чему ты шел через упорные тренировки и отсутствие сочувствия и жалости к себе, уплывает сквозь пальцы. мечта, до которой осталось подать рукой, вдруг стала эфемерной и недоступной, и я знала, каково это. а еще знала, что весь твой гнев обрушится на меня, и думала, что буду готова, но даже тогда я ошибалась.

i g o t a l i t t l e d e v i l d a n c i n g i n m y m i n d
i try to shake it off by looking in your eyes
a l l t h e v o i c e s i n m y h e a d k e e p t r y n a
t e l l m e i t ' s g o o d b y e , u h
/ / / / /
2 m o n t h a g o

[indent] за принятое единолично решение никто меня по голове не погладит. я успокаиваю себя мыслью, что другого выбора у меня попросту нет и не было: твой тренер, полный придурок, помешанный лишь на добыче медалей, желательно, золотых, и слушать не стал, что уж говорить о сделанных после группового выступления снимков компьютерной томографии. то, что я на них увидела, было мне хорошо знакомо: относительно тоже самое я видела десять лет назад, на своих первых и последних олимпийских играх. о том, что было тогда, я не любила распространяться и предпочитала утаивать свое спортивное прошлое от посторонних ушей и глаз, чтобы не вызывать жалость и сочувствие, которых хватало с лихвой в восемнадцать, и девятнадцать, и двадцать. достижения высот и престижное олимпийское золото мне сулил весь тренерский штаб; я с напором танка расширяла границы возможного, занимая первые места и, соответственно, возможно выхода из группы сначала в спортивной школе, потом - на городских соревнований, потом - в соревнованиях национального масштаба, а уже потом - и мировых. я отказывала себе во всем, ограничивала себя и заставляла придерживаться режима дня, графика питания, жестких диет и изнурительных тренировок, пахала так, будто каждое последующее выступление могло стать последним. кто мог тогда подумать, что однажды именно это со мной и произойдет? меня не прельщала художественная гимнастика, я не смотрела даже в сторону снарядов, сложенных у противоположной от коня, перекладин, брусьев и бревна, пока летала в воздухе и оттачивала выносливость. я не посещала никакие факультативы в школе, не готовилась к выпускным экзаменам и практически не посещала тесты и контрольные работы, потеряв всякий интерес к обучению. мои школьные друзья со временем отдалились от меня, а отсутствие родных братьев и сестре только усугубляло это фантомное ощущение близкого одиночества, от которого я отмахивалась: у меня ведь были знакомые в спортивном комплексе, были приятельницы из команды, были соперницы, к которым я питала здоровую конкуренцию, и я редко когда оставалась наедине с самой собой, не осознавая значимость близких по-настоящему людей. меня устраивало абсолютно все и я, как выдрессированное животное, кривила губы в широкой белозубой улыбке, зачесывала длинные волосы в высокий гладкий пучок, сдобренный средствами фиксации, обрабатывала руки и ноги тальком так часто, что кожа становилось сухой, и покоряла судей и зрителей своими выступлениями. я не давала осечек, не подставляла саму себя, и в турнирной сетке никогда не спускалась ниже третьего места, постоянно стараясь удерживать лидирующую позицию. у меня получалось, я видела свое будущее: чемпионат страны, чемпионат мира, олимпийские игры, а затем еще одни и, возможно, еще одни, завершение профессиональной спортивной карьеры и устройство тренером, чтобы научить маленьких девочек всему тому, что умею сама, чтобы сделать их лучшей версией их же самих, а потом - место в министерстве спорта или спортивной комитете. я распланировала все на десяток лет вперед, и не было в представлении об идеальной жизни места ни любви, ни семье. я не заводила отношения, потому что не видела в них нужды, а еще потому что не хотела тратить время, которого было итак немного, на хождения за ручки, теплые объятия и сладкие поцелуи. я знала, подозревала, что мне придется однажды выбирать между человеком и делом всей моей жизни, и я не хотела по итогу остаться с разбитым сердцем в руках: своим или чужим, это не так важно - больно было бы одинаково. поэтому я старалась немного абстрагироваться и держаться от ровесников подальше. спасали знакомые в составе сборной: такие же тяжелоатлеты, чаще всего, с которыми можно было расслабиться на вечерок и забыть о том, что было, не испытывая ни смущения, ни робкого волнения, ведь о чувствах никогда речь не заходила. мы все прекрасно понимали, зачем находимся в сборной и почему выбрали именно нас, и лишаться своего места под солнцем из-за глупых эмоций не рисковали: плата за ошибку могла оказаться непозволительно высокой. к сожалению, меня не уберегло даже это: в последний день соревнований, в борьбе за личное первенство, я не удержалась. рухнула камнем вниз, выполняя заученный наизусть элемент, который могла выполнить даже с завязанными глазами; ладонь соскользнула с перекладины в попытке зацепиться после переворота; не ощущая опоры под пальцами, я попыталась схватиться хоть как-то, но соскользнула вновь, быстро и стремительно настолько, что не успела сгруппироваться и упала крайне неудачно, подвернув руку под себя. хруст ломающейся кости оглушил; в те времена музыка во время выступлений не включалась, и глухой удар тела с последующим щелчком раздробленной конечности услышали, казалось, все присутствующие; кто-то даже взвизгнул коротко, тонко и звучно, не справившись с эмоциями. я же не ощущала ничего, кроме болевого шока, смотрела только на свою недвижимую руку, а потом - на лицо тренера, отводящего в сторону виноватый взгляд. мередит на самом деле себя винила, хотя не сделала ничего, из-за чего я могла бы пострадать. полученная травма и крест, поставленный после осмотра и рентгена, на карьере - это нелепая случайность, которая могла произойти с каждым, и никто от этого не был застрахован. она говорила со мной в больничной палате спокойно, но посмотреть в глаза так и не решалась: перебирала пальцами тонкий белый носовой платок, стучала носком кроссовка по гладкому полу и морщина испещренный старческими морщинами лоб, пока я пялиласькол бесцельно в потолок, находясь под обезболивающими. усталостный перелом ладьевидной кости - так звучал поставленный диагноз, хорошо мне знакомый и до этого дня. с этой проблемой многим приходилось уходить из спорта; из-за постоянно оказываемые нагрузок на определенную конечность, область связок или суставов, организм просто не выдерживал стресса и не справлялся. если бы я сломала ногу, например, или лодыжку - справиться было бы гораздо легче, ведь тогда бы перелом просто сросся и функционирование полностью восстановилось бы. после усталостного перелома тяжелые физические нагрузки были противопоказаны в виду риска возникновения рецидива, и я понимала, что вернуться в большой спорт, если не хочу потерять руку, не могу. вопрос о моем исключении из сборной даже не ставился; после выписки меня отправили домой, не позволили посетить ни одну тренировку и выкинули из привычного ритма жизни за ненадобностью. мне нашли замену слишком быстро, таков жестокий мир спорта; незаменимых действительно нет - это я усвоила на собственном опыте, сидя дома, с фиксатором на руке, с лохматой головой, синяками под глазами и в растянутой домашней одежде, где на футболке кое-где желтело свежее пятно от горчицы. я перестала следить за собой, утратив интерес к жизни, и никто не мог помочь мне с этим: к тому времени я уже жила отдельно от родителей, и они приезжали лишь пару раз из-за моего нежелания с ними видеться и представать перед ними такой - немощной и разбитой; хуже не было ничего оказаться в чужом представлении жалким и беспомощным человеком, а я именно такой и оказалась. одиночество стало постоянным спутников, верным товарищем и другом; никому не было дела до меня, телефон не обрывался от звонков и сообщений друзей, потому что, напомню самой себе в очередной раз - и друзей-то нет. я потеряла все в один миг и никак не могла научиться жить с этим, не представляла, что будет дальше и как сложатся обстоятельства в дальнейшем, и проводила дни бесцельно: торчала перед теликом, устраивала долгие ванные процедуры, просто отмокая в воде, и три дня в неделю посещала реабилитационный центр, в котором познакомилась с люси. после аварии, в которую попал школьный автобус, у девочки были раздроблены коленные суставы и она буквально училась ходить заново. у нас был общий физиотерапевт: относительно молодой, невероятно располагающий доброй улыбкой и ласковым, но требовательным в меру голосом. он постоянно использовал ласковые прозвища, обращаясь к пациентам, и постоянно чем-то баловал: маленькие сладости, какие-то сувениры, телесные контакты. я больше всего нуждалась в последнем, со скрытой плохо радостью кидаясь в чужие объятия после окончания каждого занятия, пока моя маленькая компаньонка уплетала безглютеновые конфеты за обе щеки. наш врач - к сожалению, я понимаю, что сейчас даже не вспомню его имени, отличался от других врачей своей манерой речи и поведением. он жутко смущал поначалу своим мягким рокочущим голосом и этими «радость моя», «милая моя,» «моя замечательная», которые сыпались от него постоянно, и все же никогда не позволял расслабляться, и даже когда малышка люси начинала хныкать, а я едва ли не багроветь от злости из-за усталости и ноющей боли, начинающей в предплечье и заканчивающейся в кисти. становился вмиг серьезным, настолько, что сопротивляться было бесполезно. в один из дней, когда девочку родители забрали чуть раньше из-за поездки к бабушке и дедушке на барбекю, я дала волю эмоциям и устроила настоящую истерику. физиотерапевт смотрел спокойно, не спешил подходить, не позволял прекратить выполнение упражнение и ждал, пока я закончу размазывать слезы, сушащие кожу, по лицу и успокоюсь. мы тогда впервые поговорили не обо мне и не о моей травме, а о том, кого с нами в тот вечер не оказалось: о люси. о ребенке, который не жаловался на судьбу, который стоически переживал посланное ему испытание и который делал все то, что от него требовалось, в то время как я сама упивалась жалостью к себе и лелеяла эту боль, как будто кому-то кроме меня до нее было дело. мужчина ясно дал понять: я стою на перепутье и должна сама сделать выбор - либо я беру себя в руки и делаю все возможное, либо я забираю документы и продолжаю скулить раненым зверем и дальше, ожидая изменений, которые никогда не настанут. на меня подействовал тот наш разговор, потому что, вернувшись домой и проплакавшись еще раз, я все же поняла, что на самом деле имеет значение: жизнь продолжается, и пусть она стала не такой, какой я себе ее представляла, это не повод впадать в уныние и терзать себя гнетущими разрушительными мыслями. я заснула с этим суждением, а проснулась - как бы громко это ни звучало - новым человеком, готовым к переменам и к трудностям, которые могут возникнуть. я перестала питаться чем попало и начала увеличивать физические нагрузки, купив абонемент в тренажерный зал сразу же, как только получила одобрение от наблюдающего врача; остригла длинные волосы до линии челюсти, а еще записалась на медицинские курсы, чтобы иметь возможность позже подать заявление на поступление в колледж. все, наконец, начинало налаживаться, и те полгода, когда существование обратилось в мрак, бесследно исчезали. точно так же, как люси училась заново ходить, я училась заново познавать жизнь: заводить знакомства, общаться с людьми на разные темы, а не только обсуждать спортивную гимнастику, посещать различные места, культурно развиваться и даже начинать и заканчивать отношения. меня распирали эмоции и в практически двадцать я ощущала себя ребенком, я радовалась по пустяками и по пустякам огорчалась, эти всплески экспрессии исчезали быстрее, чем появлялись и зарождались, и я позволяла себе эти маленькие прихоти. учеба не шла в тягость, все налаживалось, наконец-то, и когда почва под ногами оказалась достаточно твердой, а окончание колледжа маячило на самом горизонте, я решилась на то, о чем раньше и думать не смела: я вернулась в гимнастический центр спустя несколько лет, чтобы просто понастальгировать. мой тренер все еще была там и не торопилась уходить на заслуженный отдых; она крупно вздрогнула, завидев мою приближающуюся фигуру, объявила перерыв и увела в трненерскую, чтобы поговорить, и разговор вышел коротким, но приятным, теплым и греющим душу. мы мало говорили о том, что случилось в тот роковой день, и по большей части обсуждали ее новых подопечных; я рассказала о своей учебе и о том, что даже с сертификатом на руках не знаю, куда податься, и тогда она стала самым настоящим спасением. выдрала из ежедневника листок и принялась писать на нем дату и время. я отнеслась к предложению помочь со скепсисом, но не отказалась, и теперь, буду предельно откровенна, я ни о чем не жалею.

[indent] потому что эта самая помощь помогла мне оказаться там, где я сейчас и нахожусь. опыт в профессиональном спорте и обучение позволили мне задержаться в медицинском штабе надолго, а когда один из врачей вынужден был отказаться ехать на олимпиаду в токио из-за заболевших детей, на освободившееся место взяли меня. спустя десять лет я вернулась на олимпийские игры, только теперь не в качестве спортсмена, и обо мне никогда даже и не вспоминал. я и сама пыталась не делать этого, но стоило только завидеть гимнасток, как тоска невольно накатывала холодными болезненными волнами. я старалась больше времени проводить в кабинете, отведенном под штаб медицинских работников нашей страны и как можно реже посещала тренировки, за исключением тех, на которых присутствовать обязывал регламент: первая по прибытии и финальная, перед самим выступлением. я старалась не отсвечивать и садиться на пустующих трибунах как можно дальше, чтобы по возможности отвлечься на что-нибудь другое, но не получалось - у меня, бог свидетель, не получалось, потому что как только на ковер выходила мужская команда по спортивной гимнастики, я вся обращалась в зрение и слух, и чем ближе была твоя очередь выступать, тем ниже я спускалась по трибунам до самого края бровки. я не пыталась скрывать своей заинтересованности и оправдывала ее только лишь профессиональным интересом и неплохими отношениями между нами: мы знакомы сколько? год, два - может, больше? в расположение сборной ты попал перед чемпионатом мира, зарекомендовав себя высококачественным атлетом, оправдывал надежды и вложенные в тебя силы, и мне это напоминало меня саму в юности: я была точно таким же юным дарованием, окруженным вниманием тренеров и экспертов, я точно так же беззаботно улыбалась, но за этой улыбкой не скрывалась ни радость, ни удовлетворение, ни счастье. за ней вообще ничего не было, и мне становилось интересно: настолько же ты хладнокровен внутри, как я сама - когда-то? радует ли тебя общение с ребятами из команды, с которыми сегодня ты борешься за командное золото и которые завтра же станут практически главными конкурентами? и, самое щепетильное и потому тщательно утаиваемое - так ли ты рад каждой нашей встрече, как мне кажется, или это все выдумка воображения и попытки выдавать желаемое за действительное? узнавать правду я боялась, ведь она могла бы оказаться неутешительной, и только поэтому я довольствовалась малым, а именно - возможностью контактировать хотя бы на спортивной базе. о тебе, майк, складывалось самое лучшее впечатление. ты умел располагать к себе и парней, и девушек; ты легко вливался в компании, ты влюблял в себя и разбивал сердца без разбора и непроизвольно; ты брал от жизни все и ни в чем себе не отказывал, и ты, в общем-то, не жил ради спорта - в этом заключалось различие тебя и меня десятилетней давности; ты не упускал ни один шанс провести хотя бы минуту в удовольствие, и это заряжало и подкупало. мне хотелось так же: улыбаться тебе постоянно, не смущаясь пытливого взгляда; позволять легкие ненавязчивые касания: подбородок на плече, обернутые вокруг предплечья пальцы, ладонь к ладони - я никогда не уходила от физического контакта с тобой и не дергалась, как ошпаренная, всякий раз, когда ты подходил слишком близко и позволял себе слишком много. окружающим нас людям казалось, что между нами что-то наклевывается, какой-то зарождающийся страстный роман или вспыхнувшая искрой интрижка, и эти стереотипы веселили, мне нравилось иногда, когда ты заваливался в мой гостиничный номер после приглашения зайти в коротком сообщении, рассказывать о зарождающихся сплетнях и шутить на эту тему, но ты реагировал несколько иначе: смотрел не так, как обычно, задерживал касания, заставляя кожу покрываться мурашками, и дыхание порой сбивалось из-за того, насколько твое лицо могло быть быть близко к моему собственному. я не напрягалась и пыталась найти причину такому зависающему поведению: ты устал, ты хочешь спать, ты так шутишь - ни разу я не допускала мысли о том, что слухи, существующие вокруг нас, могут оказаться реальностью, потому что и представить не могла, что кто-то вроде тебя - молодой и перспективный - обратит внимание на кого-то вроде меня - приближающуюся к порогу тридцати лет с первыми зарождающимися мыслями о собственной семье. я ловила себя на желании, неоднократно, ощутить твою любовь на себе. я не знала, какой она будет: тягучей, полной романтики, нежности, любви и заботы, или резкой и первобытной, с безудержным желанием, страстью, ревностью и прочим. порой я представляла, что в какой-нибудь из параллельных реальностей мы могли бы попробовать быть вместе: там предрассудки о разнице в возрасте не пугали бы никого и не заставляли смущаться; там бы я сама нападала на тебя с желанием пообниматься и, обязательно, целоваться - родинка под твоей нижней губой примагничивала мой взгляд, и коснуться ее руками, губами, а потом еще и языком иногда становилось практически сильнее меня. ты бы - в той реальности - смотрел только на меня сияющими от счастья глазами. к сожалению, мы все еще находимся не в параллельном мире, а в нашем - вполне реальном и осязаемом. ты все еще младше меня на добрых пять лет, это - твои первые олимпийские игры, что значит - твоя карьера только на подступе к зениту; ты одарен и талантлив, и отношения - это не то, о чем ты должен сейчас думать, и мне - мне тоже стоит убеждать себя в этом почаще. желательно, чтобы осознание этой мысли вжилось в голову моментально и прочно: нам не по пути, моя заинтересованность ничего не значит, ровным счетом как и не всегда и не совсем безопасный флирт, заставляющий невольно задумываться: а что, если от слов мы действительно перейдем к действиям?

[indent] обследование стандартное: анализы, проверка показателей серчедно-сосудистой системы, измерение пульса и давления - в этом ничего нового для спортсменов нет, но с недавнего времени я без устали стараюсь как можно больше человек прогнать через рентген или, на крайний случай, компьютерную томографию во избежание получения возможных травм, не совместимых с профпригодностью в спорте. я не обращаю внимания на снимки сразу же, и сажусь за анализ проведенной работы глубоким вечером, под искусственным светом в пустующем кабинете. в коридорах темно, и в окнах соседних задний тоже не горит свет. сегодняшнее выступление вымотало абсолютно всех: и тренеров, и ребят, и девчат, выложившихся на полную в командном зачете. я не знакома с результатами, но слышала, что ты, как всегда, превзошел все ожидания и позволил нам подняться на первую строчку в таблице рейтинга. однако сейчас это практически меня не радует. я копаюсь в электронном личном деле, удерживая на весу снимок, и сравниваю показатели, снятые сегодня, с теми показателями, которые у тебя были взяты после чемпионата мира и и нехорошее предчувствие заполняет всю грудную клетку. в области плеча характерная припухлость, суставы на месте стыка - в мелких трещинках; на отдельных участках они выглядят разрушенными и это - это недопустимо. это грозит тебе хроническим повреждением вращательной манжеты плеча, и если это произойдет - ты навсегда забудешь о спорте, но так же - ты всю жизнь будешь испытывать боль, и никакое обезболивающее не поможет ее унять. я не знаю, что делать. подсознание вспыхивает и сияет красным: на самом деле, правильное решение лежит на поверхности, но набраться смелости не получается, и я сначала хватаюсь за телефон и даже открываю диалоговое окно в переписке с тобой: ты был в сети пару минут назад, не смотря на то, что отбой уже начался; палец зависает над открытой клавиатурой и я вдруг четко ощущаю, что не смогу ничего написать. об этом невозможно сообщить в коротком сообщении, это та тема для разговора, которую нужно поднимать только наедине с самим спортсменом, а затем, после всех обсуждений, уже с самим тренером, но ты упертый, и даже если я приглашу тебя в кабинет, и ты придешь - в этом не придется сомневаться - ты откажешься от намеченного и будешь твердить о необходимости выступить завтра. ты ведь упертый, не понимаешь, к чему может привести халатное отношение к здоровью и неумение рационально оценивать способности организма. если ты выйдешь на помост завтра, если сделаешь все безукоризненно, наработанная травма даст о себе знать в любой момент. абсолютно в любой - и тогда будет слишком поздно. тебе сейчас нужен покой, расслабление, уходы, массаж и, желательно, забота; тебе стоит забыть на время о спорте и смириться с тем, что эта олимпиада для тебя уже закончилась, но ты не сможешь сделать этого сам, а мне все же хватит смелости прислушаться к здравому смыслу. в листе результатов осмотра ровным аккуратным почерком вношу пометки о состоянии здоровья, ставлю печать и расписываюсь, прежде чем степлером прикрепить снимок, подтверждающий опасения и рекомендующий отстранить спортсмена от выступления. той ночью мне так и не удалось уснуть, и я покинула кабинет только для того, чтобы принять душ и сменить форму на свежую, а потом явиться на стадион. я - вовремя - твой тренер и ты стоите около судей и пытаетесь разобраться, почему же твое имя не внесено в список участников. я вижу, все еще стоя у входа, как ты взмахиваешь руками и наверняка повышаешь голос, требуя внести правки, прежде чем кто-то тебе отвечает, отрывая голову от стопки бумажек, лежащих перед ним, выдергивает одну и всучивает, сует прямо под лицо, чтобы прочитал. не трудно догадаться, что это - мой оценочный лист; ты, читая внимательно, как будто чувствуешь пристальный взгляд, наблюдающий за тобой. вскидываешься моментально и смотришь прицельно, в ответ, и я не вижу ничего толком, но ощущаю на себе твое разочарование. я поступила подло в твоих глазах. наверное, для тебя это сейчас что-то сродни предательству, и я могу понять. я должна понять. объяснить причину навряд ли удастся, ведь в умысле содеянного кроется не только врачебная этика: я могла бы и не отстранять тебя от соревнований, могла бы просто ввести в курс дела и позволить самому сделать выбор, но я - эгоистка, и я не хотела видеть, что произойдет с тобой, когда ты не справишься. и дело даже не в неверии в твою силу: в этом я не сомневаюсь. но ты человек, и твое тело - не железное, твой организм - хрупкий, способный дать брешь в любой момент, и моя задача - спасти тебя от этого. но не потому, что я должна, майк, вовсе нет. а потому, что я хочу. потому что по-другому просто не знаю как. я лишаю тебя возможности выступить сейчас, и утешаю себя мыслью, что даю возможность сделать это неоднократно в будущем, но только тогда, когда ты будешь по-настоящему к этому готов. я разворачиваюсь на пятках белых кроссовок, чтобы покинуть стадион перед началом соревнований и вернуться в свой кабинет. ты, скорее всего, кинешься следом, и у меня будет немного времени для того, чтобы подготовиться к тяжелому, вне всяких сомнений, разговору. пары минут передышки должно хватить, и я стараюсь идти настолько быстро, насколько только получается, но ты все равно оказываешься быстрее. ты все еще сжимаешь в руке успевший помяться листок, когда оказываешься на одном со мной этаже, и делаю глубокий вдох, прежде чем примерить на лице маску безукоризненного спокойствия под твоим свирепым взглядом, стоит только двери в кабинет хлопнуть дважды: когда она открывается и закрывается сразу же. я отхожу от тебя подальше, обхожу стол кругом и усаживаюсь на рабочее место, чувствуя себя в относительной безопасности, пока нас разделяет эта никчемная преграда. - я вижу, ты уже ознакомился с рекомендациями, - ты не представляешь, каких усилий составляет сохранять голос спокойным, едва не скучающим, - и наверняка пришел сюда, потому что у тебя появились какие-то вопросы?

Поделиться32021-09-18 12:24:59

Автор: Mike Schistad
Администратор
Сообщений: 2
Уважение: +1

m a y b e i ' l l s e e y o u o n e d a y
y e a h , i w i s h i c o u l d ' v e m a d e
you love me

t w o m o n t h s a g o
[indent] поры забиты тальком; он проникает глубоко, поперек папиллярных линий на ладонях; костяшки белеют в сжатых руках на параллельных брусьях; усталость проскальзывает по касательной вверх вдоль сухожилий; выпирающие и набухшие голубоватые вены опоясывают напряженные до предела мышцы: и я чувствую это каждой клеточкой своего тела. спина стрелой выпрямляется под напором тотального сосредоточения; тонкая струйка пота нумерует позвонки один за другим и грудь болезненно взымается от отчаянных попыток дышать ровно, не смотря на острую нехватку кислорода в функционирующих на износ, легких. едва ощутимый выдох через приоткрытый рот; выпущенные клубы воздуха - закрытые глаза всего на секунду - из упора махом вперед всего на мгновение; моментально теряя опору, чтобы тут же обрести ее снова; пальцы цепляются за тонкие жерди - соскок, и я позволяю телу расслабиться, когда ноги касаются матрасов, а пальцы небрежно вплетаются в светлые пряди влажных волос, оставляя едва заметные следы. механические действия отточенные до автоматизма; элементы выполированные до идеала; четкое последствие движений, вбитое в подкорку мозга от месячных повторений: чтобы без ошибок; без промахов; без недочетов. чтобы ни один мускул не дрогнул и сустав не шелохнулся, вбитой под кожу уверенностью и непоколебимостью. свисток, обозначающий конец тренировки заставляет расслабиться; отпускаю бессильно плечи и растираю ладони, неторопливо семеня в сторону узких скамеек вдоль высоких стен зала. падаю обессиленно; ощущаю как вибрирует изнеможенно каждый сантиметр моего тела; пульсирует мелкой дрожью от часов без передышки и как дерет сухое горло, словно туда насыпали горсть песка. откидываю голову назад; упираюсь макушкой головы о невысокое ограждение и закрываю глаза. в последнее время, каждый мой день это сплошная подготовка к самому главному выступлению моей жизни; повторение в определенном порядке всех знакомых мне элементов: через упор на руках, стоя или из виса; подъемы и обороты из под жердей; маховые элементы на коне, круги с поворотами и в конечном итоги, соскоки - один маневр чередуется другим по четко сглаженной и обговоренной схеме, которая не терпит пробоин и которая, упрямо и непоколебимо позволяет мне держаться самому и держать мою страну исключительно на верхних местах в таблице рейтингов. я чувствую как чье-то тяжелое тело падает рядом; не успеваю разомкнуть глаза и насладиться пришедшим в норму дыханием, но чувствую как кто-то настойчиво всучивает мне бутылку воды в руки и понять кто это, не составляет никакого труда. я отталкиваюсь; возвращаюсь к реальности и тыльной стороной ладони пытаюсь стереть капельки пота со лба, благодарно кивая в сторону райдера. мы с ним попали в сборную одновременно, почти под конец сборов и именно поэтому, предельно быстро сблизились и легко нашли общий язык, решив держаться поближе к тому, с кем оказались в одной лодке. для меня всегда было легко идти на контакт с людьми; я крайне радушно заводил новые знакомства и никогда не кичился и не воротил нос, в разговорах с другими. со всеми в штабе у меня хорошие отношения: я знаком с большей частью спортсменов; уважительно отношусь к каждому из тренеров и получаю подобное отношение в ответ; а ты, ты - фиби, прямой пример того, что я даже с медицинским персоналом лажу неплохо. при всем этом, райдера я считаю практически своим лучшим другом: мы через многое прошли вместе; вместе добивались того, чтобы остальные смотрели на нас как на равных; работали до упора, чтобы влиться в коллектив и тренировались больше обычного, для того, чтобы не подорвать доверие тех, кто поставил на нас; кто поставил на кон все, возлагая на нас свои надежды. — еще неделя и можно будет расслабиться. — его сиплый голос почти переходит на шепот и то ли он говорит это мне, то ли пытается приободрить самого себя, ведь наверняка, его ноги и руки ноют от усталости не меньше моих. сердце все еще лихорадочно заходится в груди от нагрузки, возложенной на него и это чертовски не правильно для спортсмена, но я сдаюсь: пытаюсь вдоволь надышаться, глотаю воздух ртом и зарываюсь лицом в ладонях, чтобы поскорее прийти в себя, но только для того, чтобы снова взять себя в руки. тренировочный зал опустел - все разбрелись кто куда; большая часть спортсменов, наверняка, по своим комнатам, потому что завтрашний день будет не легче; некоторые, вероятно, решили прогуляться по вечернему токио, чтобы не терять даром время проведенное здесь, но я не тороплюсь, пусть и до одури сильно хочется развеяться; смочить горло безалкогольным пивом, скрещивая пальцы чтобы на утро тренер не узнал о моей маленькой прихоти; проторчать в каком-то баре до полуночи, а после завалиться спать, игнорируя даже то, что ноги ощущаются ватными и спину ломит от нехватки здорового сна. вместо этого, тяжело вздыхаю и тянусь к своей спортивной сумке; выуживаю из маленького бокового кармана телефон: незаинтересованно листаю уведомления - от тебя, сегодня, ничего; вероятно, твой день выдался таким же долгим и тяжелым как и мой и я обещаю себе написать тебе, как только вернусь к себе; листаю социальные сети, цепляюсь за цепочку из неинтересных мне сообщений, после чего блокирую телефон и смахиваю экран в сторону, включая камеру и протягивая ее райдеру: — в моих переходах всегда есть заминка. они не плавные и я пытаюсь понять где именно ошибаюсь. — он кивает, перенимая смартфон и мы направляемся к снарядам для того, чтобы я повторил незамысловатую череду элементов. видеть себя со стороны - до сих пор не привычно, но видео, которое можно прокручивать назад и вперед, цепляясь за нужные фрагменты и за всего одно неправильное касание, помогает осознать в чем именно заключается мой главный недочет, а значит, в конечном итоге - искоренить, устранить и исправить. обрабатываю ладони тальком; пытаюсь размять ноющие мышцы, передергивая плечами и неторопливо переминая туловище из стороны в сторону. десятиминутная передышка позволила мне унять изнеможение; осознание, что у меня нет права на ошибку и ровно через неделю, я должен выдать лучшее выступление в своей карьере, электрическим и будоражащим зарядом подбивает в самую подкорку мозга. я обязан сделать все правильно; я должен сделать все чисто и четко чтобы оказаться как минимум в первой тройке; как максимум, принести нашей сборной золотую медаль. упираюсь ладонями о вытянутую основу коня; дышу размеренно, ощущая как горячий воздух проскальзывает внутрь и выныривает наружу и пальцами сжимаю холодные ручки, упираясь, чтобы начать ровно в тот момент, когда райдер проговаривает короткое: «снимаю». круговые движения даются легко; смена зоны следует по уже давно проработанной схеме и у меня получается рассчитать каждый миллиметр, перекладывая руки и находя самую удобную опору для того, чтобы довести до конца. поворот - круговое движение - стойка: сохранять сосредоточенность, вести мысленный отчет и поддерживать баланс, контролируя свое тело на все сто процентов; еще один поворот - еще одно круговое движение - смена зоны: оттачивать совершенство в каждом скольжении и вращении; будет почти обидно, если на этот раз, все получится идеально; переход кругом - очередная стойка на руках - короткий вдох - короткий выдох и прыжок, который подводит к финалу. я не рассчитал силу прыжка; высота отличается от привычной, значит тайминг нарушен; отчет в голове сбился и я путаюсь в цифрах, когда не успеваю схватиться за ручки и соскальзываю, плечом ударяясь обшитой основы и моментально падаю на разложенные маты, подставляя ладонь для того, чтобы смягчить падение и не позволить кости перенять на себя весь удар. и я не прогадал: быстрая реакция позволила избежать травму или перелом; упор раскинул боль грузными импульсами вдоль рук, но никакой предательский треск не оглушил своей громкостью мое сердце - я уклонился от фатального исхода, но тревога резко подбивает к глотке рвотным эффектом: шок вполне способен притупить, на несколько минут, любую боль. — вот дерьмо, майк, ты в порядке? — райдер реагирует быстро; подбегает сразу же и стоит мне только кивнуть, помогает подняться, неторопливо, медленно и томительно, будто бы прощупывая почву, на случай если что-то действительно попало под удар. я оказываюсь на ногах: к счастью, самые худшие опасения не оправдались и ничего не сломано; ничего не растянуто, только плечо жалостливо ноет мучительной резью где-то в области стыка. найти этому объяснение предельно просто: при падении, я задел именно эту часть, но тот факт, что я могу свободно двигать рукой и плечом, говорят о том, что минимум, останется синяк. — мне повезло, все нормально. — говорю полушепотом, заходясь в неровном дыхании, сжимая предплечье болящей руки. — должно быть это легкий ушиб, ничего серьезного, мне не впервой. — улыбаюсь, отмахиваясь от его встревоженного взгляда и тщательно стараюсь самого себя в этом убедить. — усталость дает о себе знать, думаю нам пора закругляться. — я неторопливо бью райдера по плечу, забираю телефон и направляюсь в сторону выхода, попутно хватая сумку. отказываюсь от душа и не переодеваюсь, потому что это может подождать до тех пор, пока я не вернусь в свою комнату. здравый смысл тараторит; перебивает собой все остальные мысли и напоминает, что было бы неплохо проверить свое плечо; убедиться что все действительно нормально, но я не слушаю; открываю чат с тобой лишь на секунду, чтобы тут же его закрыть - рука не сломана; до завтрашнего утра боль пройдет. я знаю что ты встревожишься; попытаешься тут же отгородить меня от нагрузок, семеня своими медицинскими терминами и противопоказаниями; добьешься своего во что бы то ни стало, а я, так уж вышло, не могу себе позволить проебать свой единственный шанс проявить себя. через неделю мое выступление на олимпийских играх и ради этого, я вкалывал без остановки и передышки весь последний год: я знаю что выдержу. я знаю что справлюсь во что бы то ни стало. у меня нет другого выбора. нет альтернативы. у меня нет никакого права облажаться и я не могу даже допустить мысль о том, что этот маленький инцидент может мне помешать. мы с райдером разминулись у выхода: он предпочел освежиться, поэтому снова снимаю телефон с блокировки и открываю мессенджер, но вместо того чтобы поговорить с кем-то из медицинского персонала, открываю чат с ним и отправляю короткое сообщение, лишенное эмоджи и знаков препинания; одно предложение, с просьбой, которая не поставит под сомнение мою карьеру: «ни слова о том, что произошло». сообщение отправлено и я пялюсь в экран еще несколько минут, прежде чем колкая боль в плече выводит меня из оцепенения и вынуждает продолжить свой путь.

[indent] горячая вода расслабляет; стекающие вниз, по смуглой коже, струйки, освежают и унимают зарождающееся беспокойство, раскладывая мысли в голове по полочкам и усмиряя взволнованное сердце. душ помогает максимально абстрагироваться и на всего несколько мгновений, я забываю о невыносимой рези исходящей от плеча, которая пульсациями пробивает все тело. к сожалению, полностью переключить свое внимание не получается и после сорока минут проведенных в душе, я отступаю. прокручиваю краники и выключаю воду; ладонями упираюсь о запотевшие стены, позволяя волосам спадать на лицо и морщусь, потому что не унимающийся дискомфорт в области плеча - крайне неутешительный диагноз. я предельно четко понимаю, что травма может быть достаточно серьезной и моя халатность; мое нежелание смотреть правде в глаза могут обернуться плачевно, но отчего-то, выше всего на пьедестале стоят мои стремления и цели, ради которых я готов, в самом буквальном смысле, на все. монотонным отзвуком капли бьются о пол; я ладонями растираю лицо, нажимая на закрытые веки сильнее, до тех пор пока перед глазами не начинают сиять звездные блесточки; веду пальцами вверх, укладывая мокрые, и пока еще податливые волосы назад. плечо предательски ноет, откликом на мои попытки натянуть свежую футболку, поэтому от этой затеи я отказываюсь, останавливаясь напротив небольшого зеркала в ванной комнате. ладонью растираю остатки влаги на запотелой поверхности: тщетно, остаются искаженные разводы; наклоняюсь ближе и поворачиваюсь боком, пытаясь разглядеть место, на которое упал, словно под покровом кожи смогу увидеть что там внутри. небольшая краснота, которая завтра превратится в голубоватую гематому - единственное, что предательски выдает всю правду; подушечками аккуратно скольжу вторя изгибам тела и кости; надавливаю капельку сильнее и свожу брови на переносице, когда ответом служит резонанс все той же ломоты. тяжело; почти протяжно выдыхаю, пока пальцы слишком крепко сжимают гладкие края раковины. признаться самому себе в том, что это может стать преградой, значит автоматически принять свои человеческие слабости и по итогу, машинально принять свое поражение: крайне искусная ложь самому себе, не позволяет мне даже представить, будто бы что-то может пойти не по плану. впереди - еще неделя тренировок; после - выступление перед судьями и миллиардами зрителей со всего мира, которое обвенчается холодными металлом медали на моей груди; признанием, уважением, гордостью и дальнейшей, блистательной карьерой в спорте. иначе быть просто не может и другому я не позволю случиться, во что бы то ни стало. и если для этого мне придется перетерпеть эту боль; сжимая и скрипя зубами до белой крошки и игнорируя ее вязкое прорастание корнями все глубже и глубже - я на это готов. это делает человека сильнее, не так ли? пальцами перебираю содержимое прикроватной тумбочки, куда по привычке, куда бы не заехал - закидываю вещи первой необходимости. пузырек с обезболивающем нахожу практически мгновенно: на дне осталось всего несколько таблеток и я искренне надеюсь, что организм справится с небольшим ушибом быстрее, чем они закончатся. баночку выписывала мне ты полгода назад: в тот раз травма была серьезнее. я подвернул ногу и ты не позволила мне тренироваться на протяжении двух недель, а когда я жаловался тебе посреди ночи, - никаких личных границ между нами уже давно нет, - что не могу заснуть, ты прописала мне нужное лекарство, заранее выудив обещание что злоупотреблять им не буду. легче стало; когда боль стала терпимой, я полностью от них отказался, но по какой-то причине всегда держал таблетки при себе и при любой поездке куда-либо, забирал их с собой, перестраховываясь. я почти ненавижу себя за то, как легко решаюсь на этот шаг, закидывая в рот сразу две капсулы. они царапают горловые стенки; оставляют неприятный привкус томиться на кончике языке и я недовольно хмурюсь. это даже забавно, что всего пару лет назад, я был уверен в том, что завяжу со спортом как только поступлю в колледж; совсем недавно, я был уверен, что спортивная гимнастика - просто ребяческое развлечение; мимолетное хобби, которое никак не отразится на моем будущем, а сейчас я зубами готов цепляться за свою единственную возможность проявить себя. мы перепробовали много секций, в которых мама пыталась найти спасение от гиперактивного сына. я был третьим ребенком в семье: так уж вышло, две мои старшие сестры с самого детства отличались покладистым характером; девчачьей скромностью, сдержанностью и мягкостью и я бы сказал что дело в наших предках и в культуре, которая въелась в подкорку, только вот мы - коренные американцы и навряд ли от наших прадедов в моих сестрах что-то осталось. они были послушными; не доставляли много хлопот и всегда поддакивали родителям, заглядывая в рот, будто бы подпитываясь бесконечной похвалой. не удивительно что и отец, и мать, были уверены что третий ребенок мало чем будет отличаться от первых двух, но я был слишком громким; слишком энергичным; слишком неугомонным и судя по всему, всего во мне было слишком много, потому что никакие крики; ругань и наказания на меня не влияли. лучшим решением было тратить мою энергию; направлять ее в нужное русло и выжимать меня до максимума, прежде чем выжму я остальных членов своей семьи. одна секция быстро сменялась другой - футбол, баскетбол, прочая ерунда, которые включали в себя владения мячом надоедали быстро; и кажется, вся улица услышала облегченный выдох моих родителей, в тот день, когда я признался что мне нравится спортивная гимнастика, только вот я и представить не мог, что начну ею заниматься на профессиональном уровне. в старшей школе, я почти забил на тренировки; предпочитал вести нормальный образ жизни - вечеринки; подделка удостоверения личности, в попытках попасть в какой-то клуб или купить выпивку, чтобы распивать ее на парковке позади торгового центра; вечные прогулки и никаких размышлений о будущем, пока все мысли были забиты стремлением жить сегодняшним днем, а голова - исключительно девочками с самыми короткими юбками во всей школе. к счастью, хватило мозгов не класть полностью на спорт: одна-две тренировки в неделю помогали не растерять сноровку и навык полностью; не просрать то, что было отточено годами и мне потребовалось время чтобы понять, что это единственное, что доставляет мне хоть какое-то удовольствие в этой жизни. представить себя в идеально выглаженной рубашке и туго завязанном галстуке в каком-то офисе на самом высоком этаже небоскреба - смехотворно и мне повезло, что я осознал это раньше чем получил письмо из колледжа, которое оповещало мне о том, что меня приняли. мой тренер - высокий мужчина, возрастом чуть старше моего отца, на протяжении долгих лет твердил о перспективах; о возможностях и о том, что во мне есть большой потенциал, но я предпочитал отмахиваться и отшучиваться, потому что большой спорт никогда не был основной целью моей жизни. буду откровенен: я никогда не видел себя там, где нахожусь сейчас. разговор после окончания школы позволил мне расставить приоритеты правильно: он обещал что поможет пробиться дальше; что сделает все, что в его силах для того, чтобы мой потенциал был раскрыт перед нужными людьми, от которых, на тот момент, зависела вся моя карьера, потому что уже на том этапе, я отказался от колледжа. на удивление, родители легко приняли мое решение - мой отец умудрился даже подшутить над тем, что я решил полностью отличиться от своих сестер, которые тогда уже, были полностью увлечены получением высшего образования. забавно, как я в себя не верил, но в отместку, в меня верили самые важные люди. тренировки пришлось участить; я не отказывался от всех благ своей молодости, но платил за все необдуманные решения, работая на износ и оттачивая все элементы до сияющего идеала, выкорчевывая изъяны и корректируя каждую ошибку, не имея никакого права допустить ее снова. на словах - все предельно легко; на деле - мне потребовалось несколько лет, чтобы прорваться дальше. я знал, что не потеряй я бездарно несколько лет в своем подростковом возрасте, у меня бы получилось попасть в сборную намного раньше. в двадцать - отборы провалены; в двадцать один - отборы провалены; в двадцать два - меня взяли и я понимал, что альтернативы нет никакой: либо я выжигаю себя дотла и отдаюсь этому делу полностью, превосходя свои лучшие результаты и оправдывая возложенные на меня ожидания, либо я упускаю единственную соломинку, которая вытянет меня в ту жизнь, о которой я грезил на протяжении долгих лет. скажи мне кто-то десять лет назад о том, что я буду выступать на олимпийских играх: я бы громко засмеялся этому человеку в лицо. во-первых, потому что в свои тринадцать, я об этом не мечтал; во-вторых, потому что тогда, я был уверен - это временно, а если не отдаваться полностью, ничего не выйдет. теперь же, оказавшись здесь, я понимаю что если отступлю, никогда больше не подберусь так близко и вероятно, мною дирижирует какой-то глупый страх в одночасье потерять все. кроме этой возможности у меня нет ничего, а через четыре года, все может крайне быстро поменяться. может появиться кто-то лучше; перспективнее; моложе, который добьется большего, смещая меня с нагретого и насиженного места. старательно пытаюсь отвлечь себя, до тех пор, пока таблетки не начнут действовать, поэтому закрываю тумбочку и сажусь на край кровати. открываю галерею и мешкаю, пальцем нависая над последним видео, словно боюсь посмотреть правде в глаза или увидеть себя со стороны. экран тухнет два раза, прежде чем я решаюсь включить его: все идет четко по схеме; никаких перебоев: мышцы напряжены до предела и ничего не выдает тот недочет, который последует через три - два - один. было бы паршиво, случись такое во время выступления и отчего-то, осознание что я промахнулся сегодня, даже успокаивает. прокручиваю назад; еще раз и еще раз и лишь раздраженно цокаю языком - паршивая попытка отвлечься, на самом деле. я без промедления удаляю видео, после чего, для пущей уверенности, захожу в папку с недавно удаленными и стираю его и оттуда, лишь бы не осталось никакого материального напоминания о неудачном прыжке. пытаюсь занять себя чем-то другим: листаю ленту в социальных сетях, но взгляд расфокусирован и лишен внимания, поэтому я закрываю все приложения. на часах за полночь: было бы неплохо лечь спать, но мысли терзают затравленный мозг без передышки, поэтому открываю мессенджер: чат с тобой прикреплен в самом верху, но тебе об этом знать необязательно. нажимаю на иконку с твоей фотографией, глаз сразу же цепляется за короткое «была в сети час назад». логично предположить, что ты уже спишь: работы по горло, рано утром очередные медосмотры, но от этой здравой мысли я тоже ускользаю. залезаю на кровать ногами; подбиваю подушку, которую кладу себе под поясницу, увеличивая до максимума свой комфорт. листаю вверх нашу переписку: в последнее время, мы почти всегда болтаем по ночам, после моих тренировок и после твоей работы; не сдерживаю короткую улыбку, прежде чем скидываю тебе короткое: «уже спишь?». ожидание ощущается очень длительным; я жду, что возле твоей иконки загорится зеленый огонек, но этого не происходит. отсутствие хоть какой-либо реакции становится прямым ответом на мой вопрос и на секунду, я даже думаю удалить сообщение, но желание напомнить о твоей значимости для меня, на которую ты никак, в открытую, не среагируешь - превышает здравый смысл, поэтому цокаю языком и отправляю следом короткое пожелание доброго утра, которое увидишь, когда проснешься. и я не забываю присобачить и сердечко - какого-то стремного цвета, главное не красного. у нас с тобой все не так серьезно, правда ведь?

i w i s h y o u t h e b e s t w i t h s o m e b o d y n e w
b u t t h e y ' l l n e v e r
love you like i do

n o w
[indent] я, откровенно говоря, не понимаю что происходит между нами в последнее время. не понимаю это ровно с того момента, как я ясно выразил свои намерения и вместо четкого и предельно точного отказа, ты ограничилась невнятным и сбивчивым ответом, который, при всем желании, трактовать можно совершенно не в твою пользу. ты говорила о разнице в возрасте; ненароком упоминала о различиях между нами и тем, как мы смотрим на будущее и все это приправляла такой незыблемой верой в то, что ничего серьезного со мной не получится. даже обидно, понимаешь? ты ведь не знаешь меня так, как тебе бы того хотелось; судишь по картинке, которую выстроила в своей голове и слепо следуешь той идее, которая засела предельно глубоко. ты старше всего на несколько лет, но это меня не парит: потому что, ну, ты видела себя? ты чертовски привлекательная, со своими сексуальными изгибами и тонкой талией; ты до одури соблазнительная когда кусаешь, в идиотской привычке, поджатые губы и поправляешь свои состриженные в идеальном каре, волосы; меня сводит с ума и твой запах; и твоя улыбка; твоя небольшая родинка в миллиметре выше губы; твоя родинка на щеке и на правом крыле носа; ты нереальная - и я не совру, когда скажу что хочу тебя себе. в особенности, когда ты выкладываешь идиотские селфи, пальцами трогая губы, двигая ими по касательной для ощущения увеличенного объема верхней; в особенности, когда длинная шея за тонким чокером, а на тебе обтягивающие вещи, которые так подчеркивают прелести твоего тела; в особенности, когда ты так близко ко мне, каждый раз воротя нос, в попытках выдумать очередной повод оттолкнуть меня подальше. эти несколько лет между нами - такая мизерная цена за возможность быть рядом с тобой и знаешь, периодически, мне бы хотелось чтобы мое желание были лишь животным инстинктом, который можно утолить одноразовым сексом, после которого я потеряю интерес, но все куда глубже и пусть мне и хочется снять с тебя всю одежду как можно скорее, это, каждый раз, где-то на втором месте и, лаконично, но я готов оттягивать этот момент до последнего, лишь бы был гарант того, что ты больше никуда не ускользнешь. ты любишь говорить о том, что тебе пора заводить нормальные отношения и даже не рассматриваешь возможность вписать мое имя рядом с этим понятием. поверь: нуждался бы я в разрядке; в развлечении на одну-две-максимум три ночи, я бы с легкостью нашел какой-то более легкодоступный вариант. робин даже не пришлось бы добиваться; она постоянно околачивается рядом, чуть ли не в рот заглядывает во время обеда и постоянно навязывает свою компанию и порой, это чертовски подбешивает. к счастью, я вполне адекватно оцениваю и себя, и ее, и понимаю, раздвинуть ее ноги будет предельно легко; провести с ней пару ночей; завести не долгосрочные отношения, пока она будет постоянно околачиваться под боком, лишь бы все знали о том, что мы вместе и это надоест примерно через две недели, когда рядом с ней наскучит даже проводить ночи: постоянно в одной позе и постоянно в одном только месте, потому что она не захочет ничего менять, боясь упустить желаемое. над мариссой из команды пловцов, с шикарной задницей и спортивном телом придется немножко постараться, но уверен, с ней все вышло бы тоже предельно быстро, но вот незадача: ни одна из девочек вокруг, меня не интересует и подавно так, как меня интересуешь ты. и поверь, будь я даже самым настоящим придурком, который меняет девушек чаще, чем нижнее белье - я бы не хотел такого с тобой. потому что с тобой, фиби, хочется чтобы на долго; хочется квартиру, обустроенную твоими безделушками и фотографиями твоих родителей; с тобой хочется проводить каждую свободную минуту и завести большую собаку, о которой грезишь на протяжении долгих лет и которую, по итогу, в шесть часов утра буду выгуливать я, даже по выходным. а чего хочешь ты сама? неужели думаешь, что будешь счастлива рядом с кем-то постарше: первым кто обратит на тебя внимание, потому что ты отчаянно будешь нуждаться в ком-то рядом с собой, чтобы выпроводить меня окончательно из своей жизни? неужели именно этого будущего ты хочешь, где все сделано во имя долбанной галочки и ради удовлетворения стереотипов навязанных обществом? только вот даже тут, присутствует небольшой недочет, который ты не приняла во внимание: собственнические чувства во мне заострились; играют тенью не желваках и дрожью на выпирающих костяшках. я готов отпугивать любого мужика, который окажется в радиусе сотни метров от тебя, лишь бы ты не променяла мою любовь, на увядающие чувства кого-то, кто никогда не привяжется так, как сумел это сделать я. эгоистично ставить на кон твое счастье, но разве не так ты поступила со мной, когда сразу перечеркивала мои любые попытки сблизиться; урезать дистанцию между нами; заставить тебя почувствовать, если слышать ты отказываешься? и даже если бы ты попыталась доказать что мои чувства не взаимны: я бы не поверил. не сложно заметить твой внимательный, пристальный взгляд, надолго задерживаемый на мне и изучающий, кажется, самые мельчайшие детали; как дергаешься, когда я подхожу слишком близко или касаюсь - поверь, каждый раз намерено, потому что хочу вывести тебя на эмоции, а ты за проклятой непробиваемой стеной; не сложно заметить, как забавно смущаешься, когда я оказываюсь в твоем гостиничном номере, будто бы я перехожу какие-то личные границы и как напрягаешься, когда я подолгу рассматриваю тебя, каждый раз не решаясь сделать тот самый шаг, который изменит хотя бы что-нибудь; который сдвинет этот корабль в вечном штиле. с мертвой точки мы, признаться честно, шелохнулись, только вот не в нужную мне сторону и буду предельно честен: такой расклад меня не устраивает. и до тех пор, пока ты не скажешь уверенное «нет»; пока я не услышу что ты меня не любишь, я лезть к тебе не перестану. хотя, будем откровенны: даже это меня не остановит, потому что ты не оставляешь мне другого выбора, потому что я уверен, что ты не будешь способна сказать это, иначе соврешь самой себе. потому что ты, флиртом отвечаешь на флирт, инстинктивно и почти неосознанно; потому что ты, относишься ко мне иначе, чем к остальным спортсменам; потому что позволила себе так тесно вплестись в мою жизнь, заполняя собой и мысли; и чат, в каждой знакомой мне социальной сети и мессенджере; потому что ты, тоже хочешь большего, и чем быстрее ты это осознаешь, чем легче мне будет перебороть каждое из своих желаний. зажать тебя между стеной и собой, в каком-то узком коридорчике между раздевалками и стерильными кабинетами, притесняя и вынуждая тебя выгибаться в ответ, горячим шепотом прерывая череду поцелуев, напоминая о том, что соскучился; повернуть ключ внутри твоего кабинета, запирая, чтобы в ту же секунду легко подхватить, сжимая в руках бедра и усадить тебя на стол; чтобы резко сбросить все бумажки с твоего стола, пусть и придется выслушивать твои упреки после этого, лишь бы освободить место для нас, пока ладони будут лихорадочно скользить вдоль твоего тела, пролезая под одежду, а губы то на твоих, кусая и жадно облизывая, ударяясь языком о твой язык; то на твоих ключицах, оставляя влажный след; то на твой шее, прижимаясь крепко, в попытках оставить заметную отметину, которую попытаешься, пусть и неудачно, но скрыть на утро, в то время как каждый вокруг будет знать кто ее оставил. с тобой, фиби, хочется всего и сразу: от тягучей, долбанной романтики, до голодной и неутолимой страсти; чтобы упиваться, наслаждаться и наедаться этой любовью сполна; чтобы податливость твоего тела отвечала взаимностью; чтобы каждый раз, эмоции масштабом в целый пожар; чтобы не уметь усмирять жажду и чувства и чтобы в этом никогда не нуждаться, потому что я знаю: и вечности не хватило бы, чтобы насытиться тобой. и вместо того чтобы дать этому зеленый свет, ты врубила заднюю, как только наши ребяческие заигрывания и глупая игра в дружбу перестали быть таковыми. боже, фиби, даже то, что произошло; то, чем ты боялась оттолкнуть, было чертовым проявлением заботы - ты не пошла бы на это ради кого-то другого; не взвесив все риски; не оповестив никого из команды и даже комитет; не обсудив этот вопрос, а просто следуя сраному зову твоего сердца, которое хочу присвоить себе, но которое ты так рьяно удерживаешь - думаешь, я бы позволил себе причинить тебе боль? и мне сложно объяснить твое поведение сейчас: ты позволяешь мне слишком многое; молчишь, ответом на мои провокационные заигрывания и когда вокруг нет посторонних глаз, позволяешь тебя касаться; позволяешь задерживаться подолгу в твоем кабинете, подпитывая сплетни и слухи вокруг нас и поддерживая разговор, словно искренне веришь что мы с тобой, все еще, всего-навсего друзья; ты краснеешь, когда я говорю тебе глупые комплименты; ты позволяешь привлекать чужое внимание, когда я увлечен и заинтересован только тобой, и знаешь: никогда в жизни я не поверю, что это не доставляет тебе никакого удовольствия. и я готов вести эту игру так долго, как только ты того захочешь, только вот имеет это хоть какое-то значение, если ты не способна признаться самой себе в том, что ты тоже хочешь большего? какой в этом смысл, если ты только и делаешь, что отрицаешь очевидное и отталкиваешь-отталкиваешь-отталкиваешь? и знаешь, я бы хотел забить; хотел бы переключить свое внимание на другую, но вот незадача: не получается, потому что никто и никогда в этой долбанной жизни, не заставлял меня чувствовать то, что чувствую рядом с тобой. я нарушаю твои личные границы - потому что ты этого хочешь; я говорю то - что тебе нравится слышать; я вижу твою самодовольную ухмылку, которая появляется всего на мгновение, когда прижимаю тебя ближе. так что я правда не понимаю чего ты хочешь и паршивее этого то, что я не понимаю почему ты продолжаешь закрываться. наши отношения это воспалившееся рана и каждый раз, когда я хочу помочь в ее заживлении; каждый раз, когда хочу залатать разошедшийся по швам, рубец, ты снова сдираешь корочку; ты снова ковыряешь изнутри; ты делаешь только хуже и, господи, фиби, если бы ты только знала, как я устал от этого.

[indent] писать тебе не было никакого смысла. в последнее время, ты свела наше общение до минимума; перетянула регуляторы на микшере в противоположную сторону и оградилась от меня, словно пытаясь защититься. ты почти не отвечаешь на мои сообщения, а когда делаешь это, раздумываешь по несколько минут над любым своим ответом: по ощущениям, словно ступаешь по минному полю. спрашивать тебя о том, придешь ли ты сегодня или нет, было бы глупой затеей: наверняка, задай я тебе этот вопрос, ты бы сразу придумала миллиард причин чтобы отказаться и слиться, поэтому я терпеливо дожидался пока ты отметишься незамысловатым плюсиком в групповом чате и, откровенно говоря, этого было достаточно для того, чтобы я пришел в этот бар. количество тренировок в неделю уменьшилось; появилось больше свободного времени только вот это, по какой-то причине, радует меня мало. признаться честно: ты - единственная причина по которой я согласился на эту вылазку. праздновать мне, по сути, нечего - после отстранения от участия, я не смотрел ни одно выступление, ни нашей сборной, ни чьей-либо еще, просто потому что злился. злился на самого себя так сильно, что пальцы, невольно, сжимались в кулаках. как бы сильно не пытался - искренне радоваться за остальных ребят, которые вернулись домой с медалями, не особо получалось и я лишь кривил губы в подобии дружелюбной ухмылки, не переставая думать о том, как рассыпалась моя собственная мечта в моих же ладонях. бар совсем непримечательный; мало чем отличается от любого другого, но кто-то из ребят говорил что здесь хорошая выпивка и этого было достаточно для того, чтобы собрать всех в этом месте. неон слепит, пытаясь привлечь как можно больше людей и, по всей видимости, у него получается: бар забит битком и даже зарезервированный столик не спасает, потому что он находится в самом убогом месте; чуть ли не в самом конце и я сильно сомневаюсь, что за ним хватит места для всей нашей компании. впрочем, мое мнение никем не разделимо и я проскальзываю чуть ли не к самому краю; отвлекаюсь лишь на мгновение, чтобы посмотреть на время и убедиться, что в общем чате нет твоего сообщения с текстом, что ты передумала, но этого достаточно для того, чтобы робин уселась рядом, прямиком между мной и жози. она расплывается в улыбке, бросая задумчивый взгляд на меня; крутит на пальце прядь рыжих волос и хочет что-то сказать, но я не позволяю: — прости, тут занято. — виновато пожимаю плечами и даже стараюсь дружелюбно улыбнуться, но она лишь дергается; вкидывает удивленно брови кверху и подрывается с места, обиженно пересаживаясь подальше от меня, но все еще в поле моего зрения, явно не прекращая свои детские попытки привлечь. мне даже не нужно было говорить для кого я держу это место: все предельно понятно всем, в том числе и обиженной робин, поэтому никто больше не занимает его и я не вижу нужды кого-то оповещать об этом, когда соглашаюсь первым принести напитки для парней. несколько бутылок пива; ни одного безалкогольного, потому что теперь - можно; несколько стопок текилы, для тех, кто решил сегодня уйти в отрыв и два стакана джин-тоника, в котором плавает лайм не первой свежести. мне потребовалось несколько ходок и когда я возвращаюсь в последний раз, довольно улыбаюсь, замечая тебя. выглядишь, ты, признаться честно, потрясающе: выпрямленные черные волосы; недавно постриженная челочка - отчего-то, сразу понятно что стрижешь себе ты ее сама, но в этом есть свое очарование и это делает тебя еще привлекательнее в моих глазах; джинсовые шорты, которые утягивают и я почти сожалею, что не успел заметить как сексуально, должно быть, в них выглядит твой зад; и майка, с небольшим, но разрезом. я мешкаю; откровенно залипаю и мне плевать, если это кто-то заметил; после чего падаю рядом с тобой и смотрю намеренно, до тех пор, пока ты не одариваешь меня своим вниманием, делая вид что мы с тобой, не больше чем хорошие приятели. я следую твоему примеру; откупориваю одну из бутылок с пивом и отпиваю, тщательно стараясь не напрягать тебя своим вниманием, но периодически не сдерживаю себя и смотрю, не имея ни малейшего понятия, замечаешь ты этого или нет. разговоры вокруг проносятся мимо меня; я почти никого не слышу и то ли дело в громкой музыке; то ли в моей незаинтересованности и в том, что не пытаюсь даже вникнуть в суть диалогов; то ли потому что интересует меня совершенно другое. когда кто-то заливается громким смехом, который расходится по всему столу, я наклоняюсь к тебе; переспрашиваю, но ты дергаешься, опаленная моим горячим дыханием и это даже смешно: то, как забавно ты реагируешь на меня, словно тебе четырнадцать лет и внимание мужчин тебе чуждо. или пугает. одно из двух. я замираю; наслаждаюсь твоими духами - не цветочные и не фруктовые, легкие и такие пьянящие; наслаждаюсь тем, как ты замираешь в предвкушении, прежде чем отодвинуться и откинуться на спинку, запрокидывая руку через твои плечи. я физически ощущаю, как тебе некомфортно: от плотных прикосновений, ногой к твоей оголенной и разгоряченной ноге, и ты вечно пытаешься отодвинуться; от того, как мои пальцы ненавязчиво то оглаживают твое покатое плечико; то очерчивают контуры твоей майки, рисуя полоски от рукавов к спине; как путаются в твоих отстриженных, но все еще густых волосах на затылке; от того, как постоянно наклоняюсь, намеренно касаясь носом твоей щеки и губами мочки твоего уха. ты не можешь расслабиться; твой взгляд расфокусирован и я бы сказал, что виной тому всеобщее внимание, ведь все вокруг уже заметили мои собственнические повадки и то, как намереваюсь дать всем вокруг понять что ты - моя, но будем откровенны; ты не сумела бы расслабиться даже если бы кроме нас, здесь не было никого. даже больше: будь мы тут одни, ты не позволила бы мне приблизиться настолько вплотную к тебе, так что, вероятно, этот вечер мне нравится куда больше чем любой другой подобный. и я мог бы и дальше наслаждаться твоей покорностью и тем, что ты мне позволяешь это все, но мне не нравится твое беспокойство и я пытаюсь тебя расслабить; успокоить своими нежными прикосновения; захожу дальше, когда рука выскальзывает из-за твоей спины и оказывается на твоей оголенной ноге, но ты реагируешь слишком быстро; слишком спонтанно дергаешься, ударяя и мою руку и свою острую коленку о нижнюю часть стола, который сотрясается, проливая твое пиво. разговоры вокруг замолкают; все взгляды устремлены на нас и мне хватает мозгов не усугублять ситуацию; позволяю тебе вначале тщетно попытаться вытереть разлитую жидкость; после этого, резко подняться и выскользнуть, кажется, наружу. я даю тебе фору; никак не комментирую случившееся и позволяю тебе прийти в себя, понимая, что ты не уйдешь сразу же. прислоняюсь губами к бутылке; делаю несколько больших глотков, полностью ее опустошая и встаю со стола. никто не заостряет внимание на наших отношениях; все, кажется, именно этого от меня и ожидали, поэтому выуживаю из заднего кармана джинс несколько долларов, оставляю их на столе, расплачиваясь за мою и твою выпивку, после чего бью райдера по плечу и коротким кивком прощаюсь с остальными, следуя за тобой по пятам. как и ожидалось, ты не успела скрыться: отошла недалеко; прижалась спиной к пошарпанной, кирпичной стене бара; накрываешь лицо ладонями и пытаешься прийти в себя - хреново, детка, ты изображаешь равнодушие. я кашляю, привлекая твое внимание; прячу руки в карманах и не подхожу слишком близко, чтобы не спугнуть. ты вздрагиваешь, после чего усмехаешься и не позволяешь вставить ни слова. прерываешь течение мыслей; перебиваешь и опережаешь, в очередной раз делая вид, будто бы просчитала все наперед; будто бы знаешь меня слишком хорошо и понимаешь, что будет дальше. я не сдерживаю какой-то грустной улыбки, после чего пожимаю плечами и подхожу к тебе ближе: — я все равно не поверю, если ты скажешь что тебе не понравилось. — и я почти злюсь на тебя за твои последующие слова; почти ощущаю как недугом распространяется раздражение вдоль рук и улыбка спадает с моего лица. я оказываю ближе чем ожидал того; нависаю телом над тобой - еще чуть-чуть, и ты окажешься тесно прижата между мной и стеной. рукой упираюсь о кирпичную кладку, загораживая тебе пути отхода, после чего устало вздыхаю: — я не понимаю что не так, фиби. я, мать твою, хоть убей, не понимаю в чем проблема. — процеживаю каждое слово сквозь зубы, старательно пытаясь не повышать голос. пусть мы и снаружи, но привлекать чье-то внимание мне не хочется, от слова совсем, поэтому ближе к концу предложения, голос перетекает в еле слышимый шепот, и чтобы ты услышала, я наклоняюсь еще ближе. — я вижу что ты хочешь этого не меньше меня самого, но каждый раз, ты выдумываешь очередные поводы для того, чтобы оттолкнуть. и я, черт тебя подери, не знаю как еще мне выразить и доказать серьезность своих намерений. — голос надламывается в каком-то несвойственном мне отчаянии и я смотрю на тебя долго, прежде чем отпрянуть от стены и отойти от тебя на несколько шагов. ты смотришь растерянно; ты словно каждый раз пьянеешь от невинной близости между нами и обычно, это умиляет; сейчас же, твое поведение раздражает, потому что я не пытаюсь тебя сломать; не хочу давить и выуживать из тебя чувства по кускам, но это единственный действенный способ, по всей видимости. пальцами взъерошиваю непослушные волосы; позволяю тебе разобраться в мыслях и переключаю свое внимание на парочку, которая выскальзывает из бара и заливается громком смехом: явно пьяные; явно счастливые. ты продолжаешь молчать и это, откровенно говоря, бесит, поэтому переминаясь с одной ноги на другую, я снова разворачиваюсь к тебе: — возвращаться внутрь, как я понимаю, ты не планируешь, так что, если хочешь, я словлю тебе такси и ты поедешь домой. — оглядываюсь в сторону оживленной улицы - это займет не больше нескольких минут, потому что центр города в это время оживленный, а водители, которые мечтают срубить лишние деньги, знают в каких точках наматывать круги, чтобы подобрать тех, кому плевать на поднятый вдвое тариф. — или мы уйдем отсюда вместе, я провожу тебя до дома и мы, наконец-то, нормально поговорим. — без твоих попыток соврать мне - себе - кому угодно вокруг; без этой фальши в надуманных причинах, почему мы не можем быть вместе; без уклонения от темы и без попыток перекинуть разговор в другое русло, лишь бы не смотреть правде глаза. и если ты действительно не хочешь этого; если твой страх обоснован, а мои чувства лишены какой-либо подоплеки, тогда нам стоит это все прекратить. мы заигрались и я устал, безумно устал быть единственным, которому не плевать; единственным, кто хочет хотя бы попытаться сделать все правильно.

h o l d i n g m y b r e a t h a n d t h e n i c o u n t t o t e n
m a y b e i ' l l f e e l i t o n e d a y
one day i will

t w o m o n t h s a g o
[indent] скомканный лист бумаги сжимается между напряженными пальцами; с громким стуком оказывается на столе и мне плевать, что почти никто не успел ознакомиться еще со списком и очередностью, прежде чем я содрал его с небольшого пане - это не имеет никакого значения, он ведь наверняка неправильный. — здесь ошибка. — шиплю; дышу неровно и сбито, от быстрого шага и от злости, которая выжирает меня на пределе. стараюсь говорить спокойно, пока судьи не одаривают меня и щепоткой внимания, занимаясь и дальше своей бюрократической волокитой. — здесь нет никакой ошибки, — седоватый мужчина, с возрастной проплешиной прямо посреди головы поправляет свои очки; смотрит на меня снизу вверх и поджимает губы, — списки проверялись несколько раз до оглашения. — раздражение молниеносно окатывает меня холодной водой; мой тренер что-то разгоряченно пытается объяснить комитету, но я его не слышу. может быть проглядели - не увидели - недоглядели; я выпрямляю помятый лист и скольжу глазами по именам. — здесь чертова ошибка, — я не сдерживаю себя; перехожу на крик и чувствую как рычащий голос вибрирует в области голосовых связок, — тут нет моего имени. — я наклоняюсь; руками опираюсь о невысокий стол и жду, пока на меня обратят внимание; тренер продолжает что-то талдычить, но нас прерывает спокойный голос одного из судий, который выпрямляет спину и поджимает губы, жестом вынуждая замолчать. — на вашем месте, шистад, я бы не хамил международному олимпийскому комитету. повторяю, в списке нет никакой ошибки. утром мы получили оценочные листы, — он перебирает стопку бумаг на краю стола; достает нужный и раздраженно протягивает мне его, — вы отстранены от участия. — сердце пропускает один-два-целую груду ударов и я почти уверен что оно замерло; замертво остановилось, пока глаза изучают бумагу. прикрепленный рентген, который ни о чем мне не говорит; твой почерк - который я узнаю моментально; твоя печать и твое решение, которое окончательно перечеркнуло то выступление, к которому я шел на протяжении последнего года. верить в реальность происходящего тяжело и я готов жалко твердить о том, что тут тоже ошибка; просить пересмотреть и вписать меня в список, но я понимаю насколько это тщетно, потому что передо мной проклятый листок, который уничтожил меня на финишной прямой. то, к чему я шел так долго; к чему стремился и над чем работал до изнеможения, не зная ни о сочувствии, ни о жалости к самому себе - уже не имеет никакого значения; долбанные грезы о золотой медали; пьедестале; торжественном возвращении в штаты - все буквально растоптано в твоем эгоизме и решении угробить все, потому что ты, фиби, даже не представляешь, насколько это важно для меня. знаешь, это на самом деле низко: ты не сообщила мне об этом; не сочла важным обсудить и обговорить этот вопрос; подумала, что вправе самолично распоряжаться моей судьбой. как глупо, правда? одна только печать; одна только подпись сводит на нет годы изнурительных тренировок и месяца нескончаемых ограничений; бесконечной работы над собой и полной отдачи ради того, чтобы проебать все в самый последний момент. и я не понимаю что чувствую: не злюсь на тебя; не ненавижу, но ощущаю тотальное разочарование и любая из причин, которая стала катализатором твоего фатального выбора, не имеет никакого значения, рядом с тем, на что ты меня обрекла; ничего не может быть важнее той цели, ради которой я готов был на все. я чувствую твой взгляд; знаю что ты где-то рядом и сразу же цепляюсь за твои глаза, когда дочитываю страницу с диагнозом. мое плечо действительно было повреждено: не сильно, не страшно, но ты решила что этого достаточно, чтобы не позволить мне выступить на сегодняшних соревнованиях. ты смотришь в ответ долго, поджимаешь губы и заправляешь за ухо прядь черных волос, прежде чем развернуться и скрыться; наверняка, направиться в свой кабинет. не жду ни секунды; подрываюсь с места, держа в руках оценочный лист, не додумавшись вернуть его комитету; следую за тобой разницей всего в минуту; не упускаю тебя из виду и я знаю; знаю, что ты ощущаешь мое присутствие и лишь пытаешься оттянуть неизбежность предстоящего разговора. я следую за тобой; открываю кабинет и демонстративно хлопаю дверью, привлекая твое внимание, но ты не торопишься смотреть на меня. обходишь стол; садишься на свое кресло; отгораживаешься от меня вынужденным расстоянием и я злюсь. так сильно, блять, злюсь: на твое спокойствие; на уверенность в твоем взгляде; на то, как сжимаешь губы; на то, как четко проговариваешь свой вопрос; на то, что поставила крест на моей карьере, как минимум на последующие четыре года. широкими шагами я быстро справляюсь с небольшим расстоянием между дверью и столом в твоем кабинете; также шумно кладу листок перед тобой и упираюсь ладонями о стол, всматриваясь внимательно в твое лицо, словно пытаюсь уловить малейшее изменение; проявление хоть какой-то, неприсущей тебе, эмоции. — поверь, у меня очень много вопросов к тебе и на каждый из них, я хочу получить вразумительный ответ. — я с большим трудом держу себя в руках; унимаю дрожь в голосе и пытаюсь говорить спокойно, потому что, милая, я не хочу поднимать на тебя голос; не хочу бросаться упреками и обвинениями, даже если ты этого заслужила. — ты не удосужилась даже обговорить это со мной. боже, фиби, ты даже не сказала мне о своем решении и я выглядел как полный идиот, не зная о своем отстранении. — неосознанно усмехаюсь; балансирую где-то на грани полного отчаяния, потому что реальность все еще отказывается рационально уложиться в моей голове. я пытаюсь; правда стараюсь найти тебе хоть какое-то оправдание, но не могу; не вижу; не понимаю и даже не пытаюсь понять, ровным счетом как ты не попыталась понять причины, по которым я умолчал о своей травме. ты ведь не глупая; с легкостью сложила все в своей голове и осознала, что на твои вечные вопросы о том, тревожит ли меня что-то, я складно врал всю последнюю неделю, закидываясь обезболивающими по утрам и перед сном, до тех пор пока таблетки не закончились, а боль, вроде как, перестала кошмарить. — я повредил плечо неделю назад, — начинаю осторожно; боже, ты даже не знаешь с каким трудом я держусь стержнем перед тобой, лишь бы не сорваться, — неудачный прыжок на коне, плечом задел основание, но я успел смягчить падение. это просто ушиб, фиби. таблетки которые ты мне выписывала раньше, уняли боль и все было нормально. не было никакого дискомфорта, — умалчиваю о том, что его было много; было много ломоты и слабости и первые два дня после ушиба, мне было предельно тяжело справляться даже с самыми легкими элементами, — я не сказал тебе, потому что, мать твою, знал, что ты это сделаешь. — не сдерживаюсь; голос невольно переходит на крик и ты легко вздрагиваешь от резко поменявшейся тональности в моей голове и за это, я ненавижу себя моментально. открываюсь от стола и ухожу вглубь кабинета. пальцами зарываюсь в волосы; натягиваю отросшие пряди, а ладони скользят все ниже, до тех пор, пока не сжимают шею с несвойственной мне силой. — ты не имела никакого права так со мной поступать. — голос надрывается; почти хрипит от раздражения, которое клокочет на поверхности моей души; от которой веном сливается с кровью и травит меня изнутри слишком быстро; слишком стремительно. — ты даже не представляешь, как много это для меня значило и ты лишила меня всего. — мотаю головой и снова устремляю на тебя свой взгляд; смотрю долго и пристально: забавно, не находишь? даже злость не способна притупить мои чувства к тебе и я так хочу; так хочу, чтобы ты убедила что все будет в порядке; хочется, чтобы ты позволила себе запретную близость по отношению ко мне; хочется, чтобы ты никогда не делала то, что уничтожит меня всецело; повсеместно и мгновенно. я приближаюсь; обхожу стол, потому что расстояние между нами - бесит; мешает; раздражает еще сильнее; я оказываюсь прямиком напротив тебя - больше никаких преград между нами и я вижу как ты заметно напрягаешься, но это меньшее из того, что меня сейчас парит. руками целенаправленно и требовательно раздвигаю твои ноги до упора; до тех пор, пока ручки кресла становятся преградой. я сажусь на корточки прямо перед тобой; подвигаюсь предельно близко и ладонями мягко скольжу вверх по твоим бедрам, оглаживая сквозь плотную ткань спортивных штанов и пытаясь расположить к себе. ты замираешь; твое дыхание, кажется, сбито и ты завороженно наблюдаешь за мной, — я прошу тебя, фиби, отзови свое решение. — ты резко поднимаешь глаза; возвращаешься к реальности и готовишься возразить, но я не позволяю, — скажи что ты ошиблась, что это снимок не моего плеча, что угодно. внеси коррективы. я должен участвовать. — у меня нет другого выбора и мне жаль, мне так чертовски жаль, что ты не можешь меня понять.

Поделиться42021-12-14 19:01:01

Автор: Phoebe
Администратор
Сообщений: 3
Уважение: +0

i k n o w i ’ m o u t o f m y m i n d
a n d I ’ m s t u c k i n m y h e a d // a n d y o u ’ r e o u t o f m y l e a g u e
and I’ll never fall again
b u t w e b o t h k n o w w h y
/ / / / /
n o w a d a y s

[indent] я пытаюсь заправить за уши непослушные прядки, но волосы слишком короткие, и не поддаются напору пальцев, продолжая упруго выбиваться вперед и ложиться на щеки. на улице достаточно свежо к этому времени суток, и я успеваю пожалеть о том, что оделась так легко, потому что успеваю замерзнуть, пока торчу на улице. ты смотришь мягко, как обычно, и меня всегда это поражало, майк: что бы я ни говорила, как бы ни поступала, эта теплота из твоего взгляда никогда никуда не пропадала. складывалось впечатление, будто ты вовсе не способен злиться или терять контроль над собственными эмоциями, но я знала, что это далеко не так: все спортсмены по природе своей импульсивны, по-другому здесь просто нельзя, и пусть именно от хладнокровия чаще всего зависит шанс добиться первого места и всеобщего признания, именно резкость и положительная агрессивность открывают второе, третье, четвертое дыхание и заставляют двигаться дальше, не останавливаясь. ты старался был своим парнем с ребятами из своей команды, с теми, кто попал в расположение сборной, с тренерами и всем персоналом, начиная водителями автобусов и заканчивая штатными массажистами, но если что-то не нравилось - не держал в себе. высказывался, показывая характер и отстаивая свое мнение, но тогда, когда находился передо мной, так поступал крайне редко. практически никогда. ты не сумел промолчать лишь единожды, в последнюю нашу встречу, еще там, в токио, на олимпийских играх, но даже тогда ты не переходил границы дозволенного и не позволял себе переходить на личности. ты был задет, я помню выражение твоего лица: будто испытал предательство самого близкого человека, вот только ситуация и сравнение не самые подходящие. я - далеко не самый близкий человек, меня даже другом назвать сложно, потому что так, как я, друзья не поступают; но так поступают те, кто пытается быть профессионалом в своем труде. я знала, так бы на моем месте поступил любой уважающий себя медик, не прислушивающийся к советам тренеров, видящих перед собой не возможные проблемы и трудности, а пьедесталы, медали и хорошие премиальные в случае победы подопечных, и игнорируя самих спортсменов - близость успеха кружила голову и туманила разум всем без исключения. я не должна была испытывать вину перед тобой в тот раз, но не что-то пошло не так, и я оказалась вдруг на перепутье. паршиво то, что я не знала, что чувствую на самом деле: угрызение совести из-за того, что не рассказала тебе ничего перед тем, как отдать результаты обследования и оценочный лист с рекомендацией отозвать твою кандидатуру или облегчение и предвкушение от того, что ты наконец-то оставишь меня в покое после всего случившегося, и перестанешь маячить перед носом, старательно привлекая к себе внимание. я совру, если скажу, что преобладало второе, ведь ты, в конце концов, не был раздражителем. но и то, что ты пытался со мной сделать, я никак не одобряла, и потому продолжала надеяться на твое и свое благоразумие, ведь, майк, твое упрямство здесь ни к месту. я не трофей для твоей полки, не медаль для твоей шее, не памятный подарок, полученный после очередного выхода к зрителям и судьям; меня не нужно добиваться и заслуживать, приравнивая к предметам. нужно, на самом деле, самое незначительное: уважать мои чувства и эмоции. я отталкивала тебя так упорно и так старательно, как только могла не для того, чтобы ты продолжать цепляться репейником ко мне даже по возвращении из японии. наше общение практически сошло на нет, и я нашла покой в этом. ты больше не писал первым, не отмечал на публикациях в инстаграме, потому что все редкие совместные фотографии, которые у нас были, уже успел запостить; не кидал смешные картинки и видео в мессенджерах, и я не делала того же. нас объединял только общий чат, из которого я каждый день порывалась выйти, но постоянно на что-то отвлекалась и откладывала на другой раз. я знала: эта олимпиада станет для меня последней в расположении сборной нашей страны. я не поеду на следующие игры, если ты попадешь в заявку, чтобы не пересекаться вновь, не мозолить тебе глаза и не бередить свои душевные раны; я даже начала серфить сайты медицинских клиник, преимущественно частных, чтобы найти постоянную работу без риска получить очередного эмоциональное потрясение от какого-нибудь зарвавшегося малолетки. ничего достойного найти не успела, но от намеченных планов не отказывалась. так что, эта вечеринка - празднование побед и заливание алкоголем поражений - что-то вроде прощальной встречи со всеми ребятами, с которыми довелось поработать в последние пару лет. я, определенно и совершенно точно буду скучать по ним. по тебе - в особенности, но говорить об этом почему-то не хочется. зато хочется очень сильно тебе нагрубить, чтобы следом за улыбкой, стершейся с твоего хорошенького личика, из взгляда темных карих глазах ушла вся нежность. ты подходишь близко, настолько, что я вынужденно делаю крохотный шаг назад, вжимаясь в кирпичную кладку позади себя, когда твоя ладонь оказывается справа от головы, а сам ты продолжаешь надвигаться, практически заслоняя собой от окружающего мира. я могу рассмотреть твое лицо в малейших деталях: и блондинистые отросшие волосы, мягкими плавными кольцами закругляющиеся над висками, и острые треугольники ресниц, и крупный нос с родинкой, и гладкую смуглую кожу щек, и крохотную, такую же как на носу, родинку под пухлой нижней губой. губы у тебя трескаются, и ты постоянно облизываешь их, пытаясь увлажнить, и даже сейчас они блестят, только от теплой выпивки; я чувствую твое дыхание на своем лице, отдающее хмелем; горячее и практически осязаемое. знаешь, я смогла бы простоять так всю ночь, просто разглядывая тебя в полумраке улицы, потому что ты выглядишь прекрасно; ты выглядишь идеально, как по мне, и я - я косноязычна, у меня не богат словарный запас и все, что я могу сказать о тебе - красавчик. без эпитетов, метафор и других приемчиков пройтись по внешности, да и зачем, если этого простого слова хватает всеобъемлюще? ты отодвигаешься так же быстро, как приблизился, и я позволяю себе вдохнуть полной грудью, не боясь столкнуться с каким-нибудь идиотским помутнением рассудка, во время которого захочется прижаться к тебе в ответ с одной-единственной целью: вовлечь в далеко не самый целомудренный поцелуй. и пока я пребываю в какой-то прострации, ты продолжаешь говорить, и все об одном и том же. я сдавливаю пальцами переносицу, растираю подушечками виски, делаю очередной шумный вдох и отваживаюсь посмотреть на тебя, наконец, только тогда, когда между нами образовывается достаточно приличное расстояние. по-хорошему, мне стоило бы согласиться на такси, и в теплом салоне прокатиться до самого дома; наверное, это решение поставит точку во всем, да? то, чего я так добиваюсь. и я - я делаю шаг вперед. в противоположную от тебя сторону, в сторону дороги, туда, где припаркованного автомобилей. я не смотрю на тебя, не оборачиваюсь через плечо, но твой прожигающий взгляд чувствую всем телом. ты умеешь смотреть так, будто вот-вот заглянешь в душу, и сейчас - никакое не исключение; я поднимаю обе руки, чтобы обнять себя за предплечья, кусаю губы, по очереди каждую, и пытаюсь понять, почему в душе так волнительно, почему зарождается где-то глубоко внутри самая настоящая буря. я хочу, чтобы ты не выдержал первым, чтобы развернулся и ушел, принимая, наконец, свое поражение, но ты все еще стоишь на том же месте, наверняка - разочарованный и раздосадованный, как ребенок, которого лишили обещанного подарка на рождество. я останавливаюсь только у обочины, взмахиваю рукой, и одна из машин, припаркованных неподалеку, мигает габаритными огнями и подъезжает ближе. водитель останавливается прямо передо мной, и я, наконец, обращаю все внимание к тебе, нетерпеливо передергиваю плечами и робко, едва заметно улыбаюсь. - давай прогуляемся в другой раз? - ты смотришь непонимающе, кажется, пытаешься сообразить, что вообще происходит и почему я заговариваю с тобой сейчас, когда уже сделала выбор, но это не заставляет меня замолчать. я открываю заднюю пассажирскую дверь, но не тороплюсь сесть, все еще ожидая тебя, - поехали, майк. я живу не так близко. прокатимся, я угощу тебя чаем, а потом поговорим. нам это действительно нужно, - ты оглядываешься по сторонам, так, словно здесь есть еще какой-то майк, к которому я могу обратиться, а потом наконец приближаешься, короткой пробежкой уменьшая между нами расстояние. пропускаешь меня вперед под ворчание водителя такси, недовольного долгим, по его мнению. ожиданием. я устраиваюсь у окна, сжимаю плотно коленки, когда ты, вместо того, чтобы усесться поближе к противоположной двери, подпираешь мое плечо собственным, находясь вновь непозволительно близко. наверное, со стороны может показаться, что мы - парочка, перебравшая на какой-то вечеринке и поругавшаяся из-за какого-то пустяка: я продолжаю делать вид, что злюсь, а ты пытаешься ненавязчивым проявлением внимание заглушить эту злость и спровоцировать что-то другое. собственные мысли веселят и заставляют, наконец, расслабиться. я позволяю себе откинуться на неудобную спинку сиденья: она слишком жесткая, а еще почему-то колючая; и только поэтому, и ни почему больше, я позволяю себе сползти вниз по сиденью, чтобы опереться теперь уже о тебя. ты отодвигаешь руку подальше, и этого достаточно: я прижимаюсь головой к твоему плечу, телом - к боку, тоже далеко не самому мягкому. говорить сейчас не хочется, и я молчу, тщательно перекручивая твои слова в голове, пока ты утыкаешься носом в мой лохматый затылок и шумно дышишь. я, по правде, никогда не избегала телесного контакта в общение с тобой: раньше, еще до того, как ты начал говорить о слишком громком и эфемерном 'нас', мне нравилось обниматься с тобой при любой возможности: в очереди в кафетерии во время общего обеденного перерыва, когда ты стоял сзади, и скрещивал руки на моей груди; после твоих тренировок, когда ты, потный, уставший и мокрый, заключал в медвежьи объятия, забывая о душе и еде моментально; в свободное время после отбоя, когда мы оставались в одном из гостиничных номеров и, сидя на одноместной кровати, жались боками ради экономии пространства. ты - жутко тактильный, и привил эту любовь к прикосновения - своим - ко мне; мы обнимались при встречах и прощаниях, пересекаясь в коридорах или на улице, во время дружеских посиделок или прогулок в бессонные ночи, и я никогда не воспринимала это как что-то романтическое, считала - чисто приятельским проявлением привязанности, и злилась на тебя за то, что ты решил все испортить. поэтому сейчас, пока автомобиль медленно едет по пустующим дорогам, из радио доносится какая-то малознакомая песенка, а ты молча позволяешь прижиматься к тебе, я понимаю, насколько сильно скучала по всему этому. я практически засыпаю, когда замечаю хорошо знакомые бакалейные лавки, расположенные недалеко от моего дома. начинаю возиться и лезу в сумку, чтобы рассчитаться перед тем, как мы остановимся, но ты опережаешь, мягко отталкиваешь мою руку и оплачиваешь по счетчику сам, как настоящий джентльмен. я молчу, поджимаю губы, стараясь скрыть улыбку, и не дожидаясь очередного проявления галантности, первая выхожу на улицу. настроение моментально теряется, атмосфера близости разрушается. я выуживаю из сумки ключи, открываю сначала подъездную дверь, потом, спустя несколько лестничных клеток, преодолеваемых в молчании, дверь в квартиру. включаю свет в узкой прихожей, разуваюсь практически на ходу и сходу иду на кухню, чтобы включить электрический чайник. ты здесь - впервые. я редко вожу сюда гостей, считая квартирую по-настоящему личной территорией. здесь - концентрация прошлого и настоящего. медали личного первенства и чемпионские кубки в зале стоят на самой высокой, дальней полке: так, чтобы не бросались мне в глаза, но и чтобы не пылились где-то в чулане; грамоты и сертификаты о пройденного обучении - ниже, как настоящая гордость. друзей из той жизни, разбавленной только спортом, у меня не осталось, а рассказывать кому-то из новых о том, что я - неудачница, не сумевшая выступить на олимпийских играх и разбившаяся о собственные амбиции, как-то не хотелось. но ты уже в курсе, и поэтому я не боюсь смущающих вопросов или вопросов, навевающих откровенную тоску. - есть чай, но могу предложить что-нибудь холодное. вода, кола, пиво - что хочешь? я пытаюсь отвлечься короткими репликами ни о чем, пытаюсь набраться смелости, прежде чем заговорить первой, но это сложно. я боюсь, что ты неправильно меня поймешь в очередной раз. боюсь, что ты вскипишь и даже не захочешь выслушивать, как обычно, боюсь, что сделаешь преждевременные выводы, боюсь, что из-за них, а еще своей глупости, потеряю тебя. этого мне хочется меньше всего. потому что, майк, как бы я не артачилась, как бы ни пыталась дать тебе понять, что в тебе не нуждаюсь, это все не правда. и именно об этом я и говорю: - ты мне нравишься. я и не пыталась скрыть это, если ты не заметил. мне приятно твое внимание, приятно, что ты отдаешь предпочтение мне, - а не кому-то еще и даже не робин, положившей на тебя глаз, потому что я ревную, майк; не сомневаюсь в тебе, не сомневаюсь в себе, но попросту не имею никакого права на долбанное собственничество, когда мы даже не вместе. и я знаю, знаю, что это только усугубит ситуацию, если я позволю себе сдаться. ты ведь хорош собой, и всегда будешь привлекать внимание девушек. тех, что младше меня и уж тем более тех, что младше тебя. и я смотрю здраво, объективно: мне с ними не тягаться. не тогда, когда я практически перешагнула порог за тридцать, а им всем едва исполнилось двадцать. моя ревность - это моя неуверенность в себе, которой я страдаю только рядом с тобой. я не хочу коротких отношений без долгосрочных перспектив. не хочу сходиться ради нескольких месяцев красивых свиданий и классного секса. я хочу полного взаимного доверия, уважения, совместных планов на будущее и расчет на семью, а не эмоциональные качели и американские горки. даже сейчас, когда мы еще не вместе, когда ты так открыто уделяешь мне внимание, тебя все равно хотят привлечь. и мне это не нравится, потому страх живет внутри меня, и его не искоренить. даже если мы попытаемся. даже если я позволю себе довериться, что ждет нас в дальнейшем? тебе всего двадцать четыре. я задумываюсь о браке и о ребенке внутри этого брака, тебе следует грезить об олимпийском золоте и девчонке, которая не станет ебать мозги. представь: мы поженимся и съедемся. первое время все будет замечательно, но проблемы неизбежны, мы не сможем от них спрятаться или скрыться. я буду нуждаться в тебе постоянно, мы погрязнем в быту и хлопотах, и для меня это будет нормальным, потому что я примерного этого и ожидала, а что насчет тебя? ты угробишь, похоронишь свою молодость ради семьи, к которой не нужно торопиться в твоем возрасте. наш ребенок станет для тебя обузой, я - тем, кто поставит крест на твоей спортивной карьере, и вскоре любовь сменится ненавистью. и я, я правда не знаю, майк, что должно случиться, чтобы это не произошло. - но все это - временное увлечение. разве не так? - тебя привлекает моя внешность, не душа. ты хочешь меня, как любовницу, я тебя - как партнера, и это неравнозначно. но если бы мы встретились раньше, если бы я была младше, а ты - старше, если бы не было никаких предрассудков в моей голове, я бы позволила тебе все. я бы вручила сердце на хранение и позволила бы тебе его даже разбить; сейчас я нем могу так рисковать. - я не понимаю, о каких серьезных намерениях ты говоришь. единственное, что тебя должно волновать - это спорт. тебе следует посвятить время восстановлению, а потом - усиленным тренировкам, чтобы попасть в сборную через четыре года и выступить. с такой подготовкой, как у тебя, ты легко возьмешь золото в двадцать восемь, а если захочешь - то и в тридцать два. пожалуйста, подумай о своем будущем. сейчас только это имеет значение. - я завариваю зеленый листовой чай в стеклянном чайничке с металлическим ситечком, пока говорю тебе все это, не оборачиваюсь, чтобы не пересечься взглядами и не сбиться с мысли, не сбиться с того, о чем я так долго и так усердно тебе говорю из раза в раз. - у тебя есть время, а у меня его нет. я не смогу сидеть и ждать, пока ты добьешься всего, о чем мечтаешь. ты хочешь стать чемпионом, а я хочу семью, майк, и мы не сможем дать друг другу то, в чем нуждаемся, - запал пропал, и я заканчиваю свои мысли гораздо тише, не до конца в них уверенная. не до конца готовая их слышать, ведь, я ничем не отличаюсь от тебя. я точно так же влюблена, но мой жизненный опыт позволяет мне понять, что это ненадолго и уж точно не навсегда. ты молод, ты горяч, ты думаешь, что тебе все - по плечу, и это действительно так. и тебе рядом нужна та, что будет идти рука об руку и поддерживать, подталкивать вперед, убеждать в правильности всех начинаний. я не смогу тебе с этим помочь, потому что у меня уже другие жизненные ориентиры, и мои чувства сейчас не имеют никакого значения и никакой цены. это - та мантра, с которой начинается и заканчивается каждый мой день; это - попытка вычеркнуть тебя из своей жизни, не думать, не вспоминать, чтобы не было больно, когда точка будет поставлена. я хочу, чтобы ты сдался. расслабился, позволил себе плыть по течению и воспринял мой очередной отказ не с твердолобым упрямством, а согласием, чтобы отвернулся от меня навсегда и делал вид, будто не было ничего никогда между нами, и тогда мне станет легче. тогда я не буду из раза в раз заходить в своих размышлениях чуть дальше, предполагаю: а что, если я попробую пойти тебе навстречу? а что, если отключу разум и отдамся на растерзание чувствам? а что, если мне понравится то, что случится? ведь я не робот, не бездушный механизм, не способный испытывать и чувствовать, я человек, слабый и ведомый, и твое давление, твоя самоуверенность с легкостью рушат все те границы, что я так трепетно и практически полюбовно выстраиваю после каждой нашей встречи. до этого момента мне везло всегда: ты не переходил черту, не шел напролом и все мои отказы воспринимал легко и просто; и я не скажу тебе об этом, но, возможно, если бы ты был настойчивее хотя бы один раз, я бы сдалась моментально. возможно, я только говорила постоянно о том, что ничего не хочу с тобой общего; возможно, это все - неумелый флирт в попытке удержать тебя ближе, я не знаю. не имею даже самого малейшего понятия, и от этого волнуюсь еще больше, еще сильнее. я наливаю в пузатую белую чашку с низкими бортиками чай: мне нужно протрезветь окончательно, избавиться от тумана в голове и тяжести на языке; делаю несколько мелких глотков, сербая, чтобы не обжечься, и только после этого оборачиваюсь, но не приближаюсь. опираюсь поясницей о столешницу, согнутой в колене ногой о дверцу шкафчика, и на тебя все еще не смотрю, потому что боюсь того, что могу увидеть в твоем взгляде: понимания и принятия. это то, чего я от тебя требую словами и действиями, и это то, чего я на самом деле пугаюсь.

2 m o n t h a g o

[indent] смотреть на тебя такого - мало приятно. ты злишься, пытаешься сохранить самообладание, спокойствие, сдержать эмоции, но выходит, откровенно говоря, хреново, потому что твой голос дрожит, скачет от одной тональности к другой, а сам ты не можешь найти себе места, шагая из стороны в сторону. я знала, что мне придется ожидать чего-то такого; наивно предполагала, что мне удастся подготовиться к любой твоей реакции, но, как видим, не особо-то и получилось, потому что я продолжаю сидеть в своем кресле, за столом, и не могу ничего сделать или сказать. слов, на самом деле, множество; просто ты не даешь вставить ни одного, пока сыплешь вопросами и пытаешься воззвать к спящей совести, не понимая, не принимая одну простую истину: я поступила так, как должна была, поступила правильно, и решение приняла тоже правильное, пусть оно далось мне нелегко. - я не собиралась это с тобой обсуждать, - говорю тихо, но уверенно и спокойно, в отличие от тебя. ты смотришь в упор, сверху вниз, и между нами только стол, заваленный отчетами, медицинскими книжками, справочниками и выключенным ноутбуком. я скрещиваю руки на груди в попытке спрятаться, закрыться, показаться безразличной и отстраненной; выходит, наверняка, так себе, потому что ты не впечатлен. - разве ты послушал бы меня? отказался бы от участия добровольно? ни ты, ни твой тренер не способны рассуждать трезво, у вас на уме только золото, и никто не подозревает, к чему может привести малейшая ошибка. - если бы я оказалась сейчас на твоем месте, я бы прислушалась. ровным счетом, как и практически десять лет назад, но рядом со мной не было того, кто бы остановил, убедил не торопиться, а заняться здоровьем, чтобы не лишиться заниматься спортом вообще. меня никто не предостерегал, мне никто не рассказывал о том, что случится, если я оступлюсь хотя бы один раз, потому что спортсмены - не люди, а только фигуры в бесконечной борьбе за бесполезные золотые или серебряные кругляши. ты не готов слушать меня, не готов мириться с той правдой, которую я пытаюсь до тебя донести. бьешь ладонями по столу, повышаешь голос, впервые за все время нашего общения, не просто так, а на меня, и от неожиданности я вздрагиваю, невольно замирая и теряясь. ты отходишь в сторону, чтобы позволить мне прийти в себя, отворачиваешься, не смотришь больше, пряча разочарование в сгорбленной фигуре, и я бы сказала, что мне жаль, но это нет. я бы сказала, что есть выход из этой ситуации, но это не правда. ты все еще можешь вернуться на гимнастический ковер, все еще можешь выступить на всех снарядах, все еще можешь претендовать на медаль в личном первенстве, но только если я отзову свою рекомендацию и в обмен оставлю другую, ту, которая хранился на компьютере в электронном виде, не распечатанная и стандартная для всех спортсменов. но я не собираюсь это делать. ты изначально принял неправильную позицию касательно меня. моя логика относительно гениальна, пусть в какой-то мере и проста, и тебе следовало бы брать пример. чем меньше ожидаешь от других людей, тем меньше по итогу в них разочаровываешься. в конце концов, в каждом из нас заложена своя собственная лакмусовая бумажка 'правильности' - но кто сказал, что она универсальна? в конце концов, внутреннее заблуждение каждого отдельно взятого человека это не к лицу. так или иначе, я достаточно крепко забила в голову эту мысль, зацементировала ее, и она почти закаменела. не хватало только жизненного опыта, закоренелости в том, что большинство людей - примеры легкого проявления старческого маразма - и картинка бы сложилась. но, наверное, для тебя жить по таким же заветам слишком сложно. ты начинаешь говорить вновь, рассказываешь о своем плече, и вот теперь злиться должна я. разочаровываться - тоже. получается, мы оба не доверяем друг другу, не так ли? я молчала о своем решении не допускать тебя до выступления, ты молчал о полученной травме, и что из этого хуже? я закрываю глаза, опускаю голову, надавливаю пальцами на виски, сжимаю переносицу и шумно, устало, выдыхаю. - это не просто ушиб, - на снимке отчетливо видно, что это - далеко не самая безобидная травма, но разве тебе что-то докажешь? какой же ты все-таки придурок, майк, безответственный самодур, но и я не лучше. достала для тебя таблетки, снимающие боль, избавляющие от любого физического дискомфорта, и надеялась, что ты не будешь злоупотреблять. - и как часто ты скрывал от меня свое состояние? не удивлюсь, если это даже не первый раз, боже, - зачем я вообще кинулась к тебе тогда? ты поступил как ребенок, и у меня нет слов, чтобы найти тебе оправдание. я не знаю ни одного человека, который настолько халатно относится к своему здоровью, и мне жаль, что так себя ведешь именно ты, ведь мне казалось, что мозгов в твоей черепной коробке достаточно. я не хочу думать о том, что случилось бы, если бы я не обратила внимание на трещину в соединение костей и тканей, если бы проигнорировала начавшуюся деформацию, если бы позволила тебе выйти на помост, а потом увидела бы, как ты падаешь: это произошло бы в любом случае, и дело не в обработанности элементов, а в тех нагрузках, с которыми организм справляться уже физически не готов. я бы не смогла смириться с осознанием, что с тобой случится то, через что однажды прошла я; я же не делаю ничего плохого, я же не пытаюсь навредить тебе, я просто хочу остановить от ошибки, уберечь, защитить, потому что это то, о чем кричит разум, и это то, чего требует сердце, заполошно бьющееся в груди, и все еще тебе не принадлежащее. ты стоишь ко мне спиной, ссутулив плечи, сжимаешь светлые отросшие волосы, крепкую напряженную шею, и продолжаешь говорить тихо, практически хрипишь, сдавшись на волю обуревающим эмоциям. мне бы встать сейчас, подойти к тебе ближе, чтобы сжать в ладонях твое лицо, огладить мягко и ненавязчиво гладко выбритые щеки, контуры сухих губ, высокие скулы и нижние веки под трепещущими ресницами; чтобы обнять, скрепляя ладони в замок за твоей спиной, прижимаясь к тебе всем телом: небольшая разница в росте нам на руку, потому что мне обязательно понравится утыкаться носом не в каменную грудь, а в нежную шею, всегда приятно пухнущую свежестью, гелем для душа и чем-то твоим, терпким, глубоким и чарующим; чтобы дать понять, на самом деле, что не все потеряно, но я продолжаю сидеть на месте, будто привязанная, и убеждать себя в собственной правоте. а потом ты говоришь то, что заставляешь меня замереть, сжать губы в тонкую линию и посмотреть на тебя рассерженно, потому что сейчас ты совершенно не прав в своих обвинениях и упреках. - я понимаю тебя так, как никто другой, - и вот сейчас, возможно, впервые за наш короткий разговор, мой голос не дрожит, звучит ровно и холодно, и я сама себя не узнаю; ты возвращаешься ко мне, опускаешь передо мной на колени, и в другой ситуации это выглядело бы интимно и слишком... слишком ! но сейчас ничто не располагает к мыслям иного рода; твои ладони на моих ногах, поднимаются выше по бедрам, медленно и ненавязчиво, так, словно ты укротитель диких животных, и твоя задача сейчас - усыпить мою бдительность, чтобы потом накинуть на шею петлю поводка. я не дергаюсь, стараюсь дышать ровно, когда мои ноги под твоим напором раздвигаются максимально широко, вплоть до ручек кресла, а сам ты устраиваешься еще ближе, заискивающе глядя теперь уже снизу вверх. я отрываю руки от удобных подлокотников, только чтобы коснуться мягких волос. я позволяю себе эту ненавязчивую ласку, потому что она помогает мне отвлечься от того, что я сейчас скажу. не думала, что этот момент вообще когда-нибудь настанет, но ты вынуждаешь, и я отвожу взгляд в сторону пустой серой стены, чтобы не сбиться с настроя. - мне было восемнадцать, когда я впервые попала в олимпийскую сборную. сначала в запасе, а потом в основном составе команды. я занималась спортивной гимнастикой с детства, родители отдали меня в секцию, просто чтоб чем-то занять, а я увлеклась и решила, что это - дело всей моей жизни. я практически не посещала школу, предпочитая тренировки, игнорировала любые развлечения и делала все для того, чтобы меня заметили. мне повезло, наверное, ведь это произошло. ты знаешь, как бывает - городские соревнования, чемпионат страны, потом - мира. я не хотела останавливаться, потому что знала, что могу добиться большего, - и это не просто вера, не глупая беспочвенная надежда: у меня были все шансы стать олимпийской чемпионкой, и я шла к этому званию семимильными шагами, не покидая пьедесталы на соревнованиях. в моем арсенале была и бронза, и серебро, но я не ценила ничего, кроме золота, помешанная на победах и живущая в постоянной конкуренции, - я не относилась к травмам серьезно, так же, как и ты. думала, что ничего страшного не произойдет. все ведь падают, - я не могу сдержать улыбки, маленькой, трагичной, но все-таки улыбки, когда останавливаюсь вновь, чтобы перевести дыхание; пальцы продолжают массироваться твою голову, ты все также сидишь передо мной, замерев, слушаешь внимательно, и я позволяю правой руке скользнуть ниже, к шее, чтобы пройтись короткими ногтями по загривку, подцепить тонкую серебряную цепочку с подвеской и тут же вернуть на место, играясь, - я знала, что у меня есть проблемы с плечами, суставы стирались, мышцы не выдержали нагрузку. так мне это объяснили потом. я успела выйти на ковер, успела начать вольную программу на брусьях, но не удержалась. не успела схватиться за кольцо и соскользнула вниз. не сгруппировалась вовремя, приземлилась неудачно. как итог - усталостный перелом ладьевидной кости и завершение карьеры навсегда. когда я смотрела твои снимки, я узнала в них собственные. это значит, что тебя ожидает тоже самое, если ты не возьмешь перерыв, хотя бы на год, чтобы восстановиться. это не моя прихоть, майк, не просьба. я говорю тебе это не как твой друг, а как штатный доктор. - и мне жаль, мне так жаль, милый, что это происходит именно с тобой, ведь сейчас я переживаю все то, что переживала и сама десять лет назад; как будто вернулась в прошлое с возможностью исправить все свои ошибки. я пойму, если ты возненавидишь меня за мои решения; пойму, если захочешь закончить все, что между нами было, и чего не было, и не буду навязываться, вымаливая прощения. я только буду надеяться, что со временем ты сможешь меня понять, сможешь сделать правильные выводы, и эта обида откроет тебе глаза. конечно, мне бы хотелось, чтобы ничего не изменилось, чтобы ты улыбнулся мне в ответ, возможно, даже не искренне. мне нужно знать, что между нами все как прежде, для собственного спокойствия, но если ты не сможешь мне это дать, я приму. - мне не все равно, и я переживаю за тебя. я не хочу, чтобы ты прощался с большим спортом так рано. не хочу, чтобы тратил годы на реабилитацию. не хочу, чтобы из-за одной возможной ошибки терял абсолютно все. поэтому, я не стану менять свое решение: ты не будешь выступать в этом году. - мне не плевать, будь так - я бы позволила тебе делать все, что захочешь, но я - я пытаюсь заботиться о тебе, неужели ты не видишь? пытаюсь защитить так, как могу. прости, если у меня не получается, но постарайся пойти мне навстречу, постарайся хотя бы сделать вид, что не осуждаешь меня больше.

I k n o w I w i l l n e v e r g e t a n y b e t t е r
d o n ’ t m a k e m e b e g
don’t walk away
i n e e d y o u , ‘ c a u s е I k n o w i w i l l n e v e r g e t a n y
b e t t e r
/ / / / /
n o w a d a y s

[indent] я, на самом деле, чертовски устала от одиночества. от пустоты вокруг себя и внутри - тоже. я не хотела возвращаться домой из токио после окончания олимпийских игр, потому что знала: там меня никто не ждет. никто не встретит в аэропорту, раскидывая в стороны руки, чтобы утянуть в объятия и сдавить до сбитого дыхания, никто не устроит праздничный, торжественный ужин с милыми свечками и едой из доставки, разогретой в микроволновой печи, никто не позвонит хотя бы, и не спросит, как я добралась и все ли в порядке, потому что у меня никого нет. с родителями я редко поддерживала контакт: у нас не осталось тем для разговоров после того, как я получила травму, а друзьями я не смогла обзавестись, постоянно забивая свободное время делами и обязанностями, словно меня пугала одна только мысль остаться не у дел. так и было, на самом деле, ведь пока мои ровесники развлекались в школе, я работала в гимнастическом зале, задыхаясь от усталости и талька, забивающегося в нос; пока мы бывшие одноклассники поступали в колледж, я растягивала мышцы на тренажерах, чтобы они были более эластичными; пока старые приятели устраивали вечеринки, я выбиралась на пробежку и тренировку на свежем воздухе, потому что пройти отборочные без подготовки и усердия нельзя. я ограничивала себя во всем, не допускала ни единой мысли о необходимости общения и уж тем более об отношениях, избегала любых ухаживаний и отвергала каждого парня, оказывающего знаки внимания. я поставила перед собой цель, и собиралась достичь ее любыми способами и любыми жертвами, но я и подумать не могла, что что-то может пойти не так; и когда я оказалась в больнице, когда выслушивала диагноз и окончательный вердикт врачебной комиссии, я поняла, что в свои двадцать не имею совершенно ничего. ни успеха, ни признания, ни карьеры, ни друзей, ни возлюбленного. я не знала, кому могу написать или позвонить, не знала, с кем могу связаться и поделиться накопившимся эмоциями, требующими найти выход, и моим единственный товарищем стал штатный психолог, не особо увлеченный своей работой и дающий стандартные однотипные советы всем пациентам. и поэтому, я начала пытаться. когда короткий век самопожертвования после курса реабилитации прошел, когда я отучилась и устроилась, решив, что нашла свое призвание, когда место за мной закрепилось, я решила, что не могу больше ждать чего-то и откладывать то, чем стоило заняться значительно раньше. я начала познавать окружающий мир, от которого старательно пряталась, и теперь много времени, подавляющую часть свободных часов, проводила в компаниях, чтобы найти хоть кого-то, кого могла бы назвать родственной душой. я принимала приглашения прогуляться, прокатиться, сходить куда-нибудь вместе, чтобы поужинать, пообедать, выпить или потанцевать. я старался не отказывать никому ни в чем, но не торопилась и не кидалась в омут с головой, не забывая о здравомыслии. я училась общаться с девушками и с парнями, наверстывая упущенное, и у меня неплохо получалось, но ровно до тех пор, пока не появился ты, ослепительно яркий, уверенный и общительный. юный, совсем молоденький, но уже перспективный и многообещающий. ты не был шумным, но внимание привлекал с легкостью. природа наградила тебя хорошеньким, но не слащавым личиком, и уже тогда было заметно, что через пару лет, ближе к тридцати, ты станешь настоящим красавцем. ты умел очаровывать, и сумел стать любимчиком абсолютно всех в составе сформированной сборной, и ни одни посиделки не обходились без тебя. я не могла стать исключением, и возможно, я была первой, кто пал перед твоей притягательностью, потому что ты улыбался так открыто, смеялся так громко, шутил так остроумно, а еще делал самые милые комплименты, которые, однако, порой могли вогнать в краску. мы быстро обменялись телефонами, быстро сблизились, но все еще мало что знали друг о друга. я не слышала ничего о твоей семье, а ты ничего не знал о моей жизни до того, как я пришла в команду; я и не собиралась рассказывать, если честно, потому что вспоминать все еще было неприятно и больно, сердце ныло каждый раз, как только я думала о том, что все могло пойти иначе, если бы я только не относилась к здоровью настолько халатно и не пыталась прыгнуть выше головы, ставя на кон все и шагая на неоправданные риски. мы говорили с тобой ни о чем и обо всем одновременно: о прошедших тренировках, о новом фильме, вышедшем в прокате на днях, на который можно было бы сходить или который можно было бы посмотреть на какой-нибудь платной платформе; обсуждали спортсменов из других стран, их стили выступления и уровни подготовки; интересы, пересекающиеся и совпадающие, а еще - друг друга. я никогда не стеснялась говорить тебе что-то хорошее, что-то хвалебное о тебе же самом, расхваливая и поощряя за старания, и ты отвечал мне тем же. наверное, именно поэтому нет ничего удивительного в том, что наши взаимоотношения считали практически романтическими. мы нередко становились предметом обсуждений, и вот тогда - стоило только этому начаться, я испугалась. боялась столкнуться с осуждением общественности, ведь мы - мы такие разные. хотя бы в том, что из нас двоих - старше я, и как это выглядит со стороны? так, будто ты - твое влечение порождено любопытством, или стремлением поставить какую-то галочку, знаешь? удалось затащить в постель не ровесницу, не малолетку, а наивную дуру с разницей в возрасте, которая не способна построить здоровые отношения с мужчиной постарше, и поэтому кидается на каждого сопляка, обратившего на нее внимание. люди вокруг - они же злые. и я не хотела сталкиваться с этой злостью, и начала отдаляться и закрываться, позволяя себе быть рядом с тобой все такой же только тогда, когда мы оказывались наедине: в такие редкие моменты я не была против долгих разговоров и близких телесных контактов: ты оказался удивительно тактильным парнем, и мне нравилось в тебе даже это. впоследствии, мы стали больше переписываться, и этот шаг можно назвать новым витком развития нашего общения. в переписке не останавливало и не смущало ничто. наверное, потому что не было возможности увидеть друг друга в этот момент. ты мог написать в любое время дня и ночи: обязательно желал доброго утра или спокойных снов, слал эмоджи, среди которых были сердечки: всякий раз разноцветные, и никогда - красные; спамил смешными видео, ссылками на забавные или идиотские посты в инстаграме, иногда - скидывал свои фотки с разными целями: выбрать ту, что можно залить сторис; выбрать ту, что можно оставить в профиле; помочь с выбором шмоток, пока торчишь в примерочной, и не всегда они были безобидными. ты ходил по самому краю, провоцируя, а я у меня ладони потели буквально и голова шла кругом, пока я подбирала слова и делала вид, что меня нисколько не волнуют снимки, на которых ты мог быть в одних только джинсах, шортах или брюках, а верх либо отсутствовал полностью, либо был заботливо приподнят рукой, обязательно так, чтобы виднелся гладкий рельефный живот с косыми мышцами живота, прячущимися за поясом или ремнем. мне составляло огромного труда не прокомментировал с ехидством или язвительностью, пряча за остротой заинтересованность. мы не обсуждали это вслух, не говорили об этом, но порой мне хотелось попросить остановиться, потому что это - это уже слишком. я знала, что сделать этого не могу, ведь тогда тебя не получится остановить вообще; а порой мне хотелось ответить и скинуть что-нибудь в ответном сообщении, чтобы подразнить, и в такие моменты я старалась отложить телефон как можно дальше. ты комментировал все мои посты, все сториз, не пропуская ни одно, и я совру, если скажу, что ждала реакций под постами или в директе. и я оставалась хладнокровной и равнодушной к каждому сомнительному комплименту, к каждому предложения познакомиться в сети, обращая все свое внимание только на зеленый значок рядом с твоим именем в диалоговом окне и многозначительному 'печатает' после трех точек. мы с тобой оба оказались в подвешенном состоянии, безостановочно кокетничали, заигрывали и флиртовали, и бывало, эти игры затягивались, выходя за рамки мессенджеров и социальных сетей. вот тогда мне становилось по-настоящему не по себе. я не боялась тебя, не чувствовала рой бабочек в своем животе или какой-то страх, потому что рядом с тобой чувствовалось спокойствие. незыблемое, успокаивающее и умиротворяющее, даже когда ты смотрел слишком пристально, как будто голодно разглядывая, и кому-то могло бы показаться это отвратительным, извращенным и унизительным, но мне нравилось. нравилось осознавать, что ты заинтересовал, что ты возбужден, и причина кроется только во мне. я и сама испытывала это неоднозначное предвкушение, ощущая твое близкое присутствие. такое же, как сегодня. но это не могло продолжаться вечно, так ведь? я четко знала, что не подпущу тебя близко, не позволю воспользоваться собой ради достижения какой-то мнимой и зримой цели, и скорее испорчу все то хорошее, что между нами было, чем сделаю один неосторожный шаг вперед, и поэтому я решила просто идти дальше. считать тебя своим другом, и никем больше, и не отказывать себе в знакомствах с теми мужчинами, которые проявляли ко мне интерес. не знаю, в курсе ты или нет, но за все время нашего общения, я пыталась сходить на самые настоящие свидания несколько раз. делала это здесь, в родном городе, не отказываясь на получаемые предложения, делала даже в токио, когда волейболист из сборной италии предложил прогуляться по территории олимпийского городка, а потом поужинать вместе в небольшом ресторанчике. я была не против: он был выше, крепче, старше; он был галантен, улыбчив и обходителен, и я с радостью сменила медицинскую униформу, состоящую из свободных белых брюк и рубашки со стоячим воротником на платье, впервые за всю поездку. я позволяла себе принимать чужие ухаживания, благодарить за комплименты на корявом английском, касаться моей поясницы в качестве поддержке, но не могла расслабиться до конца, потому что постоянно думала о тебе. боялась, что ты узнаешь о том, с кем и как я провожу время, и конечно, конечно тебя это не касается и никак не должно волновать, но стать предметом твоего осуждения я хотела меньше всего. поэтому так и не смогла расслабиться; подвисала, не вслушивалась в вопросы, отвечала невпопад, а точкой невозврата стало твое сообщение: ты вернулся с тренировки в гостиничный номер и звал к себе, потому что заказал слишком много еды, а еще вышла новая серия топ-модели по-американски, и мы договаривались однажды вместе ее посмотреть. соглашаться было глупо, ведь рядом со мной на лавочке сидел молодой мужчина, мной заинтересованный, и вместо того, чтобы втыкать в телефон, я должна бы получать удовольствие от общения с ним. но я - просто напоминаю - не обладательница высокого интеллекта. мне хватило на скупое сумбурное извинение, прежде чем я оставила его в разбитом яблоневом саду, вернулась к себе, чтобы переодеться - мой внешний вид наверняка вызвал бы у тебя вопросы - и зашла к тебе на ужин и марафон последнего сезона полюбившегося шоу. и так было из раза в раз. каждое мое свидание срывалось тобой, косвенно или буквально, но ты вмешивался постоянно. звонил, писал, требовал немедленного ответа, и то, что я отвлекалась постоянно, безумно раздражало других мужчин, особенно когда они узнавали, на что именно я отвлекаюсь. ни одна встреча не закончилась предложением встретиться еще раз, никто ни разу не перезвонил мне, никто не написал, и я не особо грустила, смиренно признавая поражение. а ты будто чувствовал, ощущал интуицией или чем-то еще, что пора вмешаться, и делал это в самые (не)подходящие моменты. один из них особенно сильно засел в памяти.

e a r l i e r

[indent] эдриан придерживает дверь, пропуская внутрь. он поглядывает на часы, когда администратор ресторана приближается, чтобы уточнить по поводу брони и проводить к выбранному столику. я зажимаю в пальцах короткий ремешок небольшой сумочки, позволяю ему ухаживать за собой и забрать накинутое на плечи летнее пальто. его узкая длинная ладонь лежит на моей спине, между лопаток, и он идет позади меня, практически задевая своим плечом. девушка с планшетом в руках указывает в сторону столика, расположенного у окна, и я, не дожидаясь, пока стул для меня отодвинут, усаживаюсь с удобством сама, закидывая ногу на ногу. эдриан не усаживается напротив, а выбирает место рядом, и это немного смущает: я не хочу чувствовать его настолько близко, но все же умалчиваю, и отодвигаю сумку в сторону, вытащив из нее только телефон. ставлю на беззвучный режим, чтобы уведомления в фоновом режиме не отвлекали, и пытаюсь расслабиться. мой спутник на этот вечер делает заказ за нас двоих, выбирая первые позиции, просит принести джин для себя и вино для меня, не воспринимая отказы. он улыбается так, будто считает, что мои отказы - это скромность, но я действительно не хочу, и в ответ на хитрую улыбку только скупо поджимаю накрашенные непривычно ярко губы. я не знаю, почему приняла его предложение поужинать вместе. у нас с ним предельно мало общего: эдриан - финансовый брокер, занимается сделками, ставками, вложениями и прочими денежными махинациями, в которых я совершенно точно не сомневаюсь. он рассказывает о своей работе, о прибыли, о процентах, о движениях валюты вверх и вниз, а я только киваю головой, поддерживая его эмоциональность, но мыслями витаю в облаках. ему и не нужно мое участие, кажется, ему нравится говорить о себе, и найденный слушатель - прекрасная возможность расправить плечи и выкатить вперед грудь, расхваливая собственную персону. я понимаю, что это не бахвальство, ведь на нем хороший костюм, явно пошитый на заказ, на запястье - крупные часы на кожаном тугом ремешке, от него пахнет терпким парфюмом, кажется, что-то из линейки тома форда, а на платной стоянке стоит новенький кадиллак, но ничто из этого не привлекает. картинка сама по себе привлекательная, и на этом, к сожалению, все. я откровенно скучаю, и с одной стороны радуюсь тому, что мне приходится молчать, но с другой стороны не вижу никакой необходимости в моем нахождении здесь. паршиво то, что я скорее всего, по окончании вечера, приму его приглашение встретиться еще раз, просто чтобы не быть одной, не позволять дрянным мыслям забираться в голову, хоть и не хочу этого. я смотрю в окно, туда, где за плотной односторонней тонировкой снуют люди, возвращающиеся с работы домой или только на нее спешащие; туда, где беззаботно прогуливаются парочки, кто-то, не стесняясь, целуется прямо на улице, не обращая внимания на возмущенных прохожих, и невольно улыбаюсь: я не вижу ничего плохого в публичном проявлении любви, потому что она, любовь, сама по себе удивительно прекрасна. мой телефон раздражается продолжительными вибро-сигналами, когда официантка прерывает эдриана от очередного рассказа о каком-то инвесторе, наливая в мой бокал вино и пододвигая к нему полый стакан с джином, а следом расставляет закуски, в числе которых брускеты с красной рыбой, свежими овощами, паштетом из мяса птицы и даже взбитым омлетом. я не обращаю никакого внимания на еду и благодарности эдриана шефу и девчонке, забирающей вместе с подносом лишние приборы и тарелки, пока снимаю телефон с блокировки. в центре уведомлений несколько блоков, и один из них - от тебя. я, не долго думая, открываю приложение и следом же - окошко переписки. там - фотография твоей опухшей щиколотки и несколько сообщений о том, что произошло, а еще о том, что не помогает ни холод, ни слабое болеутоляющее. я могла бы написать название препарата, могла бы отправить тебя в аптеку самостоятельно, но что-то мешает мне это сделать, и я, не отвечая толком, блокирую телефон и тут же принимаюсь собираться обратно. - что происходит? - эдриан замолкает только тогда, когда я встаю со своего места и потерянно оглядываюсь по сторонам. он встает следом, опускает руку на мое плеч, скрытое полупрозрачных рукавом шифонового платья. я смотрю на него расфокусировано, киваю головой в знак согласия и пытаюсь уйти от касания, но он слишком сильно сжимает кожу. - прости, все просто замечательно, но мне нужно уйти, - я улыбаюсь виновато, но никаких зазрений совести не испытываю. мне хочется уйти, мне нужно уйти, и желательно - как можно быстрее. эдриан достает портмоне, выуживает несколько гладких, немятых купюр и убирает на место. он недоволен, это видно по его лицу, и я могу его понять. могу, но не хочу. - я могу хотя бы узнать, что не так? - он не звучит взволнованно, скорее раздраженно, и мне отвечать не хочется, потому что причина прерывать свидание, по его мнению - идеальное, не оправдана. поэтому, я молчу, когда он ведет меня к выходу, сохраняя таинство и интригу, принимаю из его рук свое пальто, но не позволяю усадить себя в его подогнанную ко входу машину. я уже начинаю волноваться, перебираю в голове все известные мне лекарства и препараты, и не нуждаюсь в дополнительном раздражителе под боком в лице эдриана, но он и не пытается остановить меня, когда я сажусь в остановившееся такси. он не зовет, не привлекает внимание, не прощается: молча уезжает на своем кадиллаке, и я уверена, что мы с ним больше никогда не увидимся, и мне, если честно, абсолютно наплевать. я называю адрес аптеки, расположенной недалеко от твоего дома. ты никогда не приглашал в гости, или я просто не замечала этого, но адреса практически всех спортсменов хранились у меня в электронном виде на почте, как и фотография лицензии. поэтому, фармацевт продает все, что нужно, без лишних вопросов, упаковывает покупки в фирменный пакет и желает скорейшего выздоровления. я не замечаю, как добираюсь до жилой многоэтажки, как поднимаюсь на лифте до нужного блока, как стучу в дверь, игнорируя наличие звонка, и как нервно кусаю губы, сжирая остатки помады с них, пока жду, когда меня откроют. ты шоркаешь по ту сторону медленно, наверняка прихрамываешь, неграмотно распределяя вес тела с одной ноги на другую, перегружая. стоишь, стараясь не наступать на травмированную стопу, и смотришь удивленно, не понимая, что происходит, и я, на самом деле, тоже не понимаю, зачем приехала сама. но объяснений искать времени нет: ты впускаешь внутрь, а потом закрываешь за мной дверь. чувство неловкости топит, оглушает, граничит с какой-то необъяснимой и неуместной интимностью. я не топчусь на месте, не жду вопросов и просьб объясниться. нахожу слепо кухню, выгружаю упаковки таблеток и особое внимание уделяю только одной баночке. - они не выдаются без рецепта лечащего врача, так что тебе повезло, что у меня есть лицензия, - ты коротко улыбаешься, кажется, все еще смущенный моим присутствием, и это заставляет меня смутиться тоже, - принимай по одной таблетке в день в течение двух недель во время завтрака, но не больше. это не лечение, а обезболивающее. симптомы никуда не денутся, поэтому, нам нужно будет сделать снимок, как только сможешь нормально ходить. постарайся не напрягать ногу. может, у тебя есть кто-то, кто сможет о тебе позаботиться? желательно соблюдать покой и постельный режим, так что было бы неплохо, если бы кто-то присматривал за тобой хотя бы первые пару дней, - я нервно меняю местами упаковки препаратов, двигая их по поверхности стола, чтобы спрятать заметную дрожь в руках и отвлечься от собственного волнения, и крупно вздрагиваю от неожиданности, когда ты бережно касаешься моего локтя, и, знаешь, ничто не идет в сравнение с тем, как касался меня эдриан, пытаясь привлечь внимание, и как это делаешь ты: словно я не человек вовсе, а какой-то хрупкий предмет искусства, который легко можно разрушить. я поворачиваюсь в твою сторону, но все еще не смотрю, пялюсь под ноги, рассматривая чистый паркет, когда ты задаешь единственный вопрос: - почему ты приехала? я не нашлась с ответом. действительно, почему? ты не просил меня об этом, просто спрашивал о том, что могло бы снять боль и, возможно, опухоль; это я сорвалась с места тут же, будто от меня хоть что-то зависело. твой вопрос не задел, не обидел, не разочаровал, но я вмиг потеряла весь запал и остатки уверенности, которые толкали меня вперед, ведь в то время, как мое разум упорно заставлял останавливаться на одном месте, сердце продолжало толкать вперед. ты не давил, не упрашивал ответить, как будто сам все для себя понял из моего молчания. остаться я отказалась: вечер был испорчен, и я решила вернуться домой, чтобы спасти его контрастным душем и чем-нибудь жутко калорийным перед сном.

Страница: 1

ignat & bts

Меню навигации