t h e s e   d a y s   i ' m   b e c o m i n g   e v e r y t h i n g   t h a t   i    h a t e

Wishing you were around
                       b u t   n o w   i t ' s   t o o   l a t e  .   .   .   .   .

a n c i e n t   g r e e c e

[indent] над головой - мириады звезд, одна за другой, вкрапленные блеклыми огоньками, в темное и бескрайнее, ночное, небесное полотно, нежной рукой нюкты. квазары и пульсары, ссыпаются ослепляющими искорками из ее ладоней; опоясывают бездну, заманивая и одновременно, путеводными созвездиями, не позволяют заплутать, после того как солнечная колесница аполлона, скрывается за горизонтом, вбирая в себя последние, кровавые лучи закатного солнца. прохладный ветер строптиво перебирает складки тонкой хлайны; полощет и играется с выбившимися, из тугих кос, прядями непослушных волос, проскальзывает вдоль бледной кожи, вынуждая самолично отбросить на плечи диплоидий, задрапированный фалдами, покрывавший голову и защищавший от мерзлого холода во время поездки. я мешкаю, пока ладонь бережно и аккуратно скользит по темной гриве крепкой лошади - еще пару лет назад, болезненный жеребенок, которого выходила самостоятельно и который, в отместку, наперекор своему дикому характеру, был верен и предан одной лишь только мне. я отпускаю поводья, которые грузно касаются пыльной земли, пока животное скучающе отщипывает траву из под ног, самоотверженно доверяясь и терпеливо дожидаясь моего возвращения. сегодняшняя ночь в афинах будет бессонной: долгожданные таргелии, которые ты, как и всегда до этого, не пропускаешь, спускаясь к людям; срываешь с собственных губ такие светлые улыбки, окруженный смертными, что чествуют и восхваляют твое имя, пока ты даруешь им самый жаркий день этого лета. мое имя проскальзывало в молитвах, следом за твоим, и я не единожды составляла тебе компанию, перебарывая себя и покидая леса и пределы нашего дома для того, чтобы крепко сжимать твою ладонь и прижиматься телом к твоему, прикрывая от удовольствия глаза каждый раз, когда твои губы найдут свое место на любом сантиметре моего податливого тела. но не сегодня: в этом году, я отказалась спускаться, а ты не противился. учтиво принял мое решение, одаривая очередной порцией таких заботливых; таких теплых и уютных поцелуев, обещая что вернешься до рассвета и придешь ко мне до того, как запряжешь колесницу, начиная день со своего обыденного обряда, а я лишь коротко кивнула, пока с моих губ сорвалось короткое: «буду ждать». только вот тебе не обязательно знать о том, как я тревожусь; тебе не обязательно знать о том, как я бегу наперегонки со временем и тебе не обязательно знать о том, что я отчаянно пытаюсь усмирить твои заботы, выискивая помощи у мойр. в последнее время, твои видения участились: ты просыпаешься, встревоженным, чаще обычного; твои зрачки расфокусированы и затуманены мыльными картинками неминуемого будущего и я чувствую; слышу, когда моя голова лежит на твоей груди, как сильно и часто бьется твое сердце. я вижу, как хмуришь густые брови, выбираясь из под тонкой простыни по утрам, никогда не забывая поцеловать в макушку, в лоб или шею, в зависимости от того, как я уснула, пробуждая. я ощущаю, как тебя это пугает и ты так часто ходишь к зевсу, пытаясь найти искомые ответы, но не получая взамен ничего. ты не рассказываешь, оберегая от тревог, которые могут меня постигнуть, но я не слепа и не глупа: даже верховный бог, не может усмирить тот зарождающийся в тебе страх перед неминуемым; перед тем, что ждет впереди и перед чем даже мы, боги, неподвластны. я торопливо поднимаюсь по мраморным ступеням и взмываю кверху подбородок, когда меня встречает клото: младшая из сестер перебирает свои длинные, золотистые локоны, пальцами, и улыбается мягко и тепло, приглашая меня внутрь. я следую за ней молча, скрестив пальцы в замок перед собой и не силюсь даже подобрать правильные слова: каждая из них предвидела мой визит и каждая из них, знает его причину. я оказываюсь в маленьком внутреннем дворике, освещенном яркими факелами на белоснежных, гипсовых колоннах, пока вокруг яркого света клубятся светлячки. я прохожу внутрь и сравниваюсь с линией из узорчатых колоннад, ловя на себе взгляды остальных сестер. лахеса поправляет подолы своих белых одежд и поджимает губы, устремляя на меня свой взгляд: — какими судьбами, артемида? — ее пальцы возвращаются к привычному делу; перебирают тонкие нити, механическими действиями сплетая их воедино и я реагирую не сразу: завороженно слежу за процессом, невольно ловя себя на одной мысли - как думаешь, любовь моя, неужели наши нити переплетены так плотно что давно уже превратились в одну? думаешь, у нас теперь, отныне и вовек, одна судьбы на двоих? атропа не реагирует на меня; напевает себе под нос, касаясь пальцами веретена, а я храбрюсь, готовая бороться за единственное, что так важно для меня: — я знаю что уже поздно и я прошу простить за визит в это время, но мне не к кому больше обратиться. — ведь творящие судьбу, наверняка знают ее исход; знают о провидениях и видениях все; знают ход грядущего и знают, чем все обернется. они вездесущи как верховные боги и жизнь, сплетенная из прошлого, настоящего и будущего подвластна им во всех неотвратимостях фатума. и если это даст ответы; поможет мне хотя бы немного, но упростить твое бремя; если это поможет мне избавить тебя от ноши, которая, необратимо терзает тебя изнутри: значит игра стоит свеч и значит мои поиски не напрасны. потому что ради тебя, аполлон, я готова на все; потому что без тебя, я не могу даже представить себя и потому что без тебя - меня просто не будет существовать. — видения аполлона, — делаю несколько резвых шагов вперед, привлекая к себе внимание мойр, — откуда они взялись? они ведь всегда сбываются, без исключений. — поджимаю губы и морщусь: ты ведь не единожды пытался предотвратить; изменить курс событий и предостеречь; опередить; изменить, но все всегда сходилось лишь к неизбежности беглых картинок, что проецировались перед твоими глазами и о которых ты рассказывал, устало отпуская веки, пока ресницы дрожали, в страхе увидеть что-то еще. — можно ли избавиться от них? этот дар его уничтожает. — последние слова доходят до еле ощутимого полушепота и я мотаю головой: твоя боль, мимикрирует и отражается во мне; твоя горечь разделяется мною же и если бы ты только знал, как отчаянно я хочу унять, усмирить в тебе то, что меняет тебя на глазах и то, от чего ты и сам, ищешь спасение. в ответ, как ожидаемо, все те же слова, которые я слышала из раза в раз: это дар; подарок судьбы; милость и благоденствие, которые нужно принять с распростертыми объятиями и с признательностью; за которые нужно держаться, не гневя силы, что стоят выше нас, богов. клото смотрела на меня с жалостью; с таким нескрываемым сочувствием и состраданием, будто бы знала больше, чем говорила, пока ее сестры беспомощно мотали головами, не способные помочь тебе; не способные помочь нам. губительная слабость воспалилась где-то в области сердца в тот вечер, когда я в благодарность поклонилась, торопливо разворачиваясь и возвращаясь домой, а копыта лошади отбивали землю с такой силой, что пыль вбивалась в клубни, рассеянные ветром и заставляющие глазам слезиться - а может, глаза слезились не из-за этого? я вернулась домой под утро, успев, все же, опередить тебя, расплетая косы, пока волны рыжих прядей струились вдоль оголенной спины. ты подошел сзади тихо; почти беззвучно, тепло касаясь губами плеча и щекоча своим дыханием влажную кожу. ты расплывался в улыбке, одаривая меня такой родной лаской и в тот вечер, ты не помнил о своих заботах. и я выгибала спину, в ответ на каждое твое прикосновение, пальцами вплетаясь в твои кучерявые, русые волосы, стараясь оказаться еще ближе. стараясь ощутить тебя еще сильнее. ты был расслаблен и я отдавалась тебе полностью, скрывая то, как грузно липкая тревога осела в самом низу живота и как тяжело я ощущала, каждым миллиметром своего тела, свою собственную беспомощность перед тобой, пока в голове крутилось то, как атропа, старшая из мойр, наконец-то оторвав свой взгляд от гипнотизирующего веретена, устремила свое пристальное внимание прямиком на меня, тихим и убаюкивающим голосом заговорив: — судьба не всегда бывает к нам благосклонна, артемида, и мы не в силах изменить то, что нам уготовано. не всегда есть обходные пути: не только человеческая планида - неотвратима. — я не сумела ответить. не знала что сказать и не знала почему, еще тогда, эти слова меня так сильно напугали. к сожалению, совсем скоро я поняла смысл сказанного и к сожалению, мы с тобой, пусть и старались, не сумели изменить наши судьбы. уже не переплетенные. уже не перевязанные тугими канатами и прочными узлами. уже не было одной судьбы на двоих, когда мы медленно, но уверено, подходили к нашему собственному краху: я до сих пор не знаю, как мое сердце выдержало эту боль; я до сих пор не знаю, как оно, все еще бьется внутри моей груди; только вот знаю, что до сих пор, оно бьется лишь во имя и ради одного тебя. скажи, любовь моя, разве мы не заслужили быть счастливыми? разве мы не поплатились, вдоволь, за грехи друг друга? разве мы заслужили все то, на что, неминуемо и с самого начала, были обречены?

[indent] в твоих глазах концентрировалась моя жизнь, пока в твоих руках, мерно билось, возложенное сердце. сколько я себя помню: ты всегда был рядом и я тонула в своей нескончаемой любви к тебе, а ты хватал меня за руку, воздухом заполняя легкие своими собственными чувствами. все что было в тебе, становилось целостным смыслом моей жизни; ты был эпицентром моей вселенной и я, палящим солнцем, кружась вокруг, стремилась одарить тебя всей заботой; всем теплом, на которые была только способна. твои русые волосы, в переливах золота вьющиеся в непокорных волнах; твой пристальный взгляд, в котором проскальзывала чувственная нежность лишь тогда, когда ты оборачивался в мою сторону; твои сильные руки, так властно опоясывающие мою талию, словно давая знать, что я принадлежу лишь одному тебе и твои длинные пальцы, что аккуратно чертили узоры на моей разгоряченной коже под покровом ночи. я завороженно наблюдала за тем, как под твоим касанием берет начало очередное произведение искусства, дарованное людям, в знак твоей благосклонности; ревностно прижималась еще ближе, пока музы ворковали вокруг своего покровителя, обсуждая живопись и напевая непревзойденные, в своем превосходстве, мелодии; я спускалась с тобой на землю, в те дни, когда ты решался помочь больным; следовала по пятам, когда ты ходил по узким улочкам, приковывая к себе, неминуемо, взгляды окружающих и терпеливо дожидалась тебя в небольших ротондах, под тенью высоких дубов, когда ты общался со жрицами в храмах, возведенных в твою честь; когда ты уединялся со своей сестрой, цепляясь за любую возможность проявить свою неизрасходованную заботу. мы были неразделимы и пусть правда утаивалась от людей, не знающих об истинной природе наших отношений, никто так и не смог понять, насколько глубинными были наши чувства друг к другу на самом деле, ведь ты, в отместку, никогда не покидал меня. щурился в сонной улыбке, под тенью высоких деревьев на лесных лужайках, наблюдая за тем, как выхаживаю очередную, раненную лань; скакал следом, составляя компанию во время охоты, и я каждый раз чувствовала твой пристальный взгляд и слышала, как задерживаешь дыхание, будто бы боишься спугнуть дичь, помогая мне даже в этом. собаки, подаренные паном, всегда ластились у твоих ног, с удовольствием поскуливая когда ты уделял им свое внимание и ты нежно одаривал меня сотней поцелуев, прежде чем нехотя отпустить, когда я навещала амазонок. я верила, я правда верила, аполлон, в то, что мы будем счастливы, разделяя дарованную нам, вечность, на двоих; я так надеялась, что у нас все получится. а потом, слова мойр обрели смысл. знаешь что такое, настоящая беспомощность? знаешь каково это, кусать губы изнутри, до металлического привкуса и до размытой картинки перед глазами, когда где-то вдалеке слышится детский плач? знаешь как пугает, каждый раз отводить взгляд, не силясь даже посмотреть на сверток с маленьким тельцем на руках у верховного бога, учащенно моргая, лишь бы не позволить себе проронить ни слезы перед тобой? знаешь, как мерзло ощущается этот страх, что растекается по телу, когда гера оглаживает ладони; проводит по распущенным волосам и прижимает лбом к своему плечу, рассыпаясь в извинениях, потому что не может ничем помочь? конечно знаешь, душа моя, ты ведь так и не сумел смириться с осознанием, что я не способна даровать тебе ребенка; что я не способна стать причиной твоего самого искреннего счастья; что у нас никогда не будет возможности стать родителями, потому что даже боги не способны нам помочь, в страхе разгневать судьбы. я позволяла себе эту слабость только перед тобой: не единожды ты становился свидетелем моих слез и не единожды шептал на ухо слова любви, пока оглаживал бледные щеки, сцеловывая соленую воду; не единожды, ты сидел у моих ног, уложив подбородок на моих коленях, пока я сидела на краю кровати, ощущая как твоя ладонь, в знаке немого успокоения, сжимает мою; не единожды, ты прижимал к себе крепче по ночам, будто бы на физическом уровне ощущая, как меня ломает изнутри моя собственная слабость. все вокруг мотали головами и пожимали плечами: и я перестала вымаливать помощи. не перестал на что-то надеяться только ты, раз за разом наведываясь к зевсу и посейдону, а я погибала, аполлон, каждый раз погибала, когда ты отводил свой взгляд от меня, то ли в смущении, то ли ощущая, как медленно в тебе погибает любовь ко мне. у нас было все: у нас было самое светлое чувство в мире; мы были друг у друга, но мы слишком быстро потеряли даже это. барабанным эхом в голове кружились и слова атропы; и сочувственные речи геры и холодные просьбы самого зевса смириться с тем, что у нас есть. думаешь я сумела? думаешь смогла? я не позволяла себе роскошь проявления собственной слабости ни перед кем, даже перед тобой, тактильно и нежным трепетом, пытаясь унять твои собственные тревоги в родных и утешительных прикосновениях, но я не позволяла себе больше плакать; губа не дрожала и взгляд, предательски, не скользил в сторону, изображая хладнокровие, которого во мне не было ни толики. стоило тебе только выйти за пределы спальни; уехать на своей колеснице по делам и я сползала вниз по стене, прислонившись спиной; прятала лицо в коленях, ногтями царапая кожу головы и путая пальцы в распущенных волосах. я не смирилась; мне было невозможно уживаться с этой мыслью, потому что в самых укромных уголках души начало теплиться такое чуждое чувство беспокойства: никогда до этого, не сомневающаяся в тебе, я начала бояться что потеряю; что лишусь тебя и ничего не пугало меня так, как это. пугало сильнее лишь только осознание, что именно к этому мы и подвели друг друга. потому что даже твои объятья ощущаться стали иначе; ласки стали холоднее, а шепот еще тише. и я не винила тебя: никогда, ни в чем не винила. даже когда и без твоих видений, о которых ты всегда мне рассказывал, я начала понимать, что наш с тобой крах - неминуем; что даже божественная планида - неотвратима и я принимала истину этой жизни. тебя злила моя податливость; злило то, что я не пытаюсь бороться за что-то весомое: но ты не видел того, что сверкало на поверхности. даже если будем противиться - ничего не изменится. мы ведь боролись тысячу раз, чтобы в очередной раз столкнуться с фатальным и предрешенным последствием действ. я боролась за нас, переступая через себя и слепо следуя за тобой в самую гущу беспросветной темноты, но решение, уничтожившее все, принял ты.

t h e   w a y   y o u   w a l k ,  t h e   w a y   y o u   l a u g h   w h e n   y o u r   s h o u l d e r s   s h o o k                 

The way you smile
       t e l l   m e ,   h o w   a m   i   s u p p o s e d   t o   m o v e   o n ?

[indent] твои видения участились; картинки становились четче и пугающее, а я давно потеряла счет ночей, когда ты до самого рассвета не мог сомкнуть глаза, избегая нужды снова окунуться в пророческий сон. то, что ты видел - тяготило тебя; мучало уставшее подсознание и ты тлел на глазах, истерзанный желанием помочь - спасти - изменить, расшибленный о затворки реальности и простого, но такого увесистого и безобразного: «невозможно». ты отдалялся; раздражение предательски искрилось на поверхности твоих глаз, когда я, раз за разом, задавала одни и те же вопросы; говорила одни и те же предложения, в попытках унять боль; помочь; сделать легче, в то время как ты разгоряченно мотал головой, отрекаясь от прикосновений и моей, навязанной компании, спускаясь на землю, все чаще и чаще избегая меня. иногда, ты не возвращался днями напролет и если в самом начале, эти разлуки казались непривычными и невыносимыми, со временем я привыкла даже к этому. брисеида озадаченно хмурила брови, обвивая себя руками и сжимая собственные предплечья своими тонкими пальцами, лишь мотала головой. ты открывался ей не больше, чем мне, разве что изредка изливал чуть больше забот, уверенный что она, будучи человеком, поймет тебя лучше, чем я. твоя сестра ничего не скрывала от меня, когда я спускалась к ней, встревоженная переменами в тебе, но даже это не помогло мне нас спасти. наверное, я просто устала, аполлон: устала искать помощи у других; устала быть предельно немощной, нуждаясь в советах и ответах на нескончаемый порыв вопросов; я так устала быть слабой перед лицом кровожадных фатум; я так устала, боже, от того, что не могу ничего изменить, поэтому я отпустила руки, а ты не смог меня простить за это. ты перестал доверять, когда раскрылся мне в последний раз, а я испугалась. на земле одна война сменялась другой; тошнотворный запах крови стал таким привычным и я отвернулась от людей. почти не откликалась на молитвы, пока холодные лезвия забирали одну жизнь за другой; не спускалась, выбирая сторону, вровень всем остальным богам и в особенности тебе; не позволяла себе даже украдкой взглянуть, ни для того чтобы помочь рождающимся детям, ни для того, чтобы унять предсмертную боль раненных. но в эпицентре этого всего был ты: и мое сердце так болезненно сжималось в груди, от волнения что переполняло и лило через край. не сомневаюсь: смерть не постигла бы тебя, но за тобой, тенью, следовала месть; злость; ярость - такие не присущие тебе; окропляющие твою молочную кожу, алой и густой кровью, а в твоих глазах горело пламя, которое обожгло даже меня. ты менялся, и это нормально: но ты становился непохожим на себя, пытающийся защитить брисеиду, но вместо этого, вгоняющий ее в клетку. пусть и золотую, даровав ей бессмертие и вернув к жизни ахиллеса, но все еще клетку. и все же я была верна тебе: не воротила нос; не отталкивала и не упрекала; понимала твои причины и позволяла тебе самолично разобраться со всем, в ту ночь, когда смывала с тебя сгустки высохшей крови; когда ты был со мной предельно нежен; когда восполнял все пробелы, создавшиеся между нами; когда снова стал собой, позволяя мне хотя бы на одну только ночь поверить в то, что у нас с тобой, все хорошо. но это была иллюзия; это было нашем возвышением, перед самым мучительным из всех падений. утром тебя не было рядом: твоя часть постели охладела давным-давно и в доме не было ни намека на то, что ты приходил: возможно, я просто снова опьянела любовью к тебе и выдумала это все? но ты вернулся после того, как луна сменила солнце: задумчивый; хмурый и растерянный, пусть последнее ты и пытался всячески скрыть. ты не подошел ко мне близко; держал дистанцию, путая пальцы в длинных тканях, словно боясь выдать дрожь в руках и морщился в недовольстве, упрекая зевса в безразличии; в бездействии; в бесхребетности - ты не скупился на упреки и едва ли не плевался с желчью, пока я ютилась на краю кровати, поджимая губы и перебирая колечки на пальцах, внимательно всматриваясь в твой силуэт. ты рассказал мне обо всем: во всех красках описал события неминуемого будущего; то, что обязательно произойдет и что невозможно предотвратить; ты цепочкой перечислял одно событие за другим, которые обвенчаются падением олимпа и бегством всех богов. сердце забилось сильнее и тяжелым свинцом упало к самым ногам: я не знала что испугало меня больше - то, что ты увидел или осознание того, что неминуемо, это станет реальностью. ты замолчал и перевел свой взгляд на меня; смотрел пристально и внимательно, выжидая пока я что-нибудь скажу, но из меня выбили все слова и я обессиленно мотала головой. я знала, что ты никогда не ошибаешься - но что если в этот раз, произошел сбой? что если на этот раз, будет иначе? я замешкала и кажется, тем самым, разрушила основы нас с тобой, потому что ты молча вышел на улицу, оставляя меня наедине с уничижительными мыслями. ты принял решение чуть ли не моментально: оставаться на олимпе ты не собирался; тебе не хотелось быть свидетелем того, как рушится наш дом и ты знал, что рано или поздно, нам всем придется спуститься на землю. ты поставил меня перед выбором и я замешкала, но мой ответ был ожидаем: что такое страх, любых масштабов, рядом с малейшей вероятностью потерять тебя раз и навсегда? ты знал; ты прекрасно знал, аполлон, насколько чужда мне земля; насколько меня страшит жизнь среди людей, ведь даже спускалась я всегда только с тобой: уйти за тобой; покинуть олимп и обосноваться в греции означало только то, что я потеряю все, и ради тебя, я готова была пойти на это. ты держал меня крепко за руку, когда мы уходили, зная что больше никогда не вернемся на олимп; ты поглаживал мои костяшки, в убаюкивающем жесте поддержки и смотрел на меня со всем теплом, на которое был только способен. ты обещал что все будет хорошо, но прошли сотни лет и хорошо больше не было. олимп действительно пал; все боги спустились на землю и у каждого из нас, за плечами, тягостные потери. только вот я потеряла не только дом. я потеряла нечто куда большее; нечто куда важнее, и по итогу, потеряла и саму себя.

n e w  y o r k   / / /   s i x  y e a r s  a g o
[indent] метрополитен музей сегодня наполовину пустой: лишь изредка группы туристов лениво проходятся по залу, останавливаясь перед каждой картиной, при этом, крайне быстро теряя интерес и двигаясь дальше, в попытках захватить взором как можно больше работ. они торопятся; спешат; стремятся вместить так много эмоций в один только день и в этом вся суть быстротечности смертных жизней. времени мало; как оказалось - критически мало для человека; и так непростительно много для бога. маленький диванчик в одном из отдаленных уголков зала стал моим убежищем: передо мной большое полотно с изображением лесного пейзажа, автором которого является какой-то малоизвестный, американский художник. картина совсем свежая, ей даже сотни лет нет: безумно притягательная оболочка, зато никакой исторической ценности. красивая обертка и ничего весомого внутри. кто бы мог подумать, что в безудержной, вековой тоске по тебе, я буду находить свое успокоение в музеях? ты прививал мне любовь к искусству сколько я себя помню: творил самолично и помогал в этом деле людям; вдохновлял и не без помощи муз, делился своим вдохновением, которое било из тебя ключом. первое время, я избегала музеи и галереи: почему-то думала, что станет только хуже. я оказалась неправа: становилось легче, потому что только так, я чувствовала себя предельно близко к тебе. неторопливо перевожу свой взгляд на тонкий ремешок часов с запястья: она опаздывает. но я не дергаюсь с места; не двигаюсь в раздражении и лишь продолжаю изучать полотно, потому что понимаю - я должна быть благодарна за то, что брисеида согласилась на встречу. мы никогда не были предельно близки и это не удивительно. еще будучи жрицей; смертной девушкой, мы с ней практически не пересекались, ведь я никогда не составляла компанию аполлону в его визитах. она обрела бессмертие тогда, когда наши отношения начали трещать по швам и он держал ее всегда под своим боком: причин для сближения, на самом то деле, не было. о том что вы вернулись в нью-йорк я узнала давно, десяток лет назад, если не больше. кажется, от афины или от самой геры, которые не позволяли мне потонуть в одиночестве, навязывая мне свою компанию, и которые обронили твое имя ненароком в нашей пустой болтовне. я изобразила равнодушие, а сердце заходилось в бешеном ритме, даже спустя столько лет. даже спустя века в разлуке, любая, пусть и мимолетная, но мысль о тебе, сводит меня с ума. я не искала встречи; не выискивала тебя намерено: поверь, мне не хотелось казаться отчаянной и цепляться за тебя неистово тогда, когда ты сам в этом не нуждался, но я так хотела тебя увидеть. хотела услышать тебя; хотела снова вдохнуть твой запах и почувствовать твой вкус, но эта роскошь была непозволительна для меня. я просила брисеиду о встрече; о коротком разговоре, который разгонит мои последние тревоги и избавит меня от незнания и она согласилась: она не хуже меня знает, что такое, потерять человека, которого никогда не сумеешь разлюбить. — красивая, правда? — я вздрагиваю легко, когда она садится возле меня, поддерживая расстояние и согревая руки о небольшой, бумажный стаканчик с кофе. я изучаю ее несколько минут: она совсем не изменилась, такая же красивая; такая же величественная и элегантная, идеально вписавшаяся в современный мир. брисеида не смотрит на меня; рассматривает зал, а в ее движениях ощущается желание поскорее закончить наш разговор. — красивая. но она и подавно не может сравниться с творениями аполлона. — говорю сухо, отрывая свой взгляд от девушки. ты словно старался лишить меня даже последних отголосков воспоминаний о тебе: в америке так мало произведений, которые, пусть и отчасти; пусть и косвенно, но были выточены твоими руками. я заправляю выбившеюся прядь волос за ухо, еле заметно кусаю губы, окончательно теряя фокус и злюсь, потому что брисеида не говорит ничего; она ждет моих четко поставленных вопросов, а я, впервые, ощущаю как тяжело мне их произносить вслух. на долю секунду, мне кажется что мне не стоило ввязываться в это: не стоило выискивать твою сестру; не стоило надеяться, что этот разговор поможет; не стоило надеяться, что станет легче. потому что даже спустя столько лет, я не сумела разлюбить; даже спустя столетия, я все еще, душой и сердцем, принадлежу только тебе и правда в том, что ничего не сможет это изменить. — как он? — говорю предельно тихо и все же ощущаю, периферийным зрением, как брисеида усмехается: я ей действительно благодарна за то, что она не отказала; что она понимает и что не упрекает за то, что впутываю ее в это. хотя, будем откровенны: впутывать не во что, потому что ничего больше нет. ничего нет давно: все покрылось толстым слоем пыли и забылось; забылось даже людьми, ведь о нашей любви не говорят; о нашей любви даже не знают. — ему не нравятся соединенные штаты и периодически, он тоскует по европе, но возвращаться не собирается. он нашел себе занятие, на которое тратит все свое время, так что, все неплохо. лучше чем до этого. — я мягко хмурю брови и озадаченно отпускаю свой взгляд в пол, но брисеида опережает мои мысли, словно знает, что грызет меня изнутри на протяжении долгих лет: — у него никого нет, артемида. — я не сразу ощущаю, как выдыхаю шумно и тяжело и мне почти стыдно перед твоей сестрой за это, поэтому снова выпрямляюсь и вынуждаю себя собраться. мы провели еще некоторое время вместе: рассказывали друг другу всякие незначительные вещи; она говорила о том, как сложилась ее жизнь, а я о том, чем занимаюсь последние несколько лет. кажется, мы обе нуждались в верном слушателе, который не задавал бы лишних вопросов и не старался бы копнуть слишком глубоко. примерно через час, она засуетилась, поглядывая на экран своего смартфона и выдавила из себя дружественную улыбку, пусть друзьями, мы с ней, определенно не стали за этот вечер. — спасибо за то, что согласилась встретиться. — говорю спокойно, наблюдая за тем, как она встает и я коротко киваю, в знак того, что я задержусь еще ненадолго и что не смею ей больше навязывать свою компанию. — мне передать что-то аполлону? — я устало поджимаю губы: нет ничего болезненнее осознания, что ты где-то рядом, а я не способна увидеть; не способна прикоснуться; не способна найти. мотаю головой, — нет. я не хочу чтобы он знал о том, что мы виделись. — она обещает не говорить и быстрым шагом направляется в сторону выхода, а я чувствую как облегчение скользит по венам. и я стараюсь себя убедить, что оно вызвано осознанием того, что у тебя все в порядке, но правда в том, что я возродилась от одной только мысли, что ты так и не сумел полюбить кого-то другого, пусть и не намного, но все еще, сильнее чем любил меня.

                 s o m e t i m e s   i   w i s h   t h a t   i   c o u l d               

See you one more day
m y   m i n d   i s   a   p l a c e   t h a t   i   c a n ' t   e s c a p e   y o u r   g h o s t   

n e w  y o r k   / / /   n o w

[indent] я думала, что следуя за тобой; спускаясь на землю следом и покидая олимп, навсегда, исправлю все то, что надломилось между нами, но я оказалась неправа. все изменилось: ты смотрел на меня иначе; стал открываться передо мной все реже; твой голос не звучал так тепло как раньше и ты больше не тянулся за моими прикосновениями, увеличивая и без того, такое большое расстояние между нами. мир людей оказался предельно близок тебе: ты, спускающийся сюда с завидной регулярностью, быстро освоился; нашел себе место и подстроил его под нормы своей привычной жизни, и пусть ты и заботился обо мне и о своей сестре, но ты не видел того, как тяжело мне это все давалось. раньше, когда над головой были лишь кроны древних деревьев, шелестящие листьями под напором летнего ветра; раньше, когда ты заменял собой весь мир, и я не нуждалась больше ни в ком - мое одиночество не ощущалось таким мучительным и таким гнетущим. я все еще зависела от богов; зависела от своей силы и своего влияния; зависела от вездесущего зевса, который не позволил бы ничему случиться со мной, и в первую очередь, сколько я себя помню, я зависела от тебя. и я лишилась всего, пусть последнего и не сразу. мое одиночество стало меня морить; терзать и душа изнывала от безволия и бессилия. как иронично: богиня охоты, погибала от собственной уязвимости; покровительница всего живого, начала ощущать, как увядает со временем, не способная спасти собственную душу от верного саморазрушения. у меня не было ничего; у меня не было никого, кроме тебя и я не понимала; я правда не понимала, аполлон, где я оступилась: неужели мой страх настолько тебе неприятен? неужели моя слабость настолько отталкивает и неужели моей преданности; моей безграничной заботы и любви, что лишь крепчала, с каждым божьим днем, было недостаточно? по всей видимости, ты нуждался в чем-то большем; стремился к тому, на что я была не способна и ты сжалился. не винил; не упрекал; не учинял скандалы, повышая голос, наблюдая за тем, как на глаза будут наворачиваться слезы: напротив, ты терпеливо пытался ужиться с переменами во мне, но так и не сумел. на земле мы были вместе не больше десятка лет, прежде чем ты, не отводя своего взгляда, заговорил. ты говорил долго; не ходил вокруг да около и сказал, что собираешься уйти. уйти не куда-то, выжидая пока я последую за тобой - уйти от меня, развязывая тугие узлы переплетенных судеб. ты расцвел на земле и я понимала, что ты желаешь большего; что ты жаждешь иного, а я, грузом, тянула тебя на самое дно. к счастью, гордости во мне было хоть отбавляй и я позволила тебе, единолично, принять это решение. я позволила тебе уйти: я отпустила, без просьб не оставлять меня и без возгласов о том, что я без тебя не смогу. я не смогла бы, будь у меня роскошь этого выбора: но его не было, потому что в то утро, когда ты забрал свою сестру и вы ушли, впервые за всю свою жизнь, я осталась совершенно одна. первым порывом было вернуться на олимп, пока он все еще возлагается на своих величественных основах, что еще не пошатнулись: просить у помощи у зевса, зная, что он не откажет. возьмет под свое крыло; пригреет и поддержит, оберегая ничуть не хуже, чем это делал ты, но это было унизительно, после того, как мы с тобой предательски сбежали, не сказав ничего. я думала просить у помощи у кого-то из остальных богов: выискивать знакомые лица на улицах афин, фив или потидея, и я не совру, если скажу, что надеялась увидеть афину; зацепиться за облик ареса или афродиты, но страх неизбежного овладел всеми и они и сами, начали спускаться на землю все реже, словно оттягивая неизбежное. мне пришлось научиться; пришлось приспособиться к этому миру, просто потому что у меня не было других вариантов. когда остальные присоединились ко мне, стало проще: я больше не избегала компании других богов; ворочалась слепым котенком там, где чувствовала себя в безопасности и знаешь, со временем, я привыкла. привыкла к вечно пустующей - каждый раз двойной, словно даже по стечении годов, надеялась, что проснувшись от дурного сна, ты снова окажешься рядом, - постели; привыкла к отсутствию тебя в моей жизни и привыкла к этому чувству опустошенности, которое ты оставил за собой. помнишь? мы ведь были одним целым: вырви часть, и лишишься как минимум половины. я привыкла разбираться со своими проблемами самостоятельно; привыкла подстраиваться под вечно переменчивый; не стоящий на месте и меняющийся мир; привыкла не нуждаться в чьей-то помощи и принимать ее тогда, когда без нее было не обойтись. я привыкла к обществу людей и привыкла ощущать себя частью именно этого мира. я научилась получать удовольствие от своей жизни и все, на самом-то деле, становилось нормальным, за исключением того, что я никогда тебя не забывала. никогда не переставала вспоминать и никогда не переставала любить. мне претила; меня тошнило от одной лишь только мысли о том, что чьи-то чужие руки могут меня касаться и я ненавидела даже представление о том, что целовать меня будут не твои губы. я привлекала мужские взгляды: ощущала сотни голодных глаз, прикованных ко мне и я не была лишена мужского внимания, но я всегда мотала головой; отказывала и отталкивала, потому что ни один из них - не ты; потому что когда-то давно, я поклялась тебе в верности и мое сердце навсегда, принадлежит лишь тебе одному. ты ведь забрал его с собой тогда, на рассвете, разве ты не знал? невольно, каждый раз, перед глазами всплывал твой облик; невольно, я каждый раз думала о тебе и это не позволяло мне никогда нуждаться в ком-то другом. я не разрешала мужчинам касаться; всегда держала выверенную дистанцию и не была жестока настолько, чтобы давать шансы, а потом разрушить все за раз. я не вселяла в мужчин надежду и лишь мотала головой, так и не сумев найти кого-то, кто выкорчевал бы тебя из моего сердца. признаться честно: не искала; не нуждалась; не хотела. я так боялась однажды проснуться и понять, что во мне больше нет любви к тебе, ведь тогда это обозначало бы то, что я потеряла тебя окончательно. город сменялся другим; страна сменялась другой - я следовала по пятам за другими богами, и в особенности за зевсом, - приспосабливаться становилось все легче и я обретала снова ту стабильность, которой упивалась на протяжении долгих лет. я находила свое успокоение в искусстве, извечным напоминанием о тебе, я посещала музеи и заводила дружбы с великими художниками; коротала вечера в театрах или в компании малоизвестных музыкантов, что нуждались в верной публике; проводила сутки напролет в заповедниках, ухаживая за животными и одаривая их своей заботой, которую не могла больше разделить ни с кем и каждую ночь, считала звезды и закрывала глаза, ослеплённая своим лунным светом. иронично, не находишь? теперь мы действительно превратились в то, с чем нас ассоциируют; в тех самых солнце и луну: ты светишь; ты живешь и возгораешься любовью к этой жизни, а я, меланхолично следую за тобой, чувствуя покой лишь тогда, когда остаюсь одна. помнишь все эти людские истории о том, как сильно солнце любит луну и наоборот, но они не могут быть вместе? о том, как оно умирает каждую ночь, лишь бы позволить луне жить? даже когда ты ушел, я знала что ты пытаешься меня защитить; я знала, что ты не позволишь себе сделать то, что причинит мне слишком много боли и я тебя не ненавижу: я тебя всегда, извечно и наперекор всему, буду любить.

[indent] вернувшись в нью-йорк, ты возобновлял общение со всеми постепенно: я слышала, кажется, от гефеста, о том, что ты наведался к нему на выходных; слышала от гермеса, о том, в каком районе ты сейчас живешь и от деметры слышала о том, что вы встречались, впервые, кажется, за последние пару сотен лет. и все же, ты не торопился появляться на вечеринках, где собирались все: предельно точно знал, что я не пропускаю ни одну и неужели ты боялся встречи со мной? неужели тебе претила одна лишь только мысль о нашем потенциальном столкновении? и стоило мне только задуматься об этом, я понимала что этого боюсь только я: не знающая что сказать; не знающая что делать и как реагировать. не буду врать: каждый раз, я трепетно ждала твоего появления; надеялась увидеть тебя в толпе из знакомых лиц, но этого не происходило. и я перестала так неистово ждать нашей встречи: в очередной раз смирилась с твоим очередным решением. компанию, в последнее время, все чаще и чаще мне составлял ахиллес: стоит признаться, выглядевший действительно привлекательно со своими длинными, взъерошенными и темными волосами; увесистыми серьгами в ушах; очаровательными родинками, вдоль идеальных черт лица и вызывающей росписью татуировок на руках: он как никто другой, вписался в реальность современности и это восхищало. он выискивал меня в любой толпе, аккуратно навязывая мне свою компанию, а я, признаться честно, не противилась. позволяла ему уводить меня подальше от шумных вечеринок; позволяла ему сопровождать меня на ночных прогулках и отвозить домой. я, боже, слишком часто позволяла ему касаться моих ладоней и уменьшать дистанцию между нами, но вынуждена признать: ахиллес был учтив, терпелив и аккуратен, боясь сделать тот самый шаг, который разрушит выстроенную между нами идиллию. я не была глупа: сложить дважды два не составило никакого труда и заметить симпатию; заинтересованность и зарождение какой-то мнимой влюбленности получилось сразу же и я, на толику секунды, готова была ответить взаимностью. я бы могла позволить ему зайти дальше; могла бы запустить его глубже и впустить его в собственную душу; я могла позволить ему касаться меня; целовать и прижимать к себе, так жадно; так голодно и так желанно - я и забыла каково это и совсем ненадолго, мне захотелось снова вспомнить, но укол совести; болезненное покалывание где-то в области сердца дало о себе знать пронизывающей ломотой: и стоило ему только попытаться сделать шаг вперед, я отступила и осадила. я могла бы заставить себя в него влюбиться, лишь бы наконец-то освободиться из плена своего одиночества, но где-то меж ребер, во всей моей грудной клетке все еще жила моя любовь к тебе. она крепчала; она не переставала становиться причиной, почему мое сердце продолжает биться и даже он, не сумел бы вытравить тебя из глубин и пределов моей души. знаешь что паршивее всего? я корила себя за одну лишь только мысль, что могу быть счастлива с другим; винила и ненавидела себя за то, что позволила себе лишь представить себя, в объятьях другого. тот разговор с ахиллесом дался мне нелегко: впервые за тысячи лет, я говорила о тебе и о своих чувствах к тебе вслух. мы гуляли по центральному парку, сохраняя слишком большую дистанцию между нами и мы походили на незнакомцев, которые столкнулись совершенно случайно тем вечером. я не ходила вокруг да около долго; скрестив руки на груди, от надобности чем-то их занять, просто сказала, что ничего не выйдет. у нас ничего не получится, и я не пыталась даже скрыть причину, когда называла твое имя. когда говорила, что не разлюбила. когда говорила, что никогда не разлюблю. это было бы несправедливо: по отношению к нему; по отношению к тебе; по отношению к самой себе. это было бы жестоко по отношению к моему же сердцу, которому не способна врать. знаешь, я ведь думала что возненавижу; думала что сумею обозлиться и что этой злостью подпитаю все хорошее, что было между нами, но я не смогла. я не сердилась и не упрекала тебя ни в чем: я понимала почему ты так поступил; понимала, что твое решение было лишь стремлением сделать все правильно; сделать как лучше; я знала, что твоя жестокость не отразилась бы на мне; понимала, ровным счетом как понимал и ты, что это неизбежно и я тебя простила. простила еще до того, как ты ушел; простила еще до того, как ты отпустил. ахиллес скупо поджал губы и пряча руки в карманах штанов, безмолвно кивнул, продолжая, изредка, составлять мне компанию, будто бы надеясь на то, что растаю; что изменю свое мнение, только он не знал о том, что ты вернулся в мою жизнь. я почувствовала твой взгляд аккурат промеж лопаток; я ощущала, что ты практически не моргаешь и я сразу осознала что это ты: ты смотрел на меня издалека, ждал, пока я обращу внимание и развернусь и сердце так предательски дернулось в груди, когда наши взгляды столкнулись. ты подошел медленно и я не могла вымолвить ни слова: стояла как вкопанная, вцепившись в тебя взглядом и боялась даже моргнуть, словно ты можешь исчезнуть. ты коснулся первым: аккуратно и мягко притягивая к себе, и я размякла в твоих руках; позволила твоим ладоням обхватить тонкую талию и уменьшить любое расстояние между нами, а в ответ, ты позволял мне касаться твоей кожи; путать пальцы в волосах и целовать полюбовно; мягко, трепетно и нежно, как целовать тебя умею только я; как доказательством того, насколько я истосковалась по тебе. ты снова вернулся в мою жизнь, а я впустила тебя в распростертыми объятьями и я будто бы снова стала самой собой, ведь ты моментально заполнил собой любую пустоту, что только оставалась во мне. раны давно затянулись - не затянулась лишь пропасть между нами. так, как раньше не стало, потому что время; эти сотни лет разлуки оставили неминуемый след и я, инстинктивно, точно зверь, выстраивала границы. не потому что не доверяла - я доверяла тебе так, как никому другому; не потому что не верила - в искренности твоих слов и намерений не было ни малейшего сомнения; просто, все как-то резко стало ощущаться иным и я боялась. боже, я так предательски боялась, аполлон. я не знала о чем с тобой говорить, и паузы между нами растягивались слишком сильно, заполненные лишь размеренным дыханием и стремлением скрыть взгляды; я не знала насколько далеко мне дозволено зайти и не знала, планируешь ли ты остаться навсегда, или снова исчезнешь, изнуренный рубежами - впервые, за все то время, что мы вместе, - выстроенными между нами, мною же. мы проводили вместе каждый вечер; ты тратил баснословные деньги, стремясь удивить и сделать все по-особенному; ты, каждый раз, перепрыгивал через самого себя, невольно, повышая планку и каждый раз, закидывая ее все выше. откровенно говоря, я каждый день, ждала наступление вечера, потому что вечер обозначал нашу неминуемую встречу. и я, избалованная роскошью твоей компании, чувствовала что тебя становится меньше, поэтому сама звонила; сама писала; сама приглашала и настаивала на встречах, а ты не отказывал. каждый раз соглашался и чуть ли не с места срывался, приезжая ко мне и я была признательна тебе за это. за твое терпение; за то, что не торопишь; за то, как мягко целуешь и еще нежнее касаешься, присваивая себе и одновременно, боясь спугнуть. мы не были вместе; так и не сумели увековечить наши новые отношения клишированным признанием, но и порознь, теперь, мы тоже не были. мы друг без друга не справляемся и то, что происходит между нами сейчас, прямое тому доказательство. если бы ты только знал о том, как я, маленькой смертью, погибала каждый раз, находясь рядом с тобой, от осознания что ты продолжал любить все это время и что ты, любишь до сих пор; если бы ты только знал, как эгоистично щекотала глотку ревность, когда я ловила себя на мысли, что не хочу тебя ни с кем делить и как щебетало самолюбие, от осознания, что ты так никого и не сумел полюбить; что ты, выбрав меня однажды, остался верен своему выбору до самого конца. если бы ты только знал, насколько, на этот раз, болезненно отзывалось в груди сомнение и этот навязчивый страх того, что ты снова можешь уйти и больше никогда не вернуться. так что прошу, душа моя, позволь мне только доказать тебе, что никто не полюбит тебя так сильно; так трепетно и нежно, как люблю тебя я; позволить мне только доказать, насколько сильны мои чувства к тебе и позволь мне доказать, что мы - судьбой дарованы друг другу и что на этот раз, она к нам будет благосклонна. позволь, прошу, позволь мне только на мгновение, но снова стать причиной, твоего безграничного счастья и мотивом, по которому ты дышишь. научи меня снова быть твоей и научи меня снова верить в то, что мы будем вечны.

o h ,   i ' m   a   w r e c k   w i t h o u t   y o u   h e r e             

Yeah, i'm a wreck
                          s i n c e   y o u ' v e   b e e n   g o n e  .   .   .    

[indent] растянутое молчание между нами стало чем-то обыденным. мы позволяли себе снова привыкать к компании друг друга и тишина перестала казаться душной и томительной. ты сидишь напротив меня, устроившись поудобнее на подушках и забрасывая в рот, периодически, виноградинки, смотришь упорно в мою сторону: я не вижу, но четко ощущаю, пока пальцы аккуратно скользят по густой и мягкой кошачьей шерсти. ты нервничаешь и это тоже, я, невольно, ощущаю. прохладный ветер скользит внутрь комнаты через приоткрытое окно; оглаживает оголенные плечи и, к счастью, помогает сбавить напряжение, расслабляя, пусть и не окончательно. ты не находишь себе место; ерзаешь, растирая лицо ладонями и я озадаченно хмурюсь, вслушиваясь в мерное мурчание кошки. я видела тебя таким раньше; в последнее время, перед нашим расставанием, ты всегда выглядел также, разве что избегал моей компании: поэтому я фокусирую на тебе все свое внимание, когда ты начинаешь говорить; когда твой голос, еле заметно - поверь, почти не ощутимо, надламывается, а мое сердце пропускает за раз, несколько ударов. я поднимаю на тебя свой взгляд; полностью фокусирую на тебе свое внимание и слежу за каждым твоим движением: за тем, как ты проводишь ладонью по волосам; как ты храбреешь, набираясь уверенности; как резко достаешь телефон и пару мгновений копаешься в нем, прежде чем протянуть мне и показать фотографию: маленькая девочка; совсем крохотная малышка, которая смотрит в камеру с такой любовью; с такой добротой и воодушевлением и я не сомневаюсь ни капли, что именно так, она смотрит на тебя. ты листаешь; меняешь одну фотографию на другую и говоришь-говоришь-говоришь, а я не способна вымолвить ни слова, наблюдая за ребенком с фотографий: за тем, как прижимается к постели своей больной матери, крепко держась обеими ладошками за ее руку; за тем, как она обнимает тебя, так доверчиво и так нежно; за тем, как смотришь на нее ты: и я пропускаю половину твоих слов мимо ушей, улавливая лишь суть, пока ломается целая вселенная внутри меня. мы ведь об этом мечтали всегда, правда? о ребенке, которого любили бы больше всего на этом свете; о малыше или малышке, которым даровали бы все самое светлое, что есть в нас с тобой; которых баловали бы, холили и лелеяли, сужая наш мир, до пределов нашей маленькой семьи. а потом, все наши грезы рухнули; разрушились и разломились на осколки и маленькие части, когда у нас не получилось. когда я не смогла. что-то в груди так болезненно скулит сейчас, когда я вижу как светишься изнутри, заботясь о девочке; когда вижу, насколько счастливым она делает тебя и ты, в отместку, заставляешь ее чувствовать себя особенной. я не замечаю, как ты отпускаешь телефон и он оказывается полностью в моих ладонях, пока я продолжаю листать одну фотографию за другой; не замечаю, как ты встаешь и направляешься к окну, рассматривая город и продолжая разговаривать; не замечаю, как замолкаешь, когда я останавливаюсь на последней фотографии в твоей галерее: ты, опустившись на одно колено, заботливо и мягко обнимаешь маленькое тельце, прижатое к тебе; твои глаза прикрыты и я вижу; так четко вижу твою улыбку, сокрытую за покатым, детским плечиком и я не выдерживаю. блокирую телефон и откладываю его в сторону; не поднимаю свой взгляд на тебя, даже когда ты, наконец-то замолкаешь; даже когда смотришь на меня, ожидая хоть какую-то реакцию. я обессиленно мотаю головой; пальцами накрываю лицо и обмираю: я так не хочу, чтобы ты видел мою слабость. я ведь так давно не думала о детях; так давно не вспоминала о том, что не способна родить; так давно не ловила себя на мысли, что мечтаю об этом. потому что ты ушел, а без тебя, даже это эфемерное желание, теряло хоть какой-то смысл, потому что ты - единственный, с кем я хотела бы провести всю свою жизнь; ты - единственный, кого бы я хотела видеть в образе отца своих детей, только вот этому не суждено было сбыться никогда. нос начинает щипать и в горле царапает стремление расплакаться, но я вынуждаю себя взять себя в руки: какие из нас выйдут родители, аполлон? тем более сейчас; тем более, спустя так много времени. ты стал бы отличным отцом: мне было достаточно увидеть эти фотографии, чтобы понять, насколько крепка привязанность девочки к тебе и насколько сильна ее безвозмездная любовь, но какой матерью буду я? я ведь не знаю как ею быть. я давно отреклась от этих мыслей, которые не причиняют ничего, помимо нескончаемой боли. у меня ведь не получится, разве ты не понимаешь? ты начинаешь оправдываться; отнекиваться, а я лишь мотаю головой, поджимая губы: — помнишь, когда мы впервые заговорили о детях? — я продолжаю избегать твоего взгляда; задумчиво хмурюсь, облизывая вмиг пересохшие губы, — твои глаза загорелись как-то по-особенному, когда я сказала что хочу этого. — я не сдерживаю улыбки, когда картинки материализуются перед глазами и воспоминания, такие давние, вмиг становятся такими свежими, будто бы и не прошло так много лет; словно все это - случилось всего пару недель назад. — помнишь, как часто мы представляли наше будущее, в котором у нас будет настоящая семья и как мы жили этими мыслями, предвкушая все то, что так и не произошло? — улыбка неторопливо испаряется и я поворачиваюсь в твою сторону; ловлю твой задумчивый взгляд и скрип внутри становится громче и невыносимее: еще чуть-чуть, и ты и сам сумеешь услышать то, как ломается внутри меня все: неторопливо и поочередно разрушая меня саму. — и как медленно, с каждой новой, неудачной попыткой, все теряло свой смысл, а твои глаза тускнели? — я старалась не вспоминать; старалась не думать о худших временах между нами, но сейчас, невольно, одно воспоминание чередуется другими; губительной цепочкой вспыхивает в памяти и я не выдерживаю; встаю с пола, следом за тобой и обхватываю себя руками, продолжая стоять прямо посреди комнаты: — что я за богиня такая, аполлон, если я не способна даже сделать тебя счастливым? — я мотаю головой и больше не нахожу в себе ни единого отголоска былой силы и уверенности; не могу вынудить себя поднять свой взгляд на тебя и даже не нуждаюсь в ответе, чтобы понять, что даже если соглашусь - причиной твоего счастья буду не я. прости меня за этот эгоизм, но между нами ведь все еще - чертова пропасть длинной в целую жизнь; я, не смотря на искреннюю веру в твои слова, все еще боюсь того, что ты можешь снова оставить; я боюсь подпускать слишком близко, не потому что ты ранишь - я знаю что ты не сумеешь; я знаю, что ты будешь предельно ласков со мной; я не позволяю урезать расстояние только потому что боюсь, что уходя, на этот раз, ты заберешь и мою любовь к тебе: а я без нее не умею существовать. ладонью медленно провожу вдоль собственной руки; оглаживаю, сквозь тонкую ткань рубашки и не подхожу к тебе; не пытаюсь пойти на контакт и боюсь что разомлею под твоим чутким взором и невесомыми касаниями. и все же, я поднимаю глаза; смотрю в упор и ловлю на себе, твой ответный взгляд: — я знаю. я понимаю, насколько это важно для тебя, любовь моя. — мне не нужно копать слишком глубоко, чтобы увидеть, как трепетно ты относишься к малышке; как одно лишь только ее имя, воодушевляет и одна лишь только мысль о ней, греет твою душу и возносит тебя к небесам. — ей так повезло. я вижу с каким обожанием ты вспоминаешь о ней и, — кивком указываю в сторону телефона, — и я вижу, как сильно ты привязался к ней. — не вынуждай меня делать выбор за тебя, потому что я привыкла отпускать и на этот раз, я тоже отпущу. — но я не смогу, аполлон. я не справлюсь. — задерживая взгляд на тебе немного дольше обычного, я разворачиваюсь; шагаю внутрь комнаты, будто бы пытаясь уложить мысли в кучу. мы мечтали об этом; так хотели стать родителями; хотели стать нормальной семьей; хотели быть счастливыми и раз за разом, обещали друг другу, что у нас все получится; что у нас все будет, а теперь, я разбиваюсь вдребезги об осколки воспоминаний и теперь, одна лишь только мысль об этом, доставляет слишком много боли, чтобы думать о том, что она может стать реальностью. прости, душа моя, но мое сердце изранено слишком сильно, чтобы снова дать шанс тому, во что перестала верить; моя душа, истерзана одиночеством и залатана смирением и твоя просьба - слишком большая ответственность. что если мы с тобой, не предназначены друг для друга? что если спустя сотни лет, мы снова разойдемся? что если ты не выберешь меня, так и не сумев окончательно принять мои слабости? я останавливаюсь в самом конце комнаты: в горле резко пересохло и мне нужно выпить воды, попутно с этим, собираясь с мыслями, но я обмираю, потому что чувствую как ты следишь за мной - прости, что снова разочаровываю. — я так люблю тебя, и если бы ты только знал, как сильно, милый. но у меня не получится. — не получится стать хорошей матерью; не получится стать прилежной женой; не получится стать той, кем мечтала быть. не после сотен лет смирения; не после сотен лет, лишенных любви. — прости. — и впервые за всю вечность, проведенную рядом с тобой, я надеюсь на то, что ты меня не выберешь. я надеюсь на то, что ты не ошибешься. потому что теперь, это касается не только нас двоих.